сцены. Возможно, именно из этого окна наблюдал, как
завороженный, Наполеон, как горела восемьдесят лет назад
Москва.
За днем торжества последовали другие, наполненные
банкетами, празднествами, балами. Ни на одном из них младшей
сестре Царя не позволили присутствовать. Зато ей разрешили
поехать на другое празднество -- посмотреть, как раздают
населению и гостям Москвы Царские подарки. Как при коронации
Александра III, раздача подарков состоялась на Ходынском поле,
на окраине города, где обычно происходили учения артиллеристов
и саперов. В празднестве на Ходынке должны были принять участие
и крестьяне. Приехав тысячами, они отправились на это поле,
чтобы получить сувенир -- эмалированную кружку, наполненную
конфетами, и бесплатный завтрак, как гости Императора, чтобы
остальную часть дня провести на Ходынском поле в танцах и
пении. В центре поля находились деревянные помосты, на которых
были сложены горы ярких кружек с гербами. За порядком наблюдали
сотня казаков и несколько десятков полицейских.
Что на самом деле послужило причиной несчастья, никто не
знал. Одни говорили одно, другие -- другое. Полагают, что
кто-то пустил слух, будто подарков всем не достанется. Как бы
то ни было, люди, ближе остальных стоявшие к оцеплению,
двинулись к помостам. Казаки попытались остановить их, но что
может сделать горстка людей перед напором полумиллионной толпы?
В считанные минуты первое робкое движение превратилось в
стремительный бег массы обезумевших людей. Задние ряды напирали
на передних с такой силой, что те падали, и их затаптывали
насмерть. Точное количество жертв катастрофы неизвестно, но оно
насчитывало тысячи. [В своей книге "Царствование Императора
Николая II" (М., "Феникс", 1992, т.1, с.61) С.С.Ольденбург
отмечает, что "погибших на месте и умерших в ближайшие дни
оказалось 1282 человека, раненых -- несколько сот".] Утреннее
майское солнце равнодушно взирало на сцену ужасного побоища.
Власти вконец потеряли голову. И напрасно теряли время. В
конце концов было решено не направлять срочной депеши в
Кремлевский дворец. Со всей Москвы пригнали фургоны и телеги,
чтобы отвезти раненых в больницы, а убитых -- в покойницкие.
-- Московские власти действовали неумело, как, впрочем, и
чиновники двора. Наши кареты были заказаны слишком рано. Утро
выдалось великолепное. Помню, как нам было весело, когда мы
выехали за ворота города, и каким непродолжительным было наше
веселье.
Ольга и ее спутники увидели, что навстречу им приближается
вереница повозок. Сверху они были покрыты кусками брезента, и
можно было видеть много покачивающихся рук.
-- Сначала я было подумала, что люди машут нам руками, --
продолжала Великая княгиня. -- Вдруг сердце у меня
остановилось. Мне стало дурно. Однако я продолжала смотреть на
повозки. Они везли мертвецов -- изуродованных до
неузнаваемости.
Катастрофа привела москвичей в уныние. Она имела много
последствий. Враги Царской власти использовали ее в целях
пропаганды. Во всем винили полицию. Винили также администрацию
больниц и городскую управу.
-- Многие разногласия, существовавшие среди членов
Императорской фамилии, стали достоянием гласности. Молодые
Великие князья, в частности, Сандро, муж моей сестры Ксении,
возложили вину за случившуюся трагедию на дядю Сержа, военного
губернатора Москвы. Мне казалось, что мои кузены были к нему
несправедливы. Более того, дядя Серж сам был в таком отчаянии и
готов был тотчас же подать в отставку. Однако Ники не принял
его отставки. Своими попытками свалить вину на одного лишь
человека, да еще своего же сородича, мои кузены, по существу,
поставили под удар все семейство, причем именно тогда, когда
необходимо было единство. После того, как Ники отказался
отправить в отставку дядю Сержа, они набросились на него.
Русские социалисты, укрывшиеся в то время в Швейцарии,
обвинили Императора в равнодушии к страданиям своих подданных,
поскольку вечером того же дня Государь и Императрица
отправились на бал, который давал французский посол маркиз де
Монтебелло.
-- Я знаю наверняка, что ни один из них не хотел идти к
маркизу. Сделано это было лишь под мощным нажимом со стороны
его советников. Дело в том, что французское правительство
истратило огромные средства на прием, и приложило много трудов.
Из Версаля и Фонтенебло привезли для украшения бала бесценные
гобелены и серебряную посуду. С юга Франции доставили сто тысяч
роз. Министры Ники настаивали на том, чтобы Императорская чета
отправилась на прием, чтобы выразить свои дружественные чувства
по отношению к Франции. Я знаю, что Ники и Алики весь день
посещали раненых в больницах. Так же поступили Мама, тетя Элла,
жена дяди Сержа, а также несколько других дам. Много ли людей
знает или желает знать, что Ники потратил многие тысячи рублей
в качестве пособий семьям убитых и пострадавших в Ходынской
катастрофе? Позднее я узнала от него, что сделать это было в то
время нелегко: он не желал обременять Государственное
казначейство, и оплатил все расходы по проведению коронационных
торжеств из собственных средств. Сделал он это так ненавязчиво,
незаметно, что никто из нас -- за исключением, разумеется,
Алики -- не знал об этом.
-- Вы долго оставались в Москве? -- спросил я.
-- Ну, что вы! Все чужеземные гости разъехались по домам.
Ники и Алики отправились в одну из первых своих поездок по
стране.
-- А вы что делали?
-- Мама вернулась в Гатчину. Я поехала вместе с ней.
К радости юной Великой княжны Вдовствующая Императрица
находила для себя все больше занятий в годы, последовавшие за
кончиной Императора Александра III. У нее как бы появилось
второе дыхание. Прежде ее занимали женское образование и
больничное дело, теперь же круг ее интересов охватывал политику
и вопросы дипломатии. Неопытность ее старшего сына как бы
оправдывала этот ее интерес. Надо отдать ей должное, она
действовала умело. Давала советы, изучала международную
обстановку, черпая много полезных сведений из бесед с послами и
Императорскими министрами.
-- Для меня было настоящим откровением умение Мама решать
такого рода вопросы, -- призналась Великая княгиня. -- Ко
всему, она стала безжалостной. Мне довелось оказаться в ее
апартаментах, когда она принимала у себя некоего князя,
занимавшего тогда пост директора всех учебных заведений для
девочек в Империи. Это был суетливый, желчный господин, который
разводил неразбериху и во всем обвинял своих подчиненных. Его
никто не переваривал. В тот день Мама вызвала его к себе в
Аничков дворец, чтобы сообщить ему о его отставке. Никаких
объяснений она ему не дала. Лишь сказала ему ледяным голосом:
"Князь, я решила, что вы должны оставить свой пост". Бедняга
так растерялся, что, заикаясь, пролепетал: "Но... но я не смогу
оставить Ваше Величество". "А я вам говорю, вы оставите свой
пост", -- ответила Мама и вышла из кабинета. Я последовала за
ней, не смея взглянуть на бедного князя.
Возраст Ольги приближался к двадцати годам. Императрица
Мария Федоровна решила вместо миссис Франклин приставить к
младшей дочери выбранную ею фрейлину. Известие это дошло до
Великой княжны окружным путем. Своей старой няне девушка не
сказала ничего. Брат и его супруга жили в Царском Селе, но
Ольга была твердо уверена в поддержке Государя. Она отдавала
себе отчет в том, что не сможет расстаться с Нана, которая одна
понимала Великую княжну. Махнув рукой на этикет и воспитание,
Ольга пошла к родительнице и устроила сцену.
-- Алики привезла с собой в Россию миссис Орчард. А что я
буду делать без Нана? Если ты прогонишь ее, то я убегу. Хоть с
дворцовым трубочистом. Убегу и стану чистить картошку у
кого-нибудь на кухне, или наймусь в прислуги к какой-нибудь
светской даме из Петербурга. И я уверена, что Ники будет на
моей стороне.
-- Ты всегда была своевольной. Теперь ты сошла с ума!
Сейчас же выйди из комнаты, -- приказала мать Ольге.
Миссис Франклин осталась при Великой княжне. В
апартаментах Ольги Александровны никакой фрейлины так и не
появилось на этот раз [У Великой княжны Ольги Александровны
фрейлины не было до 1901 года, когда Императрица Мать заставила
ее обзавестись таковой. Выбор Вдовствующей Императрицы оказался
неудачным. Госпожа Александра Коссиковская, прекрасно
воспитанная, умная и очень красивая женщина, вскоре завоевала
доверие своей юной хозяйки, которая называла ее "Диной". Но их
дружба оказалась недолгой: Дина вскоре влюбилась в Великого
князя Михаила Александровича и тотчас была уволена.]. Хозяйкой
положения оставалась Нана -- вопреки всем трудностям. В данном
вопросе Император Николай II действительно встал на сторону
сестры, и Вдовствующая Императрица стала смотреть на миссис
Франклин, как на захватчицу, отнявшую у нее привязанность
дочери. Прежде сыпавшиеся как из рога изобилия рождественские
подарки и другие знаки Высочайшего внимания стали не столь
ценными и частыми, как раньше. Для Императрицы Марии Федоровны
Нана стала "этой противной женщиной".
Великая княжна одержала победу в борьбе за личную свободу,
но это была Пиррова победа, отнявшая у молодой девушки много
сил. Оказавшись без придворных дам у себя в апартаментах,
Великая княжна с иронией наблюдала за окружением
Императрицы-Матери. Мария Федоровна любила видеть вокруг себя
знакомые лица. У нее при дворе было много дам, от которых давно
не было никакого проку, однако уволить их она не могла. При
дворе обреталась некая мадемуазель де л'Эскай, бельгийка --
такая дряхлая, что никто не помнил ее даже пожилой. Некогда под
ее началом была детская Императрицы. Она ездила из Гатчины в
Петербург и обратно, всегда безупречно одетая, в ослепительных
перчатках, любившая хорошо поесть и сыграть в преферанс, но
почти ни с кем не разговаривавшая. Были две старые девы, сестры
графини Кутузовы, потомки знаменитого фельдмаршала, получившие
шифр еще в 1865 году. Они тоже слонялись давно без дела, зато
очень заботились друг о друге и большое внимание уделяли своему
здоровью. Был при дворе Императрицы-Матери и весьма преклонных
лет господин, сын поэта В.А.Жуковского, который носил белый
парик. Лишь благодаря давно увядшим лаврам своего отца он имел
в своем распоряжении удобные апартаменты в Большом Гатчинском
дворце. Была и любимая придворная дама Императрицы Марии
Федоровны, графиня Елизавета Воронцова, обремененная семьей из
восьми человек, однако ни ее муж, ни дети не мешали ей
постоянно находиться при дворе.
-- Она была невероятной сплетницей. Она чуяла скандал за
несколько верст. Вынуждена признаться, что Мама нравилось
слушать ее, -- сказала Великая княгиня. -- В те дни газеты не
печатали разного рода досужие вымыслы. Во всяком случае,
русские газеты. А Лили Воронцова обладала даром сочинять
небылицы, основываясь на ненароком оброненном кем-то нескромном
замечании. Мне она не нравилась, хотя мне приходилось быть
вежливой с нею -- ради собственного спокойствия. Зато я
полюбила ее старшую дочь Сандру.
Очень часто, когда Великая княгиня называла чьи-то имена,
она говорила, что "подружилась" или "привязалась" то с одной,
то с другой придворной дамой. Однако молодых из них было
немного. Она по-прежнему вместе с Великим князем Михаилом
Александровичем принимала у себя молодых людей и девушек из
самых знатных семей, но, похоже на то, ни с кем по-настоящему
