стало не до улыбок, не до любви.
-- Стоило воевать с Аггой, чтобы превратиться в рабов у
собственного царя! Зачем нам эта стена, если и так мы сильнее
всех! -- с таким вопросом то один, то другой житель обращался к
богам.
Лишь на богов была их надежда, или они не видят, что
жители живут из последних сил ради этой стены!
И боги услышали мольбы жителей.
* * *
И боги услышали мольбы жителей.
Боги собрались на совет.
-- Этот Гильгамеш, он должен быть пастырем своему народу,
-- сказали они богу небес великому Ану. -- Ты владычествуешь
над Уруком вместе с ветреницей Иштар. Ты и сделай так, чтобы
жители его не страдали.
-- Я и сам то и дело слышу стоны жителей, -- смутился
великий бог небес, -- но что мне сделать с Гильгамешем? Ведь
старается он для нас! Наши храмы он огородил своей неприступной
стеной. До него никто во всем Шумере не догадался такого
сделать. Теперь к храмам не подберется ни один враг. Да и сам
Гильгамеш, этот юный царь работает день и ночь -- стоит ли
наказывать его, если он чересчур увлекается? Даже я, бог,
удивляюсь, откуда у него столько сил.
-- Эти его силы ты и должен слегка приуменьшить. Пусть он
перестанет мучать своих горожан, мы уже устали от их жалоб.
Обратись к богине Аруру, она давно не лепила никого из глины,
пусть слепит другого, подобного Гильгамешу, и этот другой
отвлечет молодого царя, уменьшит его старательность. Или забыл,
что любое достоинство в человеке, когда его слишком много,
причиняет близким лишь боль и страдания. Не жди же, зови Аруру!
И великий Ан призвал старую богиню.
* * *
И великий Ан призвал старую богиню Аруру. Согбенная,
скрюченными пальцами она слепила когда-то из глины немало
людей. Люди ведь для того и появились по воле богов, чтобы
стать им помощниками на земле и кормильцами. И напрасно то
один, то другой человек придумывает себе особенное назначение.
Продолжать человеческий род, радовать близких и дальних своими
словами и своею работой -- что может быть выше этого
назначения?
В тот день, когда боги надумали лепить первых людей, их
руки еще не привыкли к подобному занятию. Они поручили делать
людей старой Аруру, а у той выходили из глины урод за уродом.
Это потом она научилась лепить богатырей и красавиц. И теперь,
когда множество поколений людей, рожденных теми, кого она
вылепила, отжило свой век на земле, она не боялась за свое
умение -- старая богиня лепила того, кого представляла в своем
сердце -- и не ошибалась.
-- Создать подобного Гильгамешу не трудно, -- сказала
старуха, -- пусть они состязаются, а Урук отдыхает.
И появился Энкиду.
* * *
И появился Энкиду.
Кто-то большой, волосатый, сильный спустился с гори стоял
среди трав в долине. Он смотрел на небо, вдыхал ароматы земли,
и сердце его наполнялось радостью жизни.
-- Ты кто? -- подскочил кузнечик. -- Раньше тебя тут не
было. Как твое имя?
-- Я не знаю, кто я, -- ответил большой волосатый и
сильный. -- У меня нет имени.
-- Так не бывает! -- удивился кузнечик. -- Каждый предмет
на земле: цветок, зверь, туча и камень, лежащий среди дороги,
знает, кто он. Вот я, например, кузнечик.
-- Значит, и я -- кузнечик! -- обрадовался большой
волосатый и сильный.
-- Нет, ты не кузнечик, ты кто-то другой. Но ты не
печалься, живи среди нас, если хочешь. А хочешь, узнай про себя
у газелей.
-- Кто ты? -- спросили газели, такой большой волосатый и
сильный. Как твое имя?
-- Я не знаю, но может быть я -- газель?
-- Нет, ты не газель, но живи среди нас, если хочешь.
Вместе пойдем к водопою.
Юный охотник, сын пастуха, ловец диких животных, увидел
дивное чудо: кто-то большой, волосатый и сильный бежал по степи
вместе с газелями и скрылся вдали среди трав.
Охотник устроил засаду у водопоя. Звери округи приходили
сюда -- без воды никто не прожил бы и нескольких дней.
Скоро юный охотник разглядел и друга газелей. Муж, такой
же могучий, как доблестный царь Гильгамеш, пришел со зверьем и
был им как друг или брат. Вместе со всеми теснился он у воды и
пил по-звериному.
И видел охотник еще: едва стадо газелей, напившись, ушло
от оазиса, как появилось семейство львов. Газели, обычно
пугливые, не бросились вбег, их могучий защитник подошел ко
львам в одиночку, и львы, исполняя приказ грозного
предводителя, послушно ушли, пропустили стадо газелей.
И еще увидел юный охотник, как тот муж обнаружил ловчую
яму, вырытую накануне и прикрытую ветками, и сразу засыпал ее.
И понял охотник, кто ломает в последние дни все его ловушки,
рвет силки, засыпает другие ямы. Почему не ловятся больше
звери.
Пришел охотник к отцу-пастуху, и на лице его был испуг,
словно боги позвали уже его в последний путь.
-- Отец, я боюсь теперь выходить в открытую степь. Боюсь
встретить лицом к лицу этого странного мужа, приказу которого
подчиняются даже львы.
-- Сын мой, не надо бояться чудесных явлений. Ведь то, что
кажется чудом тебе -- для другого обычное дело. Если же в нашем
мире нарушен порядок, для того существует царь, Гильгамеш.
Расскажи обо всем ему. Он наш повелитель и поставлен богами,
чтобы травы росли, овцы плодились, а дичь попадалась в капканы.
Юный охотник взял сотканный матерью кусок серой ткани,
набросил его на тело, чтобы в городе никто не возжелал над ним
посмеяться или спутать его с рабом, прихватил несколько свежих
лепешек и отправился в путь. Он вышел еще до рассвета, в
прохладных сумерках при бледнеющих звездах, и ко времени, когда
солнце зашло за Евфрат, переступил городскую черту.
Всюду сновали люди, они месили глину, делали кирпичи,
грузили их на спину и поднимали на стену. Охотник уже слышал об
этом новом чуде Урука, и, задрав голову, на мгновение встал,
удивившись, сколь много людей занято столь бесполезным делом, и
какими же малыми они кажутся там в высоте на стене.
Городская жизнь, кучки зевак на площади у базара, были ему
непривычны, но он не растерялся, а подошел к молодому жрецу.
Жрец, несмотря на молодость, судя по одеянию был в важном
звании. Охотник в степи редко беседовал со жрецами. Но этот был
добр и улыбчив. Он сказал, что служит в храме бога небес
умастителем священного сосуда -- ведь любой вещи, принадлежащей
богу, должны быть оказаны почести -- и проводил его наверх к
жилищу самого Гильгамеша.
И скоро охотник рассказывал обо всем царю.
* * *
И скоро охотник рассказывал обо всем царю.
Охотник думал, что царь пошлет вместе с ним отряд опытных
воинов, чтобы они изловили в степи того полузверя-получеловека.
Но не зря пелись песни о царской мудрости!
-- Что толку с отряда воинов, если все звери степи
послушны тому, о ком ты рассказал! -- проговорил Гильгамеш. --
Он натравит зверей на людей, и еще неизвестно, кто тогда
победит. Нужен же мне твой полузверь живым, а не мертвым.
Потому не стану я посылать сильных воинов, а пошлю с тобою одну
лишь красавицу, веселую женщину Шамхат. Эта Шамхат в одиночку
победит любого богатыря, потому что нет силы, более могучей,
чем ее красота и добрый характер. Я скажу, -- добавил
Гильгамеш, -- чтобы тебе сегодня дали достойный приют и сытно
накормили, а завтра рано утром отправишься в степь вместе с
Шамхат.
Так охотник, прежде и не мечтавший увидеть царя, получил
от него доброе слово, а также и новое одеяние в награду.
Вечером он посетил Эану, великий храм, принес жертвы богам,
потом сытно поужинал городской едой, ночь провел в уютной
постели, а поутру вместе с красавицей отправился в путь.
Красавицу до ворот проводила сестра и ее муж, тот самый
молодой жрец, что день назад подвел его ко дверям Гильгамеша.
Охотнику бы радоваться, а он чувствовал лишь печаль. Так
прекрасна была Шамхат, веселая женщина, идущая с ним по степи
среди трав, что с первого взгляда юный охотник возмечтал
сделать ее своею женой. Он бы пел ей песни любви при свете
яркой звезды -- богини Иштар, оберегал бы ее от любого врага, а
быть может, перестал бы бродяжничать, сделался, как отец,
пастухом, поселился бы вместе с Шамхат в шатре, а кругом по
степи бродили бы овцы, и он приносил бы своей красавице нежный
сыр и густые мягкие сливки. Скоро у них родились бы красивые
дети, которые, громко смеясь, бегали бы вокруг шатра.
Однако, все это было для него невозможно. Шамхат
предназначалась не ему, а другому. Таков был царский приказ.
* * *
Таков был царский приказ, но не желал подчиниться ему юный
охотник. Медленно вел он красавицу, не привыкшую к дальней
ходьбе по степи, а потом, осмелев, заговорил:
-- Шамхат, что тебе Гильгамеш! Или в другом месте, в
другой стране не будет степи? Или переведутся там звери? Стань
моей женою, мы покинем земли Урука, поставим шатер в другой
стороне, я буду бить зверя и приносить тебе шкуры. Я молодой,
сильный и смелый охотник и со мной тебе будет хорошо.
Но Шамхат в ответ улыбнулась и покачала головой.
-- Сам подумай, я выросла в городе и ничего не умею из
того, что знают ваши женщины. Тебе нужна хорошая девушка,
добрая хозяйка, а не такая, как я. Моя мать похоронена в городе
и там -- моя родина. А приказ Гильгамеша -- это воля богов.
Разве ты не знаешь, что ему привиделся странный сон. Об этом
сне он спрашивал у своей матери, всеведущей Нинсун. И она
заранее предупредила Гильгамеша о твоем приходе и о том, к кому
мы идем. Она даже имя его назвала -- Энкиду. Давай же, посидим
немного в тени, юный охотник, от этой жары я едва переставляю
ноги, но отдых наш будет не долог, и ты поведешь меня дальше к
месту встречи с Энкиду.
Охотник печально взглянул на красавицу и после короткого
отдыха повел ее дальше.
Наконец, они подошли к месту звериного водопоя.
* * *
Наконец, они подошли к месту звериного водопоя.
Вокруг небольшого озера с глинистыми берегами росли кусты,
в них и устраивал засаду охотник.
-- Мы спрячемся здесь, -- сказал он, -- я приготовил даже
постель из травы. Место открытой воды заметно издалека -- к
нему летят птицы со всей степи, птице вода нужна чаще, чем
зверю. У зверей же есть уговор -- каждый пьет в свое время, --
шептал охотник Шамхат, -- скоро придет и тот, кого ты зовешь
Энкиду. Ты не бойся, я не позволю ему тебя обидеть.
-- Милый, смешной охотник, -- засмеялась Шамхат, -- я не
боюсь. Если он -- человек, как ты говоришь, и мужчина -- он мне
не страшен.
-- Смотри же, вдали показались газели. И видишь, среди них
-- он. С тех пор, как газели приняли его в свое стадо, они
заметно осмелели.
-- Ты оставайся здесь, я же выйду к нему, -- сказала
Шамхат в тот миг, когда большой сильный и волосатый вместе с
газелями приблизился к водопою. -- Я не стану его торопить,
пусть он сначала напьется.
И Шамхат медленно вышла на открытое место.
Прежде газели немедленно бы встрепенулись при виде нового
существа, бросились бы бежать. Теперь они спокойно продолжали
пить воду, а те, что напились, бродили поблизости.
Лишь большой, сильный и волосатый удивленно смотрел на
Шамхат.
Но чем ближе подходила она к нему, тем меньше оставалось
удивления в его взгляде, зато восхищения становилось все
больше.
-- Ты совсем не большой, не сильный и не волосатый, --
проговорила Шамхат, смеясь, -- ты -- красивый и смелый и ты --
человек. Имя твое -- Энкиду. Подойди же ко мне.
Шамхат продолжала медленно приближаться, и Энкиду пошел ей
