Великого. Им необязательно было отказываться от своих земель в
Германии. К концу столетия прочно обосновались в России принцы
Гольштейн-Готторпские, Ольденбургские и Мекленбург-Стрелицкие.
Одна из дочерей Павла I была супругой принца Георга
Ольденбургского, а другая Великая княжна вышла замуж за герцога
Лейхтенбергского. Таким образом, все три фамилии --
Ольденбургские, Мекленбург-Стрелицкие и Лейхтенбергские были
связаны узами с Династией Романовых. Все они титуловались
"Высочествами", а не "Императорскими Высочествами".].
Великая княжна и ведать не ведала о подобных махинациях.
Она встречала своего кузена почти на всех семейных собраниях и
находила его слишком старым для своего возраста. Он очень
заботился о своем здоровьи. Другой его заботой были азартные
игры. Он терпеть не мог домашних животных, открытые окна и
прогулки. Появляясь в свете лишь изредка, все остальное время
он сидел дома, а ночи чаще всего коротал за карточным столом в
одном из петербургских клубов [Принц Петр Александрович
Ольденбургский (1868-1924) был военным, флигель-адъютантом,
затем Свиты Е.В. генерал-майором. Когда же он успевал служить?
(Примеч. переводчика.)]. При звуках музыки он зевал. Живопись
ставила его в тупик.
-- Сказать вам откровенно, меня обманом вовлекли в эту
историю, -- заявила Великая княгиня. -- Меня пригласили на
вечер к Воронцовым. Помню, мне не хотелось ехать туда, но я
решила, что отказываться неразумно. Едва я приехала к ним в
особняк, как Сандра повела меня наверх, в свою гостиную.
Отступив в сторону, она впустила меня внутрь, а затем закрыла
дверь. Представьте себе мое изумление, когда я увидела в
гостиной кузена Петра. Он стоял словно опущенный в воду. Не
помню, что я сказала. Помню только, что он не смотрел на меня.
Он, запинаясь, сделал мне предложение. Я так опешила, что
смогла ответить одно: "Благодарю вас". Тут дверь открылась,
влетела графиня Воронцова, обняла меня и воскликнула: "Мои
лучшие пожелания". Что было потом, уж и не помню. Вечером в
Аничковом дворце я пошла в комнаты брата Михаила, и мы оба
заплакали.
К рассказу этому Великая княгиня не прибавила больше
ничего. У меня возникло столько вопросов, но я не посмел их
задать. Если даже ее родительница была так жестокосердна, то
ведь ее старший брат, Император Николай II, мог запретить
такого рода сделку. Великая княгиня ни разу не упомянула имени
брата в связи с этой помолвкой. Возможно, ее удерживало чувство
лояльности. Однако сам собой напрашивается вывод: должно быть,
молодой Император поддался влиянию Императрицы-Матери.
В свое время Ольга сражалась как тигрица, не желая
допустить увольнения миссис Франклин. В данном случае она
совсем не стала бороться. Хотя она была обречена на жизнь с
постылым человеком, зато ей не нужно было покидать родину.
Предполагаю, что уже одно только это соображение примирило ее с
браком, похожим на фарс. Но даже подобное обстоятельство вряд
ли могло утешить девушку с горячим, жаждущим любви сердцем.
Императрица Мария Федоровна решила ускорить
бракосочетание. Состоялось оно в конце июля 1901 года. На
торжество были приглашены лишь самые ближайшие родственники.
Свадьба была не слишком веселой. После того, как новобрачная
переоделась, супруги поехали в Санкт-Петербург, во дворец
принца Ольденбургского. Первую ночь Великая княгиня провела
одна. Наплакавшись вдоволь, она уснула. Принц Петр отправился к
своим старым приятелям в клуб, откуда вернулся под утро.
-- Мы прожили с ним под одной крышей почти пятнадцать лет,
-- откровенно заявила Ольга Александровна, -- но так и не стали
мужем и женой.
Принцесса Евгения Ольденбургская, сын которой стал теперь
зятем Императора, начала щедро одаривать невестку. Она подарила
Ольге колье из двадцати пяти бриллиантов, размером в миндалину
каждый, рубиновую тиару, которую некогда подарил Наполеон
Императрице Жозефине, и сказочной красоты сапфировое колье.
-- Колье было таким тяжелым, что я не могла его долго
носить. Обычно я прятала его в сумочку и надевала перед
появлением в обществе, чтобы не страдать лишние минуты.
[Великая княгиня сообщила мне: "После того, как в 1916 году мой
брак был признан недействительным, я вернула все драгоценности
семье принца Ольденбургского. Я была особенно рада тому, что
так поступила, узнав, что принц Петр и его мать жили вполне
сносно на средства от продажи драгоценностей, вывезенных ими из
России после революции".]
Ходили смутные слухи о том, что "молодые" отправятся на юг
Франции, но медового месяца не было, и вскоре у Великой княгини
начался острый приступ меланхолии. Приступ прошел, но у молодой
женщины начали выпадать волосы, и в конце концов ей пришлось
заказать парик. Она так и не научилась носить его. Однажды во
время поездки в открытом экипаже вместе с Императором и
Императрицей Александрой Федоровной Ольга почувствовала, что
парик вот-вот свалится у нее с головы.
-- Я схватила обеими руками свою шляпу и в таком виде
ехала. Поскольку о моей болезни не сообщалось, прохожие, должно
быть, приняли меня за сумасшедшую.
Осенью 1901 года принц Ольденбургский неохотно согласился
оставить общество петербургских картежников, и они отправились
в Биарриц в сопровождении "Дины" и миссис Франклин.
-- Остановились мы в "Отель дю Палэ". Однажды вечером мы
устроили у себя прием. Я танцевала фокстрот. Неожиданно кто-то
меня толкнул. Парик слетел у меня с головы и упал в середине
зала. В наступившей тишине перестал играть и оркестр. Я
позеленела от ужаса. Не помню, кто поднял мой парик, но пока у
меня не отросли свои волосы, я больше не смела танцевать в
парике. К началу 1903 года парик свое отслужил.
Однажды вечером, когда они обедали, ресторан отеля
наполнился дымом.
-- В одном из флигелей произошел небольшой пожар, но
Вашему Императорскому Высочеству нечего волноваться, --
уверенным тоном заявил метрдотель. Спустя мгновение все
вскочили из-за столов, спасая свою жизнь.
Великая княгиня бросилась в свои номера, надеясь спасти
хоть какие-то свои вещи. Когда она выскочила из отеля и
очутилась на газоне перед входом, запыхавшаяся и растрепанная,
то обнаружила, что в руках у нее зажата брошка.
-- Это все, что я сумела захватить с собой в волнении, --
вспоминала Ольга Александровна. На ее счастье, прибежал, тяжело
дыша, тучный греческий господин, живший в номере на том же
этаже, что и Великая княгиня. В руках у него была шкатулка, в
которой находились все драгоценности Ольги Александровны.
-- Впоследствии я узнала, что его дочь замужем за князем
Орловым-Давыдовым. Этим-то и объяснялась его забота о
сохранности имущества русских Великих княгинь.
Принцу Ольденбургскому не так повезло, как его жене. У
него сгорел весь гардероб, в том числе все его мундиры и
ордена, и среди них знаменитый датский орден Белого слона,
специально изготовленный для него придворным ювелиром Фаберже.
Позднее они отправились в Карлсбад и остановились там у
дяди Берти. Карлсбад был преднамеренно выбран Эдуардом VII и
его приятелями, где под предлогом принятия "лечебных процедур"
они могли предаваться таким развлечениям, которые
способствовали дурной славе периода, впоследствии названного
"Эдвардианской эрой".
-- До сих пор вижу перед собой дядю Берти, который сидит с
невозмутимым видом перед своим отелем, попыхивая сигарой, а в
это время толпы немецких туристов стоят и смотрят на него с
благоговейным ужасом и любопытством.
-- Как вы можете выносить это, дядюшка Берти? -- спросила
я его однажды.
-- Что тут такого? Для меня глазеть на них такое же
развлечение, как и для них -- глазеть на меня, -- ответил
английский король.
Относительно реакции Эдуарда VII на ее замужество Великая
княгиня ничего не сказала. Но он был добр к ней и предоставил в
ее распоряжение яхту, с тем, чтобы она могла кататься на ней
вдоль Средиземного побережья Италии.
-- В Сорренто мы сошли на берег и устроили небольшой прием
на веранде гостиницы. Неожиданно в глаза мне бросился молодой
британский офицер-моряк с копной рыжих волос. Он стоял и
разглядывал море. Мы начали обстреливать его виноградинками, и
в конце концов я пригласила его присоединиться к нам. Он так и
сделал.
Молодой британский моряк, скоро ставший известным, как
"Джимми", лейтенант королевского военно-морского флота,
впоследствии стал вице-адмиралом Т.В.Джеймсом, одним из близких
друзей Великой княгини. Его храбрость и находчивость во время
революции принесли ей неоценимую пользу.
-- Ну, разумеется, мы довольно весело провели время в
Сорренто, -- ответила на мой вопрос Ольга Александровна. --
Первый шок миновал, я все еще питала надежду на лучшее будущее.
К сожалению, во время нашего пребывания в этом городе возникли
осложнения. К нам туда приехал мой брат Михаил. Он давно был
влюблен в Дину, мою первую фрейлину. Они решили сбежать, но
кто-то их выдал. Дину, разумеется, тотчас уволили. Брат был
безутешен. Он обвинял Мама и Ники. Помочь им я не могла. Иногда
мне приходило в голову, что нам, Романовым, лучше бы родиться
без сердца. Мое сердце было еще свободным, но я была связана
узами брака с человеком, для которого я была всего лишь
носительницей Императорской фамилии. Чтобы потрафить своей
жесткой, честолюбивой матери, он стал номинальным зятем
Императора. Если бы я вздумала рассказать кузену Петру о своем
сердце, истосковавшемся по любви и нежности, он счел бы меня
сумасшедшей.
Чета Ольденбургских вернулась в Россию перед самым
Рождеством. Несколько месяцев, которые были очень
утомительными, они провели в Петербурге, но затем, к радости
Ольги, отправились в Рамонь, огромное поместье далеко к югу от
Москвы, принадлежавшее свекрови Великой княжны. И там, впервые
в своей жизни, Ольга близко соприкоснулась с крестьянами.
-- Я ходила из одной деревни в другую, и никто мне не
препятствовал. Я заходила в крестьянские избы, беседовала с
мужиками и бабами и чувствовала себя своей среди них. Были у
них трудности и даже нужда, о существовании которой я и не
подозревала. Но я видела их доброту, великодушие и несгибаемую
веру в Бога. Как мне представляется, эти крестьяне были богаты,
несмотря на их бедность, и когда я находилась среди них, я
чувствовала себя настоящим человеком.
Но частых посещений деревень было недостаточно для Ольги
Александровны. Скука, царившая в безобразном доме принца
Ольденбургского, вскоре стала невыносимой для молодой женщины,
и она решила проявить самостоятельность. Сначала она стала
ежедневно приходить в больницу, существовавшую в имении, и
наблюдать за работой докторов и сестер милосердия, всякий раз
узнавая что-то новое. Затем решила построить небольшой белый
особняк неподалеку от Рамони.
Принцы Ольденбургские возражать не стали. Особняк был
построен. Его назвали Ольгино. Поехал ли принц Ольденбургский
за своей супругой в новый дом, сказать не могу. Вполне
вероятно, он предпочел остаться в Рамони.
-- Я распорядилась так, чтобы Ольгино построили на холме,
откуда открывался вид на речку Воронеж, приток Дона. Местность
была восхитительная. Поля упирались в леса, из-за которых
выглядывали золоченые купола старинного монастыря св. Тихона
Задонского, куда приходило множество паломников. Помню, однажды
летним вечером я сидела на балконе и наблюдала, как садится
