почти беззвучно. Подошел к основанию холма и нашел небольшую поляну, густо
поросшую папоротником и туземными травами. Вверху зашуршали листья, и я
замер. С холма навстречу мне сбежало косматое существо, похожее на оленя,
его преследовало другое, большего размера, полусобака-полумедведь. Этого
хищника я видел в симуляторе, он охотился на снежных полях. И в симуляторе
мой лазер только рассердил зверя.
Они бежали через поляну, и мне негде было укрыться. Я схватился за
мачете. Косматое травоядное пробежало мимо, задев меня за левую руку.
Морда и пасть у него очень похожи на оленьи.
"Теперь хищник нападет на тебя", - подумал я и подготовился. Но
хищник следил за добычей и даже не повернул ко мне глаз. В последний
момент я решил не привлекать его внимание и не рисковать ударом мачете. Он
пронесся мимо с запахом грязи и чеснока.
Плеснула вода в ручье, потом зашумели кусты на том берегу. Я долго
ждал. Не знал, насколько обычны здесь большие хищники и не хотел
встретиться еще с одним выше по холму. Такой зверь не сможет переварить
меня, усвоить мой протеин и жир. Но ведь он об этом не знает.
Я решил, что лучше поговорить с Тамарой утром и вернулся к своей
броне. Глаза у меня отяжелели, в них словно насыпали песка. Полчаса спустя
я подошел к берегу, где оставил свое вооружение. Местность заросла
кустами, и я пробирался через них. И услышал, как, перекрывая шум воды,
хрустнула ветка. Я так хотел спать, что не был уверен, слышал ли это на
самом деле. Приближаться не хотел, но понимал, что должен взять свое
вооружение.
Я крикнул:
- Кто здесь?
Хотел испугать животное, прячущееся в кустах. И тут же женский голос
со странным акцентом отозвался: "Кто здесь?", и его подхватило много
женских голосов: "Кто здесь? Кто здесь? Кто здесь?"
Я подумал - нелепая мысль, - что несколько японок выследили нас и
теперь крадут мое вооружение. Прыгнул в кусты и оказался лицом к лицу с
существом, похожим на гигантского паука или краба. Черное в тусклом
освещении, высотой в метр в плечах, хотя панцирь вдвое шире. Две огромных
клешни толщиной с мое туловище. И в каждой клешне по небольшому кусту.
Существо размахивало ими, словно преграждая мне дорогу. Мягким женским
голосом оно произнесло: "Кто здесь? Кто здесь?" И, по-прежнему держа перед
собой кусты, попятилось к ручью.
Их были десятки, этих гигантских крабов, все они держали перед собой
в клешнях кусты и говорили "Кто здесь?", пятясь к воде.
Я так удивился, что застыл неподвижно. У каждого краба у основания
мандибул есть орган, состоящий из нескольких трубок, и из них исходит
голос. Последним крабам я крикнул:
- Анжело! - Они повторили: "Анжело! Анжело!" и с берега ушли в воду.
Детали защитного костюма были разбросаны вокруг. Гигантские крабы
растащили их. Я собрал их и пошел к лагерю. Абрайра не спала, она сидела в
пасти черепа. Я рассказал ей о гигантских крабах.
- Японцы называют их manesuru onna - "дразнящие женщины", - сказала
Абрайра. - Они часто встречаются вблизи рек. - Она несколько секунд
смотрела на меня. Я все еще не высох от купания и был грязен от ходьбы по
лесу. Она спросила: - Анжело, тебе больно?
Это были первые ее мягкие слова с того времени, как я убил и
изуродовал Люсио.
- Нет, - ответил я. - Просто думаю.
- У тебя были болезненные мысли. О чем?
Только несколько дней назад я говорил себе, что мне не нужно ее
сочувствие, а после схватки с Люсио боялся, что потерял его. И понял, что
высказываю свои глубочайшие чувства.
- Перед смертью хозяин Кейго обвинил нас в том, что мы любим
убийство. И вот я думаю, прав ли он. Во время схватки с Люсио я всем
сердцем хотел опустить мачете, перестать мучить его, но не мог. Люблю ли я
убийство? А когда я увидел мертвых женщин за городом, подумал, что человек
не может этого выдержать. Такое зрелище делает жизнь невозможной. Но я
чувствую, что ожесточился. Отупел. И вот я думаю, люблю ли я убийство.
- Ребенком я постоянно подключался к сновидениям. И всегда радовался,
когда хороший человек из мести убивал плохого. Теперь я понимаю, что
действительно учился любить убийство. И, может, поэтому не остановился и
убил Люсио. Потому что люблю убийство, потому что привык верить, что
хороший человек может убить плохого без всяких последствий. Но последствия
во мне. Я умираю. И думаю, это со мной сделало общество. Может, общество
злое. И если оно злое, я должен уйти от него. Я чувствую необходимость
бежать, как заключенный хочет бежать из тюрьмы.
Абрайра посмотрела на меня.
- Каждый должен верить в собственную доброту, - сказала она. - Каким
бы отвратительным ни был человек, он всегда найдет что-то в свою пользу и
скажет: "Я хороший человек". И из-за этой врожденной веры в собственную
доброту все повинуются почти всем ограничениям, наложенным на них
обществом. Ты не раскрашиваешь лицо в цвет солнца, не ешь попкорн на
завтрак и не ходишь по тротуару навстречу направлению движения просто
потому, что знаешь: общество не одобряет такое поведение.
- Теперь ты совершил убийство и хочешь обвинить в нем общество, чтобы
сохранить веру в собственную доброту. И, конечно, кое-кто согласится, что
виновато общество. Наше общество любит убийство. Как ты говоришь, мы
выросли в насилии в самых разных формах и считаем его прекрасным
развлечением. Но согласно положениям социальной инженерии, всякое общество
кажется злым и безумным, если посмотреть на него со стороны: социалист
смотрит на нас и считает, что мы жертвы промывания мозгов и подходящие
объекты для его усилий по достижению всеобщего счастья. Ему наше общество
кажется отравленным разложением из-за духа коммерции. А когда мы смотрим
на социалистов, нас поражает, что их общество не дает им те сберегающие
труд и усилия устройства, которые обожает наше общество. У социалистов
жизнь трудна. Кто же хуже, социалист или капиталист? В глазах социального
инженера оба общества равно злы, и извне мы можем видеть зло в любом
обществе, а себя самих как правильных и безупречных. Да, ты живешь в злом
обществе. Но можно взглянуть в прошлое и убедиться, что существовали сотни
культур, в которых убийство любили больше, чем в нашей. Общество Кейго
любит убийство не меньше нашего. И как ты сказал, оно любит и
самоубийство. Ты говоришь, что чувствуешь необходимость сбежать от своего
общества. Но разве ты не понимаешь: чтобы увидеть зло в собственном
обществе, уже нужно до определенной степени уйти из него?
Абрайра внимательно смотрела на меня.
- Ты можешь отыскать общество, которое не любит насилия. Но даже если
найдешь его, снаружи оно покажется тебе злым в каком-нибудь другом
отношении. Ты слишком индивидуалистичен, чтобы совместиться с обществом,
устроенным другими.
Я какое-то время думал о ее словах. Никогда раньше не слышал от
Абрайры таких слов и мыслей, и мне почему-то они казались неестественными
в ней.
- Откуда ты все это узнала? - спросил я.
- Я изучала социальную инженерию в Чили. В конце концов нужно знать
врага, - сказала она, имея в виду аргентинских идеал-социалистов. - Все
знали, что идеалисты развяжут войну. Этого требовала их философия.
Я надел свой защитный костюм, пошел в наше убежище и лег. Перфекто не
спал, смотрел на меня полузакрытыми глазами. Я ничего не сказал ему. Если
Абрайра права, я никогда не найду для себя общества лучше того, в каком
уже нахожусь. Но мне казалось, что должно существовать общество, которому
я мог бы служить без отвращения. Я вспомнил об анархистах с Тау Кита, о
скептиках с Бенитариуса-4, о юстинианах Марса. Абрайра права: все эти
культы на самом глубоком уровне вызывали во мне отвращение.
Мне снилось, что иду по незнакомому мосту, под которым по узкому
руслу течет вода. По берегам ручья сидят большие черные крабы, дразнящие
женщины, и собирают тростник. Трава на склонах цвета гагата, и повсюду
сладкий запах Пекаря.
На расстоянии я вижу человека, седовласого старика, одетого в хороший
серый костюм. Держится старик с достоинством и грацией. Украдкой
поглядывает на меня через плечо, потом уходит за изгородь. Сердце мое
бьется часто. Я чувствую, что знаю этого человека, и в то же время не могу
узнать его. Если бы только увидеть его лицо! Мне нужно его присутствие.
А я в грязном потном защитном костюме, словно тренировался на этом
поле. Я бегу за этим человеком, бегу к изгороди и кричу:
- Сеньор, сеньор! Можно мне поговорить с вами?
Но когда я добегаю до места, где он был, его там уже нет. Я бегаю по
сторонам, ищу его и вижу далеко, он разговаривает с молодой женщиной,
восхищается цветами сливы: розовые цветы льются со стволов, как вода в
фонтане. Я зову его, а он скрывается среди деревьев. Молодая женщина
начинает оглядываться, ищет, что встревожило пожилого джентльмена, а я
бросаюсь за ним.
За сливами тропа, обрамленная роскошной травой. Человек идет по этой
тропе к сосновому лесу, он слишком далеко от меня, чтобы я мог его
окликнуть. Я иду за ним, но боюсь углубляться в темный лес. Но все же
вхожу в лес и вижу тропу, заросшую мхом: по ней почти не ходят. Зову его,
и мой голос звучит глухо среди сосновых игл. Я спотыкаюсь о небольшие
ветви, они ломаются, как кости. Тропа видна плохо, и несколько раз мне
кажется, что я ее потерял. Но я продолжаю преследование и еще дважды вижу
на расстоянии серую фигуру.
Наконец я оказываюсь на небольшой поляне и вижу маленький домик с
деревьями папайа и орхидеями во дворе. Это мой дом в Панаме, а из-за него
слышится свист: поезд на магнитной подушке пересекает озеро Гатун.
Прекрасный вид, и очень приятно оказаться дома.
Я иду к своему дому, открываю дверь и вдыхаю знакомый запах. Смотрю
на то место на полу, где умер Эйриш: никаких кровавых пятен, вообще
никаких следов его существования. Но при виде этого места меня охватывает
сильное беспокойство, огромная пустота. Я слышу голоса, девочка Татьяна
смеется над чем-то, и вижу на верху лестницы Тамару; прямая и прекрасная,
она сидит за столом и восхищенно смотрит на старика, который тоже сидит за
столом, но спиной ко мне.
Я кричу:
- Сеньор! Прошу прощения!
Тамара с ужасом смотрит, как я поднимаюсь по лестнице, пачкая перила
своими грязными руками. Татьяна тоже сидит за этим столом, она
откидывается в кресле и хочет убежать. Старик Анжело поворачивается лицом
ко мне, глаза у него живые и яркие. Он рассержен моим приходом.
- Убирайся, злая собака! - кричит он. - Почему ты гонишься за мной?
Я отступаю, пораженный его гневом. Гляжу на потрясенные лица друзей.
И не знаю, что ответить. Достаю из кармана револьвер и стреляю ему в лицо.
Когда я проснулся, дождь прекратился и небо расчистилось. Воздушные
шары Гарсона поднялись высоко. Мы отдыхали. Гарсон хотел, чтобы мы
отдохнули перед встречей с ябадзинами; и столь же важно было не очень
удаляться от Кимаи но Джи. Он хотел, чтобы ябадзины решили: мы, как
стервятники, ждем, пока ябадзины сразятся с самураями Мотоки, а потом
нападем на уцелевших. Не хотел, чтобы они поняли, что мы собираемся
напасть на Хотоке но За. Пусть поймут только тогда, когда у них уже не
будет горючего для возврата.
Перфекто все утро следил за мной, бросал на меня сердитые взгляды. Я
ждал, что он заговорит. Мавро пошел к друзьям, а Завала и Абрайра ушли
мыться к ручью, оставив нас с Перфекто наедине.
- Анжело, - сказал он, - я видел, как ты вечером разговаривал с
