говорил о своих немногочисленных духовных привязанностях, что
Полу становилось неловко. Описывая свои чувства, он пользовался
такими словами, какими Пол никогда не решился бы
воспользоваться, говоря б своем друге: "любовь", "чувство" - все
те слова, которыми пользуются обычно юные и неопытные
влюбленные. Но здесь не было и налета гомосексуализма - это было
архаическое выражение дружбы в устах недисциплинированного
человека в столетии, когда большинство мужчин смертельно боятся,
чтобы их хотя бы на секунду не заподозрили в женственности.
- Мне кажется, я тоже ждал от этого какого-то второго
рождения, что ли,- сказал Пол.
- И ты очень скоро убедился, что старые друзья всего только
старые друзья, и ничего больше - они не умнее остальных и на
большее не способны. Ну, черт с ним, со всем этим, тем не менее
я все-таки чертовски рад опять встретиться с тобой.
- Кабинки обслуживаются с восьми!- крикнул им бармен.
- Я принесу,- сказал Финнерти.- Что тебе?
- Бурбон с водой. Сделай послабее. Анита нас ждет через час.
Финнерти вернулся с двумя высокими стаканами.
- А воду в него добавили?- сказал Пол.
- В них и так достаточно воды,- Финнерти ладонью смахнул со
стола сахар.- Все дело в одиночестве,- добавил он, как бы вновь
начиная прерванный разговор.- Все дело в одиночестве и
неспособности принадлежать к какому-нибудь кругу. Я здесь в
прежние времена просто с ума сходил от одиночества и думал, что,
может, в Вашингтоне будет лучше, что я найду там множество
людей, которыми я когда-то-восхищался и к которым меня тянуло.
Пол, Вашингтон оказался хуже Айлиума раз в десять. Глупые,
самовлюбленные, невежественные, лишенные воображения и чувства
юмора люди. А женщины, Пол,- серенькие жены, паразитирующие на
славе и могуществе своих мужей.
- Послушай-ка, Эд,- сказал, улыбаясь, Пол,- ведь они же все-
таки милые люди.
- А кто не милый? Разве что я. Меня бесит их чувство
превосходства, их проклятая иерархия, которая определяет
качество людей при помощи машин. Наверх всплывают очень серые
люди.
- А вот еще идут!- выкрикнул человек в очках с толстыми
стеклами, выглядывая за дверь. Издалека приближались топот
марширующих ног и басовое гудение барабана. Шум все нарастал,
послышался свисток, и медные трубы оркестра грохнули какую-то
мелодию.
Пол и Финнерти устремились к двери.
- Кто это? - стараясь перекричать грохот оркестра, спросил
Финнерти у человека в толстых очках.
Тот улыбнулся.
- Секрет. Вряд ли они хотят, чтобы кто-либо знал это.
Во главе процессии,- окруженный четырьмя трубачами, одетыми в
восточные одежды, шел напыщенный серьезный старик, торжественно
несущий на вытянутых руках слоновый клык, исписанный загадочными
символами. Над ним вздымалось невероятных размеров квадратное
знамя в руках у ярмарочного гиганта, окруженного дюжиной арабов
в разноцветном тряпье. Знамя это с четырьмя зелеными совами,
казалось, должно было все объяснить. Оно было исписано четырьмя
строчками давно забытых, а возможно, и только что изобретенных
письмен. За знаменем шагал оркестр, наигрывающий арабскую
мелодию. Были также и вымпелы с изображением совы, прицепленные
к трубам, а надпись на тот. случай, если ее кто не заметит на
знамени, повторялась еще на огромном барабане футов двенадцати в
диаметре, который везли на тележке.
- Ура, - тихо произнес человек в очках с толстыми стеклами.
- А почему вы приветствуете их?- спросил Финнерти.
- А вам не кажется, что кто-то обязан это сделать? Особенно в
отношении Люка Люббока. Это тот, что идет с клыком.
- Чудесное занятие,- сказал Фнннерти.- А что он собой
представляет?
- Секрет. Если он скажет, это перестанет быть секретом.
- Он выглядит очень важным.
- Но клык все-таки важнее.
Парадная процессия завернула за угол, послышались свистки, и
музыка умолкла. Потом в конце улицы опять раздался свист, и все
началось сызнова, когда группа одетых в шотландские юбочки
волынщиков показалась вдали.
- В парке проводится соревнование участников парадов,- сказал
человек в очках с толстыми стеклами.- Вот так они и будут
маршировать здесь часами. Давайте вернемся в салун и выпьем.
- За наш счет?- спросил Финнерти.
- А за чей же еще? -
- Погодите,- сказал Пол,- это должно быть интересным.
Какой-то автомобиль только что появился со стороны северного
берега реки, и его водитель раздраженно сигналил марширующим,
которые загораживали ему дорогу. Сирена автомобиля и волынки
вопили друг на дружку, пока последние шеренги марширующих не
свернули на боковую улицу. Пол слишком поздно узнал сидящего за
рулем человека и не успел спрятаться. Шеферд удивленно и с
некоторым осуждением уставился на него, помахал неопределенно
рукой и проехал. Из заднего окна выглядывали маленькие глазки
Фреда Беррингера.
Пол решил не придавать никакого значения этому инциденту. Он
уселся в кабинке с плотным коротышкой, а Финнерти отправился за
новой порцией спиртного.
- Как ваш сын? спросил Пол.
- Сын, доктор, ах да, конечно, мой сын. Вы говорили, что
собираетесь поговорить с Мэтисоном относительно него, не так ли?
Так что же сказал старина Мэтисон?
- Я его еще не видел. Как-то случай не подвернулся.
Человек покачал головой.
- Мэтисон, Мэтисон, под этой холодной внешностью скрывается
ледяное сердце. Да, теперь уже нет необходимости разговаривать с
ним. С моим мальчиком все утряслось.
- В самом деле? Очень рад слышать.
- Да, он повесился утром на кухне.
- Господи!
- Да, я передал ему все, что вы мне сказали вчера, и это было
настолько безнадежно, что он сдался. Это ведь лучший выход. Нас.
здесь слишком много. Выпьем! Вы проливаете свое виски!
- Что здесь происходит?- спросил Финнерти.
- Да я рассказывал доктору, что мой сын не видел причин
оставаться в живых и сдался сегодня утром - на шнуре от утюга.
Пол закрыл глаза.
- Боже мой, какой ужас!
Человек посмотрел на Пола со смесью замешательства и
раздражения.
- Вот тебе и раз, и какого только черта я делаю это? Выпейте,
доктор, и возьмите себя в руки. У меня нет сына и вообще никогда
не было.- Он потряс руку Пола.- Вы слышите меня? Это я так
просто.
- Тогда почему бы мне не расколоть вашу дурацкую башку?-
сказал Пол, приподымаясь с места.
- Потому что ты уже засел здесь как клин,- сказал Финнерти,
толкая его обратно на место. Он придвинул к ним стаканы.
- Простите,- сказал человек в очках Полу.- Мне просто
хотелось поглядеть, как работают мозги у сверхчеловеков. Каков
показатель вашего интеллекта, доктор?
- Это есть в списках. Почему бы вам не сходить и не
поглядеть?
Да, это действительно было в списках. Показатель интеллекта
каждого, измеренный Национальными Стандартными Всеобщими
Классификационными Испытаниями,- вывешивался публично в Айлиуме
- в полицейском участке.
- Ну что ж, продолжайте,- кисло сказал Пол, -
поэкспериментируйте надо мной еще немного. Мне это, страшно
нравится,
- Вы выбрали неудачное подопытное животное, если вы
собираетесь узнать, что представляют собой те, что по ту сторону
реки,- сказал Финнерти.- Это странный парень.
- Вы ведь тоже инженер?
- Был, пока не ушел.
Человек изумился.
- А знаете, это ведь проливает свет на многое, если только вы
меня не разыгрываете. Значит, имеются и недовольные, так?
- Пока мы знаем двух,- сказал Финнерти.
- А знаете ли, я в некотором роде предпочел бы не встречать
вас. Намного спокойнее думать об оппозиции как о простой
одноликой и абсолютно неправой массе. А теперь мне придется
засорять свое мышление исключениями.
- А к кому же вы сами себя причисляете?- спросил Пол.-
Надгосударственный Сократ, что ли?
- Фамилия - Лэшер, преподобный Джеймс Дж. Лэшер, Р-127 и ОН-
55. Священник из Корпуса Реконструкций и Ремонта.
- Первый номер - номер протестантского проповедника. А что
означает второй, этот "ОН"? - спросил Финнерти.
- Общественные Науки,- сказал Лэшер.- Цифра 55 обозначает
магистр антропологии.
- А что делать антропологу в наши дни? - спросил Пол.
- То же самое, что делает и сверхкомплектный проповедник,- он
становится общественным деятелем, скучным человеком или чудаком,
а возможно, и бюрократом.- Лэшер переводил взгляд с Пола на
Финнерти и обратно.- Вас я знаю, вы доктор Протеус. А вы?
- Финнерти. Эдвард Френсис Финнерти, некогда ИСи-002.
- Это ведь редчайший номер - через два нуля!- сказал Лэшер.-
Мне случалось быть знакомым с несколькими людьми с одним нулем,
но с двумя я не видел ни разу. Думаю, что это самая высокая
квалификация, с которой мне когда-либо приходилось обмениваться
Дружескими словами. Если бы сам папа римский открыл лавочку в
этой стране, то он был бы только на один пункт выше - в серии Р,
естественно. У него был бы Р-001. Мне где-то говорили, что номер
этот сохраняют за ним, несмотря на возражения предводителей
епископальной церкви, которыесами хотят получить Р-001 для себя.
Тонкое это дело...
- Они могли дать ему отрицательное число,- сказал Пол.
- Тогда и епископы потребовали бы того же. Мой стакан пуст.
- А что это вы толковали относительно оппозиции, имея в виду
людей по ту сторону реки?- сказал Пол.- Вы считаете, что они
работают на руку дьяволу, так?
- Нет, это вы уж слишком загнули. Я сказал бы, что вы
показали, какую узкую сферу вы оставляете духовным лицам для их
деятельности, большинству из них во всяком случае. Когда до
войны я беседовал со своей паствой, я обычно наставлял их, что,
мол, их духовная жизнь перед лицом бога - главное, а что их роль
в экономике ничтожна по сравнению с этим. А теперь вы точно
определили их роль в экономике и на рынке. Вот они и обнаружили
- по крайней мере большинство из них, - что все оставленное им в
удел чуть выше нуля. Во всяком случае, менее чем недостаточно.
Мой стакан пуст.
Лэшер вздохнул.
- Так чего же вы ожидаете?- продолжал он.- Поколениями их
приучали обожествлять соревнование и рынок, производительность и
экрномическую ценность и завидовать своим товарищам, а тут -
трах!- и все это выдернуто у них из-под ног. Они больше не
участники, они больше не могут быть полезны. Вся их культура
провалилась в тартарары. Мой стакан пуст.
- Я его как раз наполнил,- сказал Финнерти.
- О, верно, вы уже успели.- Лэшер задумчиво потягивал виски.-
Эти сорванные со своих мест люди нуждаются в чем-то, чего
церковь не может им дать, или же они просто не могут принять
того, что им предлагает церковь. Церковь говорит, что этого
достаточно, то же утверждает Библия. А люди говорят, что им
этого явно недостаточно, и я подозреваю, что они правы.
- Если им нравилась старая система, то почему же они так
жаловались на свою работу, когда она у них была?- спросил Пол.
- О, наконец-то мы дошли до этого - это началось уже давно, а
не сразу же после войны. Возможно, все дело. не в том, что у
людей отняли работу, а в том, что их лишили чувства причастности
к чему-то, значимости. Зайдите как-нибудь в библиотеку и
просмотрите газеты я журналы за период второй мировой войны.
Даже тогда велось уже много разговоров о том, что войну выиграли
люди, сведущие в области производства - сведущие, а не народ, не
средние люди, которые стояли за станками И самое страшное было
то, что во всем этом была изрядная толика правды. Даже тогда
половина народа, или даже больше, не очень разбиралась в
машинах, на которых им приходилось работать, или в том, какую
продукцию они выпускают. Они принимали участие в эко-
номическом.процессе, этого никто не отрицает, но не так, чтобы
это могло давать удовлетворение их собственному "я". А потом
пошла еще и вся эта рождественская реклама.
- Вы это о чем?- спросил Пол.
- Да, знаете, все эти рекламные статейки относительно
американской системы с подчеркиванием роли инженеров и
управляющих, которые сделали Америку великой страной. Когда,
бывало, прочитаешь такую муру, тебе начинает казаться, что
