сорока человек, опираясь на ломы, кирки и лопаты, загораживали
дорогу. Они, покуривая, неторопливо обменивались замечаниями,
сгрудившись вокруг чего-то посреди мостовой. С некоторым
смущением они оглянулись на машину Пола и медленно - точно в
мире только и было, что свободное время,- отступили к обочинам
моста, оставив узкий проезд, по которому лишь с трудом мог
протиснуться автомобиль Пола. Когда они расступились, Пол,
наконец, понял, в чем дело. Человек маленького роста стоял на
коленях над выбоиной примерно двух футов в диаметре и лопатой
заравнивал заплату из асфальта и гравия.
Человек этот с важностью махнул рукой Полу, чтобы тот
поосторожней объезжал и, не дай бог, не наехал на заплату.
- Эй, Мак, твоя передняя фара накрылась!- выкрикнул один из
стоявших. Остальные присоединились к нему, хором повторяя
сказанное.
Пол с благодарностью кивнул, а сам вдруг почувствовал, что у
него зудит вся кожа, будто его в чем-то вываляли. Эти люди
состояли в Корпусе Реконструкции и Ремонта, в КРРахе, как они
сами его называли. Эти люди не выдержали экономического
соревнования с машинами, и, поскольку у них не было иных
источников существования, они вынуждены были выбирать либо
Армию, либо КРР. Солдаты, пустота существования которых была
хотя бы прикрыта блестящими пуговицами и пряжками, ворсистой
саржей и лакированной кожей, не действовали на Пола столь
угнетающе, как кррахи.
Он медленно проехал между шеренгами рабочей команды, мимо
черного правительственного лимузина и въехал в Усадьбу.
Салун находился рядом с мостом. Полу пришлось поставить
машину за полквартала от него, потому что здесь еще одна команда
была занята промывкой сточных труб при помощи пожарного
брандспойта. Это, повидимому, было здесь любимым занятием.
Каждый раз, когда Полу случалось бывать в Усадьбе, он заставал
брандспойт за работой, если температура на улице была хотя бы на
один градус выше нуля.
Человек огромного роста держал руки на гаечном ключе,
регулирующем подачу воды. Второй стоял рядом и следил за струей.
Вокруг них и вдоль всего потока до самого жерла сточной трубы
толпились и следили за ними люди. Перепачканный малыш схватил
плывший вдоль тротуара обрывок бумаги, смастерил из него
неуклюжую лодочку и пустил ее по воде. Глаза всех с интересом
уставились на суденышко, как бы желая ему удачи, пока оно шло по
быстринам, застревало на мелях, сползало с них, а затем,
выбравшись из стремнины, мужественно взгромоздилось на гребень
и, победоносно постояв там какое-то мгновение, нырнуло в
горловину сточной трубы.
- Ух!- вырвалось у стоявшего рядом с Полом человека. Можно
было подумать, что он сам находился на борту этой бумажной
лодки.
Пол протиснулся сквозь толпу, сплошь состоявшую из
посетителей салуна. Теперь от стойки бара его отделял один
только ряд людей. Прямо за его спиной было старое механическое
пианино. Пока что Пола, кажется, никто не узнал. Да и странно
было бы, если бы его здесь узнали, потому что в соответствии с
проводимой политикой он чаше всего держался своей стороны реки и
никогда не допускал, чтобы его имя или портрет появлялись в
айлиумской "Стар-Трибюн".
Подле стойки расположились старики пенсионеры, слишком уже
старые для Армии и КРР. Перед каждым из них стояло пиво, уже без
шапки пены, в стаканах, стекло которых потускнело от
многочасового задумчивого потягивания. По всей видимости,
старики эти появлялись здесь рано и уходили поздно, поэтому
обслуживание всех остальных посетителей производилось через их
головы. На экране телевизора, стоявшего в другом конце бара,
крупная дебелая женщина, голос которой был отключен поворотом
регулятора, сияла улыбкой, возбужденно шевелила губами и
разбивала яйца в смесителе. Старики следили за ней, изредка
поправляя зубные протезы или облизывая губы.
- Простите,- машинально произнес Пол. Никто не шевельнулся,
чтобы пропустить его к стойке. Толстая облезшая шотландская
овчарка, свернувшаяся под стулом одного из загораживающих проход
стариков, ощерила беззубые десны и раскатисто заворчала.
Пол помахал рукой, тщетно пытаясь привлечь внимание бармена.
Переминаясь с ноги на ногу, он вспомнил полностью
механизированный салун, проект которого он совместно с Финнерти
и Шефердом сделал, в то время когда они были юными и энергичными
инженерами. К их изумлению, владелец ресторанной сети настолько
заинтересовался их идеей, что решил испробовать ее на практике.
Экспериментальная установка была сооружена через пять дверей от
того места, где Пол сейчас находился. Там были машины,
принимающие монеты, непрерывные ленты обслуживания, гермецидные
лампы, очищающие воздух, равномерное, полезное для здоровья
освещение, постоянно звучащая мягкая музыка в грамзаписях,
стулья, конструкция сидений у которых была научно разработана
антропологами с таким расчетом, чтобы обеспечить для среднего
человека максимум удобств.
Первый день был сенсацией - очередь в салун растянулась на
несколько кварталов. Но через неделю после его открытия
любопытство было удовлетворено и торговлю считали оживленной,
если в баре побывает за день пяток посетителей. Почти рядом
открылся салун, вот этот самый бар в викторианском стиле -
настоящая ловушка для пыли и микробов, с плохим освещением,
слабой вентиляцией, с нечистоплотным, медлительным и, вполне
возможно, нечистым на руку барменом. И все же успех бара был
мгновенным и очевидным.
Полу, наконец, удалось обратить на себя внимание бармена.
Заметив Пола, тот сразу же отбросил роль высокопоставленного
хранителя морали и миротворца, превратившись в подобострастного
хозяина заведения, очень похожего на бармена из Кантри-Клуба. На
какое-то мгновение Пол даже испугался, что его узнали. Но
поскольку бармен не назвал его по имени, он решил, что тот
просто определил его ранг.
В Усадьбе проживало небольшое число людей вроде этого бармена
- полицейских, пожарных, профессиональных спортсменов, шоферов,
особо одаренных ремесленников, которые так и не были заменены
машинами. Живя среди кррахов, они, однако, держались особняком и
зачастую грубо и высокомерно относились к общей массе. Они
считали, что могут быть в известной мере на равной ноге с
инженерами и управляющими по ту сторону реки - чувство, которое
в данном случае никак нельзя было признать взаимным. По ту
сторону реки полагали, что людей этих не заменили машинами вовсе
не ради их блестящих способностей, просто они остались на своих
постах потому, что пока ставить на их место машины было
нерентабельно. Короче говоря, их чувство превосходства было
неоправданным.
И вот теперь, когда бармен учуял, что Пол является важной
персоной, он не отказал себе в удовольствии всем своим видом
показать всем и каждому, что пока он будет обслуживать Пола, они
могут катиться ко всем чертям. Остальные заметили это и,
обернувшись, уставились на привилегированного пришельца.
Пол потихоньку заказал бутылку ирландского виски и, стараясь
не привлекать внимания, нагнулся и погладил старую овчарку.
Собака залаяла, и хозяин ее повернул стул так, что оказался
лицом к лицу с Полом. Старик был такой же беззубый, как и его
собака. Полу прежде всего бросились в глаза его красные десны и
огромные черные руки, все остальное у него было тусклым и как бы
вылинявшим.
- Он никого не трогает,- произнес старик извиняющимся тоном.
- Просто он немного не в себе от старости и слепоты и никогда не
знает, что к чему.- Он провел своими большими ладонями по
толстым бокам пса.- Это старый и добрый пес.
Он задумчиво приглядывался к Полу.
- Послушай! А ведь я готов держать пари, что мы знакомы.
Пол нетерпеливо оглянулся на подвал, куда спустился бармен за
виски.
- Да? Я захаживал сюда разок-другой.
- Нет, это было не здесь. Это было на заводе. Вы молодой
доктор Протеус,- громко произнес старик.
Его слова услышали многие, и те, что были поближе, замолчали,
стараясь не пропустить ни слова из их разговора. Их пристальное
внимание раздражало Пола.
Старик, очевидно, был совершенно глух, и поэтому голос его
без видимой причины то подымался до крика, то был едва слышен.
- Что, доктор, меня и узнать нельзя?
Старик не паясничал. Просто он был страшно рад и гордился
тем, что перед всем честным народом может поговорить с таким
выдающимся человеком.
Пол покраснел.
- Что-то никак не припомню. Старый сварочный цех, да?
Старик огорченно провел рукой по лицу.
- Хх-ма, от прежнего меня ничего-то и не осталось, теперь
меня и лучший друг не признал бы,- сказал он незлобиво и вытянул
свои руки ладонями кверху.- А вы гляньте-ка сюда, доктор. Они-то
по-прежнему хороши, и другой такой пары не сыскать на всем белом
свете. Это ведь вы сами так сказали.
- Гертц,- произнес Пол.- Вы Руди Гертц. Руди удовлетворенно
засмеялся и гордо обвел взглядом салун, как бы говоря: "Видите,
Руди Гертц действительно знает доктора Протеуса и, клянусь
богом, доктор Протеус тоже знает старого Гертца! Кто еще из вас
мог бы этим похвастать?"
- И это тот самый пес, о котором вы мне рассказывали лет
десять, нет - пятнадцать лет назад?
- Это сын того, доктор,- старик усмехнулся.- Да и я в то
время уже не был щенком, не правда ли?
- Вы были чертовски хорошим токарем, Руди.
- Я и сам так говорю. Знать это самому, да еще знать, что о
Руди так отзываются такие дошлые люди, как вы,- это много
значит. Это, собственно говоря, все, что у меня осталось,
понимаете, доктор? Это да еще вот пес.
Руди обменялся рукопожатием с сидящим рядом с ним человеком -
грузным коротышкой средних лет с мягкими чертами круглого, очень
обыденного лица. Глаза его увеличивали и затемняли необычайно
толстые Стекла очков.
- Слышал, что сейчас сказал тут обо мне доктор Протеус?-
спросил старик, ткнув пальцем в Пола.- Это сказал о Руди самый
ловкий человек во всем Айлиуме. А может быть, да, очень может
быть, что и самый дошлый во всей стране.
Пол молил бога, чтобы бармен поторапливался. Человек, с
которым Руди обменялся рукопожатием, теперь угрюмо, изучающе
уставился на Пола. Пол быстро обежал глазами помещение и не
встретил ни одного дружелюбного взгляда.
Руди Гертц по простоте душевной считал, что, демонстрируя его
толпе, он чуть ли не услугу оказывает Полу. Старческий ум Руди
хранил в памяти только то время, когда он, Руди, был еще в силе.
События, которые произошли после ухода Руди на пенсию, не
оставили следа в его сознании...
Но эти остальные, все эти люди, которым сейчас было по
тридцать, по сорок, по пятьдесят лет,- они-то знали. Юнцы в
кабинах, оба солдата и три их девушки - они были вроде. Катарины
Финч. Они не помнили того времени, когда все было иначе, и едва
ли могли представить себе, как тогда было, хотя и теперешнее
положение дел им не нравилось. Но эти, постарше, которые глядели
на Пола сейчас, они-то помнили. Это они были повстанцами,
разрушителями машин. В их взглядах не таилась угроза, скорее в
них было негодование, желание дать ему понять, что он вторгся
туда, где ему не место.
А бармен все не возвращался. Пол ограничил свое поле зрения
одним лишь Руди, игнорируя остальных. Человек с толстыми
стеклами очков, от которого Руди ждал восхищения Полом,
продолжал пристально его разглядывать.
Пол безнадежно нес чепуху о собаке, о том, как Руди прекрасно
сохранился, отчетливо сознавая, что эта фальшивая игра докажет
всем, если у кого и были на этот счет какие-либо сомнения, что
он на самом деле двуличный болван.
- Давайте выпьем за старое времечко!- сказал Руди, подымая
свой стакан. Он как будто и не заметил, что ответом ему было
молчание и что выпил он в полном одиночестве. Прищелкнув языком,
и сладко зажмурившись, он лихо осушил стакан и грохнул его о
стойку.
Пол с застывшей на лице вымученной улыбкой решил ничего
больше не говорить, поскольку любое сказанное им слово было бы
неуместно здесь. Он скрестил руки и оперся на клавиатуру
механического пианино, что-то мурлыча про себя.
