чистыми волосами. Мне это казалось сочетанием лучших качеств женщины.
Часто ко мне в киоск на ярмарке заходил Флако. Он дружил с Викториано
и всегда оставлял подарок для Татьяны - конфету или цветок. Флако всегда
беспокоился о ее будущем и говорил о приближении социалистов к нашим
границам и о том, что худшее еще впереди. Я вспомнил уличную кошку, никому
не принадлежавшую, ловившую птиц и рывшуюся в отбросах. За несколько
недель до того, как я покинул Землю, у этой кошки родились котята, и мы с
Флако и Татьяной с большим трудом спасли котенка из дренажной трубы. Я
вспомнил, как Татьяна попросила меня несколько дней подержать котенка,
пока она уговорит родителей разрешить ей взять его, и я понял, почему этот
котенок так тревожил меня, постоянно возникал в моих сновидениях.
Вспомнил, как впервые вернулся домой с Тамарой; и мы с Флако сидели на
крыльце, пили пиво и смотрели, как по улице идет обезьяна; Флако говорил о
социалистах и их угрозе и рисовал ожидающее нас мрачное будущее.
И я понял, что сделала Тамара. Она дала мне воспоминания о боли и
ненависти, чтобы пробудить во мне насилие, заставить убить Эйриша. Она
отрезала все воспоминания о моей семье, о тех, кого я любил, о близких
друзьях, потому что хотела, чтобы кто-нибудь увез ее с планеты. Она не
хотела, чтобы какие-то эмоциональные привязанности или моральные
обязательства помешали мне улететь. Она отрезала все воспоминания о моей
семье, почти все воспоминания о дружбе с Флако и оставила меня лежащим на
полу спальни. Тогда я удивлялся, откуда на заднем крыльце появилась чашка
с молоком для котенка; теперь вспомнил, что сам поставил ее туда. Но
Тамара даже этого не хотела мне оставить, лишила даже привязанности к
глупому животному.
Потом воспоминания изменились, и я ощутил легкое беспокойство. Это
были воспоминания, не связанные с близкими людьми, скорее - о каких-то
незначительных поступках, о моральном выборе, который мне приходилось
делать. Я вспомнил старуху, которой помог омолодиться, донью Йоланду, эта
женщина пользовалась репутацией bruja - ведьмы - у себя в Колумбии. Из
многих деревень приходили ко мне люди, давали деньги и просили омолодить
ее. Вначале я отказался: мне показалось, что она обирает бедняков,
заставляя их верить, что обладает чудодейственными силами. Но случайно я
узнал от компадрес кое-что о ее методах: она ходила из деревни в деревню и
бесплатно заботилась о больных. У нее была медицинская подготовка, но
обычно она использовала местные травы, потому что ее пациенты слишком
бедны, чтобы покупать лекарства. И вот из-за этих трав местные жители
провозгласили ее bruja, хотя сама она не говорила, что обладает магической
силой. Если бы эта женщина было католичкой, ее провозгласили бы святой и
канонизировали. Чем больше я о ней узнавал, тем большее впечатление на
меня она производила, пока я не собрал все скудные приношения, добавил
собственных сбережений и купил для нее омоложение. Я сделал это ради
жизни. Сделал для женщины, знающей, как драгоценна и хрупка человеческая
жизнь.
И я вспомнил времена, когда плакал, молился, сражался в усилиях
помочь своим пациентам. Однажды ко мне пришла юная пара из Коста Рики с
ребенком, родившимся без рук. Родители не могли покупать ему протезы по
мере роста, а сам мальчик вырастить руки не мог из-за искаженной
последовательности ген. Обычно можно просто взять образец ткани, исправить
поврежденную последовательность, клонировать ребенка, взять у клона
зародыш рук и пересадить пациенту. После этого отрастить их очень просто.
Но этот ребенок отторгал пересаженные органы, и мы дважды потерпели с ним
неудачу. В конце концов мне пришлось вырастить специальный вирус, чтобы
устранить генетическое повреждение, потом я два месяца продержал ребенка в
изолированной камере в своем доме, дожидаясь, пока подействует инфекция.
После этого уже легко было восстановить руки. Однако пока все это
происходило, мы с Еленой разрешили матери ребенка жить с нами. Елена
бранила меня за это, пилила днем и ночью, обвиняла в том, что я хочу
переспать с матерью ребенка. Она была убеждена, что мои действия
объясняются сексуальной привязанностью к матери ребенка. Я не мог ее
разубедить, и так как считал, что вернуть ребенку здоровье важнее, не
обращал внимания на жену. Этот случай в конечном счете и привел к разводу.
Список таких случаев, когда приходилось делать моральный выбор, все
рос. Я много раз бывал в такой ситуации, и тот Анжело Осик, которого
показала мне Тамара, был совсем не таким, каков я на самом деле. Тот
Анжело казался слишком мягким, слишком великодушным, легко отдающим. Я не
мог понять, почему Тамара сообщила мне сильное чувство вины, почему
пригрозила:
- Если ты мне откажешь, я умру.
Анжело, которым я был раньше, не мог устоять перед такой угрозой.
Однако я уже не был тем человеком.
Я вспомнил также еще несколько важных случаев морального выбора -
случай, который определил мою последующую карьеру. Это произошло в моем
детстве, когда я был свидетелем расстрела Батисто Сангриентос, семейства,
убивавшего людей ради частей их организмов. Один из казненных мальчиков
был моего возраста, его звали Саломон Батиста. Он любил грубые шутки и
всегда был главарем среди детей. С ним мы всегда попадали в неприятности.
У Саломона была огромная энергия и большая физическая сила, и в спорте и в
драках он всегда побеждал. Я пришел в ужас, когда капитан выстроил их всех
в ряд, когда Саломон просил о милости и цеплялся за отца, просил, чтобы
его убили вместе с отцом. Я видел, как Саломон от страха обмочился в
штаны, смотрел, как капитан приказал своим людям прицелиться и стрелять. А
когда расстрел закончился и семья Батисто лежала на земле, я подошел к
Саломону и посмотрел ему в глаза. Лицо его было окровавлено, словно кто-то
провел по нему кровавой тряпкой, это была кровь его братьев. Я смотрел в
глаза Саломона и видел, как они стекленеют. Руки его все еще дергались. Он
умер всего три минуты назад, но глаза уже так остекленели, словно он мертв
несколько часов. В воздухе стоял сильный запах крови. Я смотрел на него,
понимая, что у меня на глазах произошло чудо: перестал существовать этот
энергичный молодой человек. У меня на глазах дух оставил его тело. Мне
казалось чудом, что он умер. Но я понял: гораздо большее чудо, что он
вообще жил. И вот в этот момент, в возрасте двенадцати лет, я поклялся,
что всю жизнь буду бороться ос смертью.
Изображения перестали возникать. Но запах крови остался. Тамара
смотрела на меня, сидя скрестив ноги на пыльной равнине. Над головой
вились чайки.
- Так быстро кончилась лента? - спросила она.
Гнев охватил меня. Я чувствовал, что насилие затронуло глубины моего
существа. Я хотел увидеть свою семью, узнать, что с ней было дальше,
увидеть, как обернулась ее жизнь. Но она мне не показала этого. Она
говорила, что сама утратила сорок процентов памяти, но мне не показала
даже шестидесяти процентов. Показала лишь столько, чтобы я понял, как
много утратил. Мне было больно из-за этой утраты.
- А как же мой отец, моя сестра? - спросил я. - Ты не вернула мне
воспоминания о них. Только периферийные воспоминания.
Тамара фыркнула.
- Не повезло, старик. Мой мозг поджарили. Я понятия не имею, что
сохранила, а что потеряла. Мне это не казалось важным.
Я не верил ей, не верил, что она способна на такую черствость. Я
однажды заметил, что мы всегда пытаемся представить тех, кого хотим убить,
лишенными человеческих качеств. И подумал: может, она в глубине души
ненавидит меня, не считает человеком и потому продолжает меня мучить. И
меня наполнило чувство ужаса и потери. Я хотел вернуться на Землю, найти
свою семью. Корабли готовы к возвращению, но на них будет полно японцев,
ненавидящих нас за то, что мы сделали. В этих кораблях я никогда не
доберусь домой живым. И даже если доберусь, смогу ли найти семью?
Викториано будет уже стариком. Даже Татьяне будет около шестидесяти. Если
она меня и помнит, то никакой эмоциональной привязанности ко мне у нее не
будет. Да и Панама не будет той же самой.
Я не могу вернуться. А Тамаре все равно. Она использовала меня, как
тряпку, и выбросила.
- Шлюха! - закричал я. - Шлюха!
Зубы мои застучали, и мир покраснел. Я увидел ее как в тумане. И
отключился.
Встал со стула и бросился к ней. Я свободен! Я свободен! Она сняла
запрет, который мешал мне напасть на нее. И я ударил ее по лицу. Раз. И
другой. И третий. Ее инвалидная коляска развернулась. Капли крови брызнули
из носа. Но я хотел убить ее. И не просто убить. Поиск. Я схватил ее за
горло, оно оказалось теплым, мягким и хрупким. Я могу сломать ей шею,
сообразил я и начал медленно и целенаправленно сжимать.
Нужно много времени, чтобы задушить человека.
Голова ее откинулась, лицо покраснело. Она смотрела на меня. Я был
холоден и отчужден. Одна-единственная слеза выкатилась из угла ее глаза.
И я вспомнил другую Тамару, ту, что дала мне ощутить свою неумирающую
страсть, ту, что говорила:
- Научись бегло владеть мягким языком сердца.
Вспомнил, как она смотрела на меня в симуляторе, смотрела с жалостью
и сочувствием, словно я изорванная и выброшенная кукла. Она знала, что я
убиваю ее, потому что именно она убила меня. И хотела, чтобы я жил, потому
что она украла у меня жизнь. И плакала она потому, что знала, как
уничтожила меня. Я снова увидел в ее глазах боль. Даже сейчас она
манипулирует мной и плачет, потому что снова уничтожает меня.
Она хотела, чтобы я убил ее. И знала, чего это будет стоить мне.
Я ахнул и отдернул руки. Она хотела умереть в Панаме. Предпочитала
умереть, чем оказаться в мозговой сумке, но не могла сама убить себя. И
освободила меня, потому что хотела умереть.
- Кончай! - послышалось из ее микрофона, как только ее легкие снова
обрели способность дышать. - Ты меня ненавидишь! Разве ты можешь не
презирать меня?
Она права. Я больше не привязан к ней. Я чувствовал себя, как на
острие иглы. Прежний Анжело не мог убить ее. Но я изменился с тех пор, как
встретился с Тамарой. Теперь я чувствовал, что способен убить ее. И не был
уверен, что буду испытывать угрызения совести. Но выбор у меня свободный.
Я отступил, решив навсегда отказаться от оружия.
- Нет, - сказал я. - Ты знаешь, какие у Гарсона планы на тебя. Ты
знаешь, в какую тюрьму он тебя поместит...
- Кончай - немедленно! - кричала Тамара.
- ...и знаешь, что с Пекаря нам не уйти. И хочешь, чтобы я казнил
тебя. Милосердное убийство...
- Убей меня, пока не будет слишком поздно! Гарсон заставит меня
причинять боль другим - их будет бесконечно много!
- Но я предан жизни! - крикнул я, хотя чувствовал, что это неправда.
- Ты будешь жить!
Тамара смотрела на меня, и слезы катились по ее щекам. Потом она
рассмеялась - смехом боли и презрения к себе.
- Ты с ним. С Гарсоном. В Панаме мне был нужен человек, который спас
бы меня. Большой и сильный. А ты был единственным подходящим куском мяса.
Когда ты подключился там в последний раз, я на самом деле подумала, что
это Эйриш и что он пытается убить меня. Поэтому я напала на тебя. Ты
потерял сознание. И я увидела, что ты лежишь на полу, а Эйриш жив. - Я
кивнул, вспоминая, как все это было на самом деле. - Я была больна. И
страшно устала. Хотела убежать. Хотела, чтобы Эйриш умер. Ты не стал бы
увозить меня. Не стал бы убивать ради меня. - Она всхлипнула. - Я была
больна. В лихорадке... я была вне себя. И дала тебе глубокую программу.
