придется пересекать эту саванну.
Солнце засветило ярче, словно кто-то повернул выключатель. Я все
время смотрел на саванну и подумал, что над нами разошлись облака и солнце
стало светить в полную силу. И не вспомнил бы об этом больше, если бы
Абрайра не сказала:
- Черт возьми, кто-нибудь еще видит это?
В голосе ее звучала тревога, и я немедленно посмотрел вверх. Никаких
облаков над головой не было.
- Да, я тоже вижу! - нервно крикнул Мавро. - Солнце только что стало
ярче!
Абрайра сказала:
- Si, вот почему Гарсон двигался всю ночь. Должно быть, получил
сообщение, прогноз от спутника связи Мотоки и решил побыстрее добраться до
безопасного места.
Я по-прежнему соображал с трудом.
- Что произойдет? - хотел я спросить, но произнес только: - Что?...
- Солнце увеличило светимость! - сказала Абрайра. - Все начинает
нагреваться. Через двадцать два часа средняя температура на всей планете
возрастет на восемь градусов. И начнутся бури, каких вы никогда не видели:
ветер в пустыне достигает скорости в 150 километров в час, а песчинки
могут разорвать на части. Небо становится коричневым от поднятого в
пустыне песка. Японцы называют такой коричневый воздух chairo no
sunaarashi, чайные ветры. Нужно побыстрее убираться из пустыни!
Абрайра повернулась ко мне и воскликнула:
- Боже, что с твоими глазами?
- Болят, - ответил я, и все посмотрели на меня.
- Они у тебя скошены, - сказал Мавро, наклоняясь ко мне. - Смотри на
мой палец! Сосредоточься! - Он поднял палец вверх и провел им вперед и
назад. Я не мог следить за ним.
- Когда сосредотачиваешься, они немного распрямляются, - сказал
Мавро, качая головой.
- Тебе досталось больше, чем мы думали, - сказала Абрайра. - Прости,
Анжело. Надо было немедленно заняться тобой. Ты врач, что нам с тобой
сделать?
Должно быть, я оказался в шоке. Попытался сосредоточиться и
вспомнить, что делать в случае сотрясения, но ничего не смог вспомнить.
Перфекто уложил меня и дал воды. Он порылся в медицинской сумке и отыскал
антикоагулянт для приема внутрь и противовоспалительное. Лучше, чем
ничего, и у меня не было сил давать ему новые указания.
Абрайра отчаянно вела машину на восток, пока мы не добрались до
травянистой саванны, потом повернула на север. Меня удивил страх моих
компадрес. Небо оставалось ясным, ветра не было. День солнечный и
приятный. От жары мне скоро стало плохо, и меня вырвало. Если бы не жара и
головная боль, поездка была бы даже приятной. Я хотел верить, что тревога
моих друзей чрезмерна.
Но в саванне я сам увидел тревожные признаки. Светло-оранжевые вьюнки
с пыльными красными листьями, похожими на тонкие языки, окружили меня
острым кислым запахом апельсинов; желтые стручки на деревьях приобрели
запах конфет. Ящерица размером с монитор, с одним глазом на верху головы,
а другим - сзади, плюнула в нашу машину луковым соком, маленькие
восьминогие личинки размером с мышь рассыпались среди листьев и ветвей,
оставляя острый запах своих земных аналогов. Экошок.
Мы примерно час шли на север и увидели обширную полосу сожженной
травы. Тут прошли тысячи машин на воздушной подушке. Мы отстали от них на
день.
- Куда отправимся? - спросила Абрайра. - Пойдем следом?
- Самое разумное было бы вернуться к Кимаи но Джи, - ответил Мавро. -
Мы добрались бы туда за полдня.
Но он говорил это зря. Вернуться мы не могли. После того, что
сделали. Даже мысль о движении в том направлении вызывала у меня чувство
вины. Я не мог бы вернуться и снова увидеть, что мы сделали с Мотоки, даже
ради спасения своей жизни.
- Я думаю, на северо-восток, - сказала Абрайра. - В том направлении
горы. Пройдем на северо-восток до внутреннего моря Аруку Уми, оттуда прямо
на восток до океана. Мавро, ты поведешь. Мне нужно отдохнуть.
Я не говорил о растущем чувстве страха. Абрайра права: безопаснее
сейчас отыскать убежище, и мое ощущение экошока не стало бы фактором в ее
решении. Я считал себя неэгоистичным и храбрым человеком, а такие люди
должны в качестве награды обладать способностью подавлять боль и быстро
приходить в себя после болезни. И пока я храбр, чуждое окружение меня не
погубит.
Остальную часть дня машину вел Мавро, а я пытался уснуть. Несколько
раз открывал глаза и видел мрачный ландшафт - огромные пространства
красного песка и скал, почти без растений. Солнце светило так ярко, что
каждая тень отчетливо выделялась: все, что на свету, видно было в
мельчайших подробностях; то, что в тени, вообще переставало существовать,
как будто проглоченное черной дырой, продолжавшей втягивать в себя свет.
Однажды Мавро разбудил нас и показал стаю небольших красных песчаных
крабов; эта стая тянулась на много километров. Крабы двигались на север по
сухой равнине, абсолютно лишенной пищи; они словно шли ниоткуда в никуда.
Я подумал о планах Гарсона о завоевании ябадзинов. Пока все идет
хорошо, но я не верил, что нам будет продолжать везти. План зависит от
слишком многих факторов. Мы пробились сквозь ябадзинов и не дали им
завязать сражение. Если нам повезет, они осадят Кимаи но Джи, и исход этой
осады нас не интересует. Мы взорвали все хранилища горючего вместе с
промышленным районом и дирижаблями Мотоки. Ябадзины не найдут в городе
средств для передвижения, а если захотят перевозить солдат и вооружение
назад к Хотоке но За в дирижаблях, Гарсон был уверен, что наш шаттл,
полный людьми и кибертанками, сумеет этому помешать. Но главный фактор -
колумбийцы. Гарсон рассчитывал на то, что колумбийцы восстанут против
ябадзинов и присоединятся к нам. Он считал, что у них нет чувства чести. А
я считал, что его план даст неожиданные и неприятные последствия.
Мы весь день шли холмами и лесами живых mizu hakobinin, огромных
животных в форме бочек для воды. В свой первый день я видел их кости в
симуляторе и по незнанию принял за "коралловые деревья". Думал, что это
скелеты растений. Я пытался справиться с окружением, устанавливая
ассоциации, сравнивая растения и животных с чем-то знакомым на Земле.
Желтые лианы-паразиты, свисающие с mizu hakobinin, как кишки с живота
раненого шакала, не очень отличаются от эпифитов и вьюнков Южной Америки.
Мускусные броненосцы видны были повсюду, они рылись своими крошечными
лапками в листве, оставляя за собой вонючий след и полуобглоданные ветви.
Главное травоядное - по функции олень, по внешности мешок с картошкой. Мы
проезжали кусты, на которых висели сладкие плоды в форме почек и гнили на
солнце, а тысячи опаловых птиц и крошечных грызунов пожирали эти плоды.
Похоже на поля манго, где кормятся макао и опоссумы. Много часов мы
пересекали большое море Аруку Уми, потом оказались в лесу больших, с
перечным запахом, сине-серых деревьев, со стволами в форме веретена, с
красными пузырями, наполненными газом, эти пузыри свисали с каждой ветки и
качались в воздухе. Похоже на леса водорослей в земных морях. Лес очень
редкий, и ехать через него легко. Но ассоциации не выдерживали, не
облегчали боль, и я все время обнаруживал, что они рвутся.
Мы проезжали mizu hakobinin, и Мавро сказал, что хочет пить. Мы
остановились, и он выстрелил в экзоскелет этого существа. Экзоскелет
треснул, и оттуда хлынули тысячи литров воды, а в воде оказались сотни
живых существ: полупрозрачные лягушки без передних лап, крошечные манты
цвета патоки, покрытые броней угри с острыми зубами, множество насекомых
самой разной наружности. Внутри mizu hakobinin располагалось целое море со
своей собственной экологией.
На наших глазах большие пластины хитина подплыли к отверстию и начали
задерживать уходящую воду, как кровельная дранка в желобе; неожиданно
поток прекратился. Существо занималось самовосстановлением.
Но животные из его брюха бились на горячей поверхности и умирали.
Mizu hakobinin не простой аналог бочкообразного кактуса, и отличия
казались огромными.
Увидев всю эту живность в воде, Мавро не захотел пить. Мы отъехали, и
я закрыл глаза и постарался ни на что не смотреть. Затаил дыхание, отрезал
запахи, стал напевать про себя, чтобы заглушить звуки. Не подействовало.
Время от времени доносился какой-то запах или звук, и я невольно
открывал глаза. Повсюду жизнь: восемь больших красных пауков размером с
кошку сидят в расщелине и деловито жужжат хитиновыми крыльями, как саранча
- коты, распевающие любовные песни в ночном переулке, сказал я себе.
Опаловый воздушный змей, с дурным запахом, обвился пластиковыми зелеными
крыльями вокруг красного пузыря, как куколка, очевидно, кормится каким-то
плодом, - летучая мышь на дереве папайя возле моего дома в Панаме. Пруд со
стоячей коричневой водой, сразу под его поверхностью ходят кругами голубые
угри, они гоняются за собственными хвостами и стонут - песни зубатки.
Поверх тростников висит пустой экзоскелет гигантской куколки размером с
мою руку, с мордой мухи - стрекоза, отрастившая крылья. Порыв ветра
пронесся по полю желтого хлопка, разбросав пушистые шарики, пахнущие
эфиром. От этого запаха разбухли и закрылись мои носовые полости. И в этом
поле стая животных, похожих на бесхвостых волков с голыми мордами,
торжествующе и радостно выла, пожирая перевернутого броненосца. На закате
искривленное старое дерево выпустило цветы, такие белые, что солнце,
отражаясь, превратило их в факелы. И все это вызывало у меня головную
боль. Хотелось вырвать глаза и проткнуть барабанные перепонки. Вечернее
небо заполнили желтые, зеленые, пурпурные и синие ленты oparu no tako, как
вены матки, окружающей зародыш. И я понял, что эта планета - живое
существо, со своей экологией и биосферой. Испытал мистическое чувство
открытия. "Что вырастет в этой матке?" - подумал я. Воздух был наполнен
электричеством. На горизонте повисли огромные грозовые тучи, как
грибообразные облака после ядерного нападения. Все инстинкты требовали
укрыться. Я плакал, бранился, потом понял, что пытаюсь зарыться в пол в
поисках медицинской сумки с болеутоляющим.
А потом, должно быть, мое тело перекрыло все органы чувств, потому
что я потерял сознание. А подсознание наслало ужасные галлюцинации, где
образы Пекаря накладывались на земные образы. Мы мчались в своей машине по
скалам Пекаря в сумерках. В ушах у меня звучали голоса, давно умершие люди
вели нескончаемые и непонятные разговоры.
- Ты видел сеньору Гардосу? - спрашивала моя мать. - Она так
растолстела. Какой стыд!
А отец кричал на нее:
- Мне все равно! Как мы проживем, если снова подняли налоги?!
Я слушал эту болтовню, словно она столь же незначительна, как
жужжание пчелы. В пустынном небе, там, где должны быть опаловые воздушные
шары, повисли какие-то ленты. На горизонте я что-то увидел - что-то бежит
в вертикальном положении, как человек. Я попытался разглядеть подробности,
и глаза мои превратились в телескопы. И я ясно увидел двух пустынных
владычиц, они спотыкались на красных камнях, передние конечности у них
вырваны, и из углублений на плечах капает кровь. Я замигал и постарался
забыть это зрелище, а они молили:
- Анжело, Анжело, вернись и накорми нас!
Я узнал голоса - девочка Татьяна и Тамара. Это они бегут ко мне, у
них отрублены руки и груди, и они умоляют: "Анжело! Анжело!" Я отскочил от
них, и вокруг все почернело. Спокойным повелительным тоном заговорил
Завала. Слышался смех, словно он участвует в вечеринке. Я наклонился
вперед, чтобы лучше слышать, но чьи-то руки удержали меня, сжали мне
