своим лучшим учеником.
x x x
Он сказал мне, что ради моей же пользы так скверно меня принял.
- Ведь я был гораздо младше тебя, когда превзошел Бескудникова, -
продолжал он, - а значит, попусту время будем тратить, если поручим тебе
что-нибудь вроде копирования рубля. - Казалось, он перебирает в уме
возможные задания, но не сомневаюсь, свой дьявольский план он придумал
задолго до моего приезда.
- Так! - воскликнул он. - Кажется, нашел! Поставишь мольберт примерно
там, где сейчас стоишь. И напишешь эту комнату так, чтобы было не отличить
от фотографии. Не слишком сложно? Да нет, думаю, ничего.
С трудом я выдавил:
- Ничего, сэр.
- Вот и отлично! - сказал он.
x x x
Только что я побывал в Нью-Йорке, впервые за последние два года. Идея
съездить туда, и притом одному, принадлежала Цирцее Берман - доказать самому
себе, что я еще совершенно здоровый мужчина, не нужна мне никакая помощь и
вовсе я не инвалид. Сейчас середина августа. Она здесь уже два месяца с
лишним, значит, я уже два месяца пишу эту книгу!
Нью-Йорк станет для меня источником молодости, уверяла она, стоит мне
только повторить путь, который я проделал много-много лет назад, приехав
сюда из Калифорнии.
- Ваши мускулы докажут, что они почти такие же упругие, как тогда, -
говорила она. - Дайте только волю, и ваш разум докажет, что он так же
дерзок, так же восприимчив, как тогда.
Звучало неплохо. Но знаете что? Она готовила мне ловушку.
x x x
Ее предсказания поначалу сбывались, хотя ее вовсе не заботило, сбудутся
они или нет. Ей просто нужно было на некоторое время избавиться от меня и
делать у меня в доме все, что заблагорассудится.
Хорошо хоть в картофельный амбар она не вломилась, хотя вполне могла,
имей она достаточно времени и лом с топором. А лом и топор добыть несложно -
надо просто заглянуть в каретный сарай.
x x x
И правда, повторяя свой путь от Центрального вокзала к трем особнякам,
составлявшим дом Грегори, я почувствовал себя помолодевшим и бойким. Я уже
знал, что его дом снова разделили на три отдельных дома. Разделили его
примерно тогда, когда умер отец, за три года до вступления Соединенных
Штатов в войну. В какую? Конечно, в Пелопонесскую. Помнит ли кто-нибудь,
кроме меня, Пелопонесскую войну?
x x x
Начну сначала: дом Грегори снова превратился в три особняка вскоре
после того, как Дэн, Фред и Мерили уехали в Италию, чтобы принять участие в
великом социальном эксперименте Муссолини. Хотя Дэну и Фреду было тогда
изрядно за пятьдесят, они испросили и получили лично от Муссолини разрешение
носить форму офицеров итальянской пехоты, правда, без знаков различия, и
зарисовывать с натуры боевые действия итальянской армии.
Они погибли почти за год до вступления Соединенных Штатов в войну
против Германии, Японии и, в числе прочих, против Италии. Они погибли
примерно седьмого декабря 1940 года в Египте, около Сиди-Баррани, где всего
тридцать тысяч англичан разбили восьмидесятитысячную армию итальянцев и
взяли в плен сорок тысяч итальянских солдат и четыреста единиц
огнестрельного оружия, - все это я вычитал из Британской энциклопедии.
Когда в Британской энциклопедии говорится о взятом огнестрельном
оружии, имеются в виду не винтовки и не пистолеты. Подразумеваются тяжелые
орудия.
И раз уж Грегори и его правая рука Фред были помешаны на оружии,
следует сказать, что прикончили их танки "Матильда" и винтовки марок
"Стенз", "Бренз" и "Энфилд", да еще со штыками.
x x x
Почему Мерили поехала в Италию с Грегори и Джонсом? Она любила Грегори,
а Грегори любил ее.
Как все просто, правда?
x x x
Самый восточный из принадлежавших Грегори домов, как обнаружил я во
время поездки в Нью-Йорк, сейчас служит офисом и резиденцией делегации
Эмирата Салибар в Организации Объединенных Наций. Об Эмирате Салибар я
услышал впервые и не смог найти его в своей Британской энциклопедии. Под
таким названием я нашел только маленький городишко в пустыне, с населением
одиннадцать тысяч, примерно как Сан-Игнасио. Цирцея Берман говорит, что пора
купить новую энциклопедию, а заодно несколько новых галстуков.
Большая дубовая дверь с массивными петлями не изменилась, но молоток в
виде Горгоны исчез. Грегори взял его с собой в Италию, и я снова увидел
Горгону после войны на двери дворца Мерили во Флоренции.
Не исключено, что Горгона сейчас переселилась в другое место, после
того, как графиня Портомаджьоре, которую так любили в Италии и которую так
любил я, умерла во сне естественной смертью на той же неделе, когда ушла из
жизни и моя обожаемая Эдит.
Ну и неделька выдалась для старого Рабо Карабекяна!
x x x
Средний особняк разделили на пять квартир, по одной на каждом этаже,
включая цокольный, о чем я узнал по почтовым ящикам и звонкам в холле.
Но не упоминайте при мне о холлах! О них немного погодя. Всему свое
время.
x x x
В среднем доме находилась гостевая, куда меня поначалу заперли, прямо
под ней - парадная столовая Грегори, еще ниже библиотека и совсем внизу, в
подвальном этаже кладовая его материалов для живописи. Но сейчас меня больше
всего интересовал верхний этаж - средняя часть студии Грегори с протекавшим
световым люком. Почему-то мне было очень любопытно, есть ли еще люк, и если
есть, додумались ли, как устранить протечку, или до сих пор стоят горшки и
тазы и, когда идет дождь или снег, звучит музыка в духе Джона Кейджа.
Но спросить было не у кого, и я так ничего и не выяснил. Так что вот,
дорогой читатель, первый прокол в моем рассказе. Я так ничего и не выяснил.
А вот и второй. Дом западнее среднего, судя по почтовым ящикам,
разделен на две квартиры: трехэтажную внизу и двухэтажную наверху. В этом
доме у Грегори жила постоянная прислуга, и моя небольшая, но приличная
комната тоже была здесь. Комната Фреда Джонса находилась, между прочим,
прямо за комнатой Грегори и Мерили, которая была в Эмирате Салибар.
x x x
Из особняка с двумя квартирами вышла женщина.
Хоть она и тряслась от старости, но держалась осанисто и, очевидно,
когда-то была очень хороша собой. Я присмотрелся и вздрогнул: да я же ее
знаю. Я ее знал, а она меня - нет. Мы не были знакомы. Но я понял, что видел
ее молодой, в фильмах. Секундой позже вспомнилось и имя. Барбира Менкен,
бывшая жена Пола Шлезингера. Он давно потерял с ней связь и понятия не имел,
где она. Давно, очень уже давно она не появлялась ни на сцене, ни на экране,
но это была она. Грета Гарбо и Кэтрин Хепберн тоже живут где-то
по-соседству.
Я с ней не заговорил. А если бы заговорил? Что я мог ей сказать? "Пол в
полном здравии и шлет привет"? Или, может быть: "Расскажите, как умерли ваши
родители"?
x x x
Ужинал я в "Сенчури-клаб", членом которого состою много лет. Оказалось,
там новый метрдотель, и я спросил его, где прежний, Роберто. Выяснилось, что
его прямо перед клубом насмерть сбил велосипедист-рассыльный, который ехал
по односторонней улице в запрещенном направлении.
Я сказал: как жалко! - и метрдотель с готовностью со мной согласился.
Знакомых никого не было, и не удивительно, ведь все, кого я знал,
умерли. Но в баре я познакомился с человеком намного меня моложе, который,
как Цирцея Берман, пишет романы для молодежи. Я спросил его, слышал ли он о
Полли Медисон, а он в ответ: а вы об Атлантическом океане слышали?
Мы вместе поужинали. Жены его в городе не бьыо, уехала читать лекции.
Она известный сексолог.
Как можно деликатнее я рискнул спросить, не слишком ли обременительно
спать с женщиной, имеющей такие познания в технике секса. Закатив глаза к
потолку, он ответил, что я попал в точку:
- Мне _непрерывно_ приходится подтверждать, что я ее действительно
люблю.
x x x
Остаток вечера я тихо провел у себя в номере в отеле "Алгонквин",
включив ТВ на порнографическую программу. Не то чтобы смотрел, а так,
поглядывал время от времени.
Домой я планировал вернуться дневным поездом, но за завтраком встретил
знакомого истхемптонца, Флойда Померанца. Тот тоже ближе к вечеру собирался
домой и предложил подвезти меня в своем огромном кадиллаке. Я с радостью
согласился.
Способ передвижения этот оказался таким приятным! В кадиллаке
спокойнее, чем в утробе. Я говорил уже, что "Двадцатый век лимитед" был
вроде мчащейся в пространстве утробы, в которую снаружи проникали непонятные
перестуки и гудки. А кадиллак - вроде гроба. Померанца и меня словно в нем
похоронили. К черту суеверия! Так было нам уютно в этом общем просторном
гробу на гангстерский вкус. Хорошо бы хоронить человека вместе с кем- нибудь
еще, кто подвернется.
x x x
Померанц молол что-то о попытках собрать осколки своей жизни и склеить
ее заново. Ему сорок три года, как Цирцее Берман. Три месяца назад он
получил одиннадцать миллионов отступных за то, что ушел с поста президента
гигантской телекомпании.
- Большая часть жизни у меня еще впереди, - сказал он.
- Да, пожалуй, что так.
- Как вы думаете, мне еще не поздно стать художником?
- Никогда не поздно, - сказал я.
x x x
Раньше, я знаю, он спрашивал у Пола Шлезингера, не поздно ли еще ему
стать писателем. Считал, что публику может заинтересовать история,
происходившая с ним в телекомпании.
Шлезингер потом сказал: надо бы как-то убедить Померанца и ему
подобных, а такими кишит Хемптон, что они уже выжали из экономики больше чем
достаточно. А не построить ли в Хемптоне Почетную галерею разбогатевших,
предложил Шлезингер, и там в нишах расставить бюсты председателей
арбитражных судов, специалистов по перекупке акций, любителей перехватить
миллион в мутной воде да с толком его вложить, ловких авантюристов,
золотящих ручку, подмазывающих кого надо, а на пьедесталах выбить
статистические данные: кто сколько миллионов ухитрился легально присвоить и
за какой срок.
Я спросил Шлезингера, буду ли удостоен бюста в Почетной галерее
разбогатевших. Он подумал и пришел к выводу, что в принципе Почетной галереи
я достоин, но только мои деньги появились как результат случая, а не
алчности.
- Ты должен быть в Галерее любимчиков слепой удачи, - сказал он,
предложив построить эту галерею в Лас-Вегасе или Атлантик- Сити, но потом
передумал:
- Лучше на Клондайке, наверно. Желающим полюбоваться на Рабо Карабекяна
в Галерее любимчиков слепой удачи придется приезжать на собачьих упряжках
или на лыжах.
Пол не может пережить, что я унаследовал долю в акциях футбольной
команды "Цинциннати Бенгалс" и мне плевать, что там происходит. Он заядлый
футбольный болельщик.
14
Стало быть, шофер Флойда Померанца подкатил к выложенной плитками
пешеходной дорожке перед моим домом. Как граф Дракула, я выкарабкался из
нашего шикарного гроба, ослепленный заходящим солнцем. Почти на ощупь
добрался до парадной и вошел.
Позвольте описать холл, который мне предстояло увидеть. Устрично-белые
стены, как и повсюду в доме, метр за метром, кроме цокольного этажа и
помещения для прислуги. Прямо передо мной, как Град Господень, должна
мерцать картина Терри Китчена "Таинственное окно". Слева - Матисс, женщина с
черной кошкой на руках, стоящая перед кирпичной стеной, заросшей желтыми
розами, - покойная Эдит честно, по всем правилам, купила эту картину в
галерее, подарив мне ее на пятую годовщину нашей свадьбы. Справа Ганс
Хофман, которого Терри Китчен получил у Филиппа Гастона в обмен на одну из
