заводе, и Пол сохранил его ради исторического интереса, который
оно представляло для посетителей, как он объяснил Штабу. Но,
честно говоря, он не признавал и не любил посетителей и сохранил
северную часть здания 58 для себя. Поначалу это был машинный
цех, основанный Эдисоном в 1886 году, в том самом году, когда он
открыл еще один такой же цех в Скенектеди. Посещение его служило
лучшим лекарством для Пола в периоды подавленного настроения.
Такие встречи казались ему неким вотумом доверия со стороны
прошлого - прошлое как бы признавало свою убогость, и человек,
перенесясь из этого прошлого в настоящее, мог сразу определить,
что человечество за это время проделало большой путь. А такого
рода подтверждения время от времени были необходимы Полу.
Он упрямо повторял себе, что дела сейчас идут и в самом деле
лучше, чем когда бы то ни было. Раз и навсегда после кровавой
военной бойни мир, наконец, избавился от своих неестественных
страхов - массового голода, массового лишения свободы, массового
издевательства и массового убийства. Говоря объективно, сведущие
люди и законы мирового развития, наконец, получили свой
долгожданный шанс превратить землю в приятную и приемлемую для
всех обитель, где спокойно, в трудах можно дожидаться Судного
дня.
Иногда Пол страстно желал, чтобы его в свое время все-таки
отправили на фронт, где он услышал бы грохот и шум, увидел
раненых и убитых, а возможно, даже и получил бы пару шрапнельных
пулевых ранений в ногу. Возможно, тогда методом сравнения он
смог бы убедиться в том, что казалось столь очевидным другим, а
именно, что все, что он делает сейчас, сделал и еще сделает в
качестве управляющего и инженера, жизненно необходимо, а отнюдь
не достойно сожаления, и что он на самом деле помогает
установлению золотого века на земле. Но за последнее время
система и организация его работы то и дело возбуждали в нем
чувство беспокойства, раздражения и тошноты.
Он стоял в старой части здания 58, заполненного сейчас
сварочными машинами и комплексом машин, наматывающих изоляцию.
Он чувствовал себя спокойнее, глядя на грубо отделанные
деревянные стропила с древними следами обработки под
обсыпающейся известкой и на темные кирпичные стены, достаточно
мягкие для того, чтобы люди - бог знает сколько лет назад -
могли вырезать на них свои инициалы: "КТМ", "ДГ", "ГП", "БДХ",
"ХВ", "ННС". Пол на минутку представил себе-он часто любил это
делать при посещении здания 58,- что он Эдисон, стоящий в дверях
одинокого кирпичного здания на берегу Ирокеза, а дующий снаружи
ветер с верховий хлещет по кустам ракитника. На стропилах все
еще оставались следы того, что Эдисон сделал из этого одинокого
кирпичного сарая: дыры от болтов указывали места, где когда-то
были верхние блоки, передававшие энергию целому лесу приводных
ремней, а пол из толстых деревянных брусьев был еще черен от
масла и выщерблен станинами грубых машин, приводившихся в
движение этими ремнями.
На стене в кабинете Пола висела картина, изображающая этот
цех таким, каким он был в самом начале. Все рабочие, в
большинстве своем набранные с окрестных ферм, стояли плечом к
плечу среди неуклюжих машин перед фотографом, почти свирепые от
гордости и важности, странные в своих жестких воротничках и
котелках. Фотограф, привыкший, по всей вероятности, снимать
спортивные команды или религиозные братства, придал им на
фотографии дух тех и других в соответствии с требованиями того
времени. На каждом лице было написано сознание своей физической
силы и одновременно с этим гордости от принадлежности к тайному
ордену, стоящему вне и над остальным обществом, и причастности к
важному и увлекательному обряду, о смысле которого непосвященные
могут только строить догадки, и притом догадки ложные.
Немаловажно и то обстоятельство, что гордость за эту
причастность светилась в глазах уборщиков ничуть не в меньшей
степени, чем в глазах машинистов и инспекторов или даже их
начальника - единственного среди них без корзиночки с завтраком.
Послышался звук зуммера, и Пол сошел с осевой линии, уступая
дорогу механическому уборщику, погромыхивающему по рельсам.
Машина вздымала своими вертящимися щетками облако пыли и тут же
засасывала это облако с жадным чавканьем. Кошка, сидевшая на
руках у Пола, вцепилась когтями в его костюм и зашипела на
машину.
Пол вдруг почувствовал щемящую резь в глазах и сообразил, что
смотрит на сияние и брызги сварочных машин незащищенными
глазами. Он нацепил черные стекла поверх своих очков и сквозь
антисептический аромат озона зашагал к группе токарных станков
номер три в центре здания, в новой его части.
Он приостановился у последней группы сварочных машин, и ему
вдруг захотелось, чтобы Эдисон оказался рядом с ним и увидел бы
все это. Старик наверняка был бы очарован. Две стальные пластины
были сняты со штабеля, затем их прокатили по лотку и перехватили
механическими лапами, которые бросили их под сварочную машину.
Головки сварочных аппаратов опустились, выбросили снопы искр и
снова поднялись. Целая батарея электрических глаз тщательно
обследовала соединения двух пластин и послала в комнату Катарины
данные о том, что в пятой группе сварочных машин здания 58 все в
порядке. А сваренные пластины теперь уже по другому лотку
покатились в челюсти прессовальной группы в подвале. Каждые
семнадцать секунд каждая из двенадцати машин в группе завершала
свой цикл.
При взгляде в глубь здания 58 Полу показалось, что это
огромный гимнастический зал, в котором различные группы
спортсменов отрабатывают различные упражнения: маховые движения,
прыжки, приседания, броски, покачивания... Эту сторону новой эры
Пол любил: машины сами по себе были увлекательными и приятными
существами.
По пути он открыл коробку контрольного механизма группы
сварочных машин и увидел, что они установлены на эту операцию
еще на три дня. После этого их автоматически выключат до того
времени, пока Пол не получит новых указаний из Штаба и не
передаст их доктору Лоусу Шеферду - своему помощнику, который
отвечает за здания от номера 53 до 71 включительно. Шеферд
сегодня нездоров, поправившись, он установит контрольные приборы
на выпуск новой партии задних стенок для холодильников - на
столько, сколько этих задних стенок, по мнению ЭПИКАК - счетной
машины в Карлсбадских пещерах,- в состоянии использовать
экономика.
Поглаживая встревоженную кошку своими длинными тонкими
пальцами, Пол с безразличием подумал о том, на самом ли деле
Шеферд сегодня болен. Скорее всего нет. Похоже, что он сейчас
встречается с важными людьми, пытаясь получить перевод -
освобождение из-под власти Пола.
Шеферд, Пол и Финнерти еще зелеными юнцами приехали на Заводы
Айлиум. Финнерти теперь переведен в Вашингтон и заворачивает
более крупными делами. Пол получил самую высокую должность в
Айлиуме, а Шеферд, надутый и чванный, и все-таки отличный
работник, считал себя униженным и обойденным, когда его
назначили в помощники Полу. Перемещения по службе были в руках
более высокой инстанции, и Пол молил бога, чтобы Шеферда
повысили.
Он подошел к третьей группе токарных станков, которая и была
причиной неполадок. Пол уже давно, но безуспешно ходатайствовал
о списании этой группы на лом. Токарные станки были устаревшего
типа и рассчитаны на обслуживание людьми. Во время войны их на-
спех приспособили к новым техническим требованиям, Точность они
уже теряли и, как показывал счетчик в кабинете Катарины, теперь
отказывали уже и в количественном отношении. Пол готов был
прозакладывать любую сумму, что они сейчас давали до десяти
процентов брака, обычного при обслуживании человеком, да еще с
присущими тем временам грудами отходов.
Пять рядов по двести станков в каждом, одновременно вгрызаясь
резцами в заготовки из стали, выбрасывали готовые детали на
непрерывную ленту конвейера, останавливались на время,
необходимое для закрепления в зажимах новых заготовок, зажимали
их и, опять вгрызаясь резцами в заготовки, выбрасывали готовые
детали.
Пол открыл ящик, в котором хранилась лента с записями
операций, управляющая всеми этими станками. Лента была не чем
иным, как маленькой петелькой, которая непрерывно бегала по
магнитным снимателям. В свое время на ней были записаны все
движения токаря, обрабатывающего валы для мотора в одну
лошадиную силу. Пол попытался подсчитать, сколько же лет тому
назад это происходило - одиннадцать? двенадцать? Нет, тринадцать
лет назад именно он, Пол, и производил эту запись работы токаря,
обрабатывающего валы...
Еще не успели просохнуть чернила на их докторских дипломах,
как он с Финнерти и Шефердом был направлен в механический цех
для производства таких записей. Начальник цеха указал им своего
лучшего работника - как же было его имя? - и, подшучивая над
озадаченным токарем, трое способных молодых людей подключили за-
писывающий аппарат к рычагам токарного - станка. Гертц! - вот
как звали этого токаря. Руди Гертц, человек старого уклада,
которого вот-вот должны были отправить на пенсию. Сейчас Пол
вспомнил и его имя и то почтение, с которым старик относился к
талантливым молодым людям.
По окончании работы они упросили начальника цеха отпустить с
ними Руди и с показным и эксцентричным демократизмом людей "от
станка" пригласили Руди в пивную напротив завода. Руди не очень
разобрался, зачем понадобились им все эти записи, но то, что он
понял, ему понравилось: ведь именно его выбрали из тысяч других
токарей, чтобы обессмертить его движения, записав их на
магнитную ленту.
И вот сейчас эта маленькая петелька ферромагнитной ленты
лежит в ящике перед глазами Пола, воплощение работы Руди, того
самого Руди, который в тот вечер включал ток, устанавливал
количество оборотов, присматривал за работой резца. В этом
только и заключалась сущность Руди с точки зрения самой машины,
с точки зрения экономики, с точки зрения военных усилий. Фер-
ромагнитная лента была сутью, квинтэссенцией, выделенной из
этого маленького вежливого человека с широкими ладонями и с
трауром под ногтями, из человека, который полагал, что мир может
быть спасен, если каждый будет ежедневно читать на ночь Библию;
из человека, который за отсутствием собственных ребят обожал
колли, из человека, который... Что же еще говорил Руди в тот
день? Полу пришло на ум, что человек этот сейчас, вероятно, уже
умер или же, впав в детство, доживает свои дни в Усадьбе.
А теперь, включив на распределительном щитке токарные станки
и передавая им сигналы с ленты, Пол может заставить эту
"квинтэссенцию Руди" обрабатывать один, десять, сто или тысячу
валов.
Он захлопнул дверцу ящика. Лента была явно в порядке, это же
можно было сказать и о снимателях. Собственно говоря, все было в
полном порядке, насколько это можно было требовать от таких
древних машин. Просто они начинали уже отказывать, и это было
вполне понятно. Вся эта группа была скорее музейным экспонатом,
где уж тут добиваться производственной мощности. Даже ящик и тот
был архаичен - громоздкий, толстыми болтами прикрепленный к
полу, со стальной дверцей и замком. Во времена бунтов, сразу же
после войны, ленты стали запирать подобным образом. Сейчас,
когда законы против саботажа применялись со всей строгостью,
единственная защита, которая требовалась контрольным
приспособлениям, была защита от пыли, тараканов и мышей.
Еще раз остановившись в дверях старой части корпуса, Пол
вслушивался в музыку здания 58. Уже многие годы в голове его
бродила идея пригласить композитора, чтобы тот попытался сделать
что-нибудь из этих ритмов - возможно, "Сюиту здания 58". Это
была дикая, варварская музыка, с возбужденным ритмом, то
подключающимся, то выпадающим из фазы, с калейдоскопом звуков.
Пол попытался выделить и определить отдельные темы. Вот!
Токарная группа, тенора: "Фурразуа-уауа-ак! Тинг!
Фурразуа-уа-уа..." Сварочные машины, баритоны: "Ваааа-зюзип!
Вааааа-зюзип!" А затем вступает басовая партия прессов,
