Императора. Снова послышались увещевания и протесты со стороны
Государя, но к тому времени клан Романовых словно сорвался с
цепи. Другой дядя, Великий князь Павел Александрович, овдовев
[Первая жена его была принцесса Александра, дочь короля
Греческого Георга I и королевы Эллинов Ольги Константиновны. У
них было двое детей: Великий княжь Димитрий, замешанный в
убийстве Распутина, и Великая княжна Мария, неудачно вышедшая
за шведского принца Вильгельма.], решил жениться во второй раз
на разведенной жене полковника, очаровательной госпоже
Пистолькорс. По этому поводу Государь писал родительнице:
"Еще весною я имел с ним [В.к.Павлом] крутой разговор,
кончившийся тем, что я его предупредил о всех последствиях,
которые его ожидают. К всеобщему огорчению, ничего не
помогло... Как все это больно и тяжело и как совестно перед
всем светом за наше семейство! Какое теперь ручательство, что
Кирилл не сделает того же завтра, и Борис или Сергей М.
поступят так же послезавтра? И целая колония Русской Имп.
фамилии будет жить в Париже со своими полузаконными или
незаконными женами! Бог знает, что такое за время, когда один
только эгоизм царствует над всеми другими чувствами: совести,
долга и порядочности!"
Николай II написал это письмо 20 октября 1902 года. Три
года спустя, оправдывая мрачное пророчество Государя, его
двоюродный брат, Великий князь Кирилл, старший сын Великого
князя Владимира Александровича, женился на разведенной жене
Великого герцога Гессен-Дармштадтского Эрнста, Виктории-Мелите.
Император уволил Кирилла с флота и запретил ему проживание в
России. Дядя Государя, В.к. Владимир Александрович, устроил
скандал и пригрозил оставить все свои официальные посты, если
Император не изменит своего решения. Однако Государь остался
непоколебим.
Наконец, на Императора обрушился еще более тяжелый удар.
Неизбежный скандал сопровождался и тяжелыми личными
переживаниями Николая Александровича. Великий князь Михаил, его
родной брат, предпочел нарушить закон, хуже того, порвать с
традициями Дома Романовых. Что пережили его сестры, в
особенности, Ольга, трудно себе представить.
В августе 1906 года расстроенный Государь писал матери:
"Три дня назад Миша написал мне, что он просит моего
разрешения жениться... Разумеется, я никогда не дам согласия
моего на этот брак... Несравненно легче согласиться, нежели
отказать. Не дай Бог, чтобы из-за этого грустного дела в нашей
семье вышли недоразумения".
Дама, толкнувшая Великого князя на безрассудство, была
некая Наталья Шереметьевская, дочь московского присяжного
поверенного. В первый раз она вышла замуж за купца Мамонтова,
вскоре после чего развелась. Затем вышла замуж за поручика
Синих кирасир Вульферта. Командиром лейб-эскадрона этого полка
был Великий князь Михаил Александрович. Госпожа Вульферт стала
его любовницей и тотчас же развелась с мужем в надежде стать
супругой Великого князя [В.Трубецкой в своей книге "Записки
кирасира" (М., "Россия", 1991, с.с.189-190) отмечает, что г-жа
Вульферт искренно полюбила Великого князя, ответив взаимностью
на его любовь. Никакого расчета у нее не было. Князь
В.Трубецкой служил в том же полку, что и поручик Вульферт.].
Скандальная эта история стала известна многим, начали
поговаривать о тайном браке между Великим князем и этой дамой.
Никто не знал, что Великий князь не нарушал закона, но когда
госпожа Вульферт, получив развод, уехала за границу, Михаил
Александрович последовал за ней, вопреки запрету брата.
Влюбленная пара переезжала с места на место, не ведая, что
русские тайные агенты постоянно держат их в поле зрения. В
конце концов они отправились в Вену, где их тайно обвенчал один
священник-серб.
Великий князь изолировал себя от Императорской фамилии
сравнительно давно, но известие о его браке скрывать долго было
нельзя, и ему было запрещено возвращаться в Россию. Лишь с
началом Великой войны Государь разрешил брату вернуться на
родину, и его супруга получила титул графини Брасовой. Ни сам
Император, ни обе Императрицы не принимали у себя жену Михаила.
-- Представляете себе, как все это воспринял Ники? --
спросила Ольга Александровна. -- Михаил был единственным
братом, который у него остался. Он мог бы оказать Ники большую
помощь. Снова повторяю, виноваты мы все. Из троих сыновей дяди
Владимира один был выслан за границу, второй, Борис, открыто
жил с любовницей, а от третьего, Андрея, не было никакого
проку. А ведь они были сыновьями старшего Великого князя и по
закону о престолонаследии стояли на третьем месте -- после
Алексея и Михаила. Не было никого из членов нашей фамилии,
которые могли оказать поддержку Ники, за исключением, может
быть, Сандро, моего зятя, да и там со временем начались нелады:
между Сандро и Ксенией появились серьезные разногласия. Какой
же пример могли мы дать своим соотечественникам? Ничего
удивительного в том, что Ники, не находя нигде поддержки, стал
фаталистом. Нередко, обнимая меня за плечи, он говорил: "Я
родился в день Иова Многострадального. Я готов принять свою
судьбу".
Тучи все больше сгущались. Великая княгиня вспомнила
неудачную для России войну с Японией 1904-1905 годов. Держась в
стороне от политики, она зачастую становилась в тупик, читая
газеты, но она основывала свои выводы на том, что рассказывал
ей брат, а также на собственных наблюдениях, которые она делала
в Царском Селе. В тот период Ольга Александровна приезжала в
Александровский дворец каждый день. Вечерами, после того, как
Царь принимал своих министров и высших военачальников, он мог
побеседовать с супругой и сестрой в домашней обстановке, где не
надо было следить за каждым своим словом.
-- Я убеждена, что мой брат никогда не хотел воевать с
Японией. В войну его втянула так называемая партия политиков и
генералов, которые были совершенно уверены в скорой и блестящей
победе, которая прославила бы их, а затем и Царя, причем,
именно в такой последовательности, -- подчеркнула Великая
княгиня.
К сожалению, военная кампания была плохо подготовлена и
осуществлена. Снабжение войск было поставлено из рук вон плохо,
одна неудача сменялась другой. А в мае 1905 года в Цусимском
проливе был почти полностью уничтожен русский флот. Я где-то
читал, что когда Императору доставили телеграмму о Цусимской
трагедии в Царское Село, он играл в теннис и будто бы, прочитав
депешу, он скомкал ее и сунул в карман кителя, после чего
продолжил игру. Я спросил у Великой княгини, так ли это было на
самом деле.
-- Это ложь -- такая же, как и тысячи других! --
воскликнула Ольга Александровна. -- И я это знаю, потому что
находилась во дворце, когда сообщение было доставлено. Мы с
Алики находились у него в кабинете. Он стал пепельно-бледен,
задрожал и схватился за стул, чтобы не упасть. Алики не
выдержала и зарыдала. В тот день весь дворец погрузился в траур
[19-го мая 1905 года Император Николай II записал у себя в
дневнике: "Теперь окончательно подтвердились ужасные известия о
гибели почти всей эскадры в двухдневном бою. Сам Рожественский
раненый взят в плен!! День стоял дивный, что прибавляло еще
больше грусти на душе".].
Неудачная война, окончившаяся унизительным перемирием,
явилась лишь одним из эпизодов, отметивших ту эпоху. По всей
России не прекращались битвы. Терроризм стал повседневной
реальностью. На улицах Петербурга и других городов Империи
убивали Государевых слуг. Крестьяне грабили, убивали, жгли
помещичьи усадьбы. Для Императора и его семьи стало небезопасно
путешествовать по стране.
6 января 1905 года на Неве перед Зимним дворцом
происходила традиционная церемония водосвятия. Как всегда на
льду был сооружен помост для Императора, свиты и духовенства.
Члены Императорской семьи, дипломаты и придворные наблюдали за
происходящим из окон дворца.
Во льду была проделана прорубь -- Иордань, -- куда
митрополит Санкт-Петербургский погрузил свой золотой крест,
торжественно освятив воду в Иордани. После церемонии водосвятия
раздался салют из орудий Петропавловской крепости, находившейся
на противоположном берегу Невы [По словам Императора, стреляло
одно из орудий конной батареи с Васильевского острова. (Примеч.
переводчика.)]. Обычно салют производился холостыми зарядами.
Но в 1905 году, несмотря на все меры предосторожности, группе
террористов удалось проникнуть в крепость и зарядить орудия
боевыми снарядами. Одним из снарядов был тяжело ранен
городовой, стоявший позади Императора [фамилия городового была
Романов]. Второй ударил в Адмиралтейство. Третьим снарядом
разбило окно во дворце -- всего в нескольких метрах от того
места, где стояли Вдовствующая Императрица и Великая княгиня.
Осколками стекла осыпало их туфли и платья. Из разбитого окна
слышались крики, доносившиеся снизу. Все пришли в
замешательство -- полицейские и военные бегали во всех
направлениях. В течение нескольких минут ни мать, ни дочь не
смогли обнаружить невысокую, худощавую фигуру Императора. Затем
они увидели его. Государь стоял на том же месте, на котором
находился в начале церемонии. Стоял, не шевелясь и очень прямо.
Обеим женщинам пришлось ждать, когда Император вернется во
дворец. Увидев сестру, он рассказал, что услышал, как
просвистел над его головой снаряд.
-- Я понял, что кто-то пытается убить меня. Я только
перекрестился. Что мне еще оставалось делать?
-- Это было характерно для Ники, -- прибавила Великая
княгиня. -- Он не знал, что такое страх. И в то же время
казалось, что он готов погибнуть.
Три дня спустя над Петербургом разыгралась буря почище
этой. В воскресенье 9 января толпы рабочих,
предводительствуемые священником Георгием Гапоном, пересекли
Троицкий мост и шли по набережным к Зимнему дворцу, чтобы
передать петицию Императору. Им сообщили, что Император
находится в Царском Селе. Но демонстранты не поверили. Они
продолжали ломиться вперед. В конце концов жестокость полиции и
жестокость дикой толпы столкнулись между собой. Открыли огонь
казаки. Девяносто два рабочих было убито, и почти триста --
ранено.
Этот день вошел в русскую историю, как "Кровавое
Воскресенье". По-видимому, цензоры пропустили все телеграфные
отчеты, посланные за границу иностранными корреспондентами,
аккредитованными в Петербурге. Факты сами по себе должны были
потрясти Европу, но зарубежные корреспонденты, за многими
исключениями, значительно увеличили число жертв и описали
инцидент гораздо более мрачными красками, чем это было на самом
деле. Не сообщалось в их отчетах ни о том, что в полицию
швыряли камни, ни о множестве автомобилей, разбитых толпой по
пути к Зимнему, ни о том, что большинство мирных жителей
столицы спрятались у себя дома, закрыв ставнями окна и
забаррикадировав двери. В опубликованных отчетах утверждалось,
будто демонстрация была мирной, будто рабочие хотели лишь
поведать Императору о своих бедах, и якобы в действиях толпы не
было и намека на революционные настроения [Шествие 9 января
было организовано провокаторами и агентами охранки, в числе
которых были Азеф, Пинхус Рутенберг, Манасевич-Мануйлов вместе
с Г.Гапоном. Как указывал в своих мемуарах французский посол в
России Морис Палеолог, именно Манасевич-Мануйлов, "сексот"
Палеолога, организовал и ряд "погромов, пронесшихся над
еврейскими кварталами Киева, Александрова и Одессы", хотя сам
