своих картин, а потом отдал мне, когда я оплатил новую коробку передач для
его цвета детских какашек "бьюика-родмастера" с откидным верхом.
x x x
Желающим более подробно узнать о холле нужно найти февральский выпуск
"Архитектора, и декоратора" за 1981 год. Там прямо на обложке холл,
сфотографированный через открытую парадную дверь с пешеходной дорожки,
которая тогда по обе стороны была обрамлена шток-розами. Основная статья
посвящена дому, "превосходному образцу переделки декора викторианского
особняка, позволившему сочетать его с современной живописью". О холле
говорится: "Уже то, что находится в холле дома Карабекяна, - прекрасная
основа для небольшой, но замечательной музейной экспозиции современной
живописи, хотя это лишь легкая закуска перед невероятным пиршеством, которое
ожидает вас дальше, в высоких снежно-белых комнатах".
Но был ли великий Рабо Карабекян вдохновителем этого счастливого союза
старого и нового? Нет. Это покойная Эдит предложила вытащить мою коллекцию
со склада на свет Божий. Не забывайте, этот дом - родовое владение семьи
Тафтов, и для Эдит он был полон не только воспоминаниями о радостных летних
месяцах, которые она проводила здесь девочкой, но и о счастливом первом
замужестве. Когда я перебрался сюда из амбара, она спросила, уютно ли мне в
такой старомодной обстановке. Честно, от всего сердца я ответил, что мне
нравится все как есть и для меня ничего менять не надо.
Да, ей Богу, именно Эдит пригласила подрядчиков, заставила содрать обои
до штукатурки, снять люстры, заменив их вмонтированными бра, выкрасить
дубовые панели, плинтусы, косяки, двери, оконные переплеты и стены в
устрично-белый цвет!
Эдит словно помолодела на двадцать лет. Когда работа была окончена, она
сказала, что могла бы умереть, так и не узнав, какой у нее дар переделывать
и декорировать помещения. А потом обратилась ко мне:
- Позвони в компанию "Все для дома. Хранение и доставка" - (там на
складе многие годы пролежала моя коллекция), - пусть они вынесут твои
чудесные картины на свет Божий, пусть скажут им: вы отправляетесь _домой_!
x x x
Но когда, вернувшись из Нью-Йорка, я вошел в холл, мне представилась
такая ужасающая картина, что, клянусь, я вообразил, будто здесь гулял топор
убийцы. Я не шучу! Казалось, передо мной кровь, смешавшаяся с навозом!
Прошло, наверно, не меньше минуты, пока я осознал, что на самом деле вижу:
обои в огромных, как кочаны капусты, красных розах на фоне коричневатых,
цвета детских какашек плинтусов, панелей и дверей, и жесть цветных
литографий с изображением маленьких девочек на качелях, все на паспарту из
пурпурного бархата в золоченых рамах, таких огромных, что они весили, должно
быть, не меньше, чем лимузин, доставивший меня к месту этой катастрофы.
Взвыл ли я? Говорили, что взвыл. Что именно? Потом мне сказали, что.
Люди меня слышали, я себя - нет. Первыми прибежали кухарка с дочкой, а я вою
и вою:
- Это не мой дом! Это не мой дом!
Только подумайте: мне был приготовлен сюрприз, они с нетерпением ждали
моего возвращения. И вот, хотя я всегда был так щедр и великодушен к ним,
они видят, что я чуть не при смерти, и еле сдерживают хохот!
Ну и мир!
x x x
Я спросил у кухарки, и теперь уже слышал себя:
- Кто это сделал?
- Миссис Берман, - ответила она. И ведь держится так, будто и не
понимает, в чем дело.
- А вы как могли это допустить?
- Я ведь только кухарка.
- Я надеялся, вы к тому же и мой друг, - сказал я.
- Ну что вы хотите! - сказала она. Честно говоря, мы никогда не были
близкими друзьями. - Мне вообще-то нравится, как это выглядит.
- Вам нравится?
- Лучше, чем было, - сказала она. Я повернулся к ее дочери.
- Тебе тоже кажется, что лучше, чем было?
- Да, - ответила она.
- Ну, просто потрясающе! Только я из дома - миссис Берман вызывает
маляров и обойщиков, да?
Они отрицательно покачали головами. Миссис Берман всю работу сделала
сама, сказали они, с доктором, своим будущим мужем, она, оказывается,
познакомилась, когда оклеивала обоями его кабинет. Профессиональная
обойщица! Представляете?
- Потом он пригласил ее оклеить весь его дом, - поведала Селеста.
- Ему повезло, что она его самого не оклеила!
Тут Селеста сказала:
- Знаете, у вас повязка упала.
- Что упало?
- Повязка с глаза, - сказала Селеста. - Она на полу, вы наступили на
нее.
И правда! Я так вышел из себя, что, видно, рвал на себе волосы и содрал
повязку. И теперь они видели страшный рубец, который я никогда не показывал
даже Эдит. Первая моя жена, конечно, насмотрелась на него достаточно, но она
ведь была сестрой в военном госпитале в форте Бенджамен Гаррисон, где после
войны специалист по пластическим операциям пытался привести рану в порядок.
Он собирался сделать более обширную операцию, чтобы можно было вставить
стеклянный глаз, но я предпочел повязку.
Повязка валялась на полу!
x x x
Мой изъян, всегда так тщательно прикрытый, выставлен на обозрение
кухарки и ее дочери! А тут в холле появился и Пол Шлезингер - как раз во
время.
Все были невозмутимы, увидев шрам. Не отпрянули в ужасе, не вскрикнули
от отвращения. Как будто с повязкой и без нее я выглядел примерно одинаково.
Водворив ее на место, я спросил Шлезингера:
- Ты был здесь, когда все это происходило?
- Конечно, - ответил он. - Как же такое пропустить?
- Разве ты не понимал, каково это мне?
- Вот потому-то я ни за что не хотел пропустить такое.
- Ничего не понимаю, - сказал я. - Вдруг оказывается, все вы мне враги.
- Не знаю, как они, а я, черт возьми, да! Почему ты не сказал мне, что
она - Полли Медисон?
- А как ты узнал? - воскликнул я.
- Она сама сказала. Увидев, что она вытворяет, я умолял ее прекратить,
боялся, что это может тебя убить. А она считала, ты на десять лет
помолодеешь.
- Я на самом деле думал, тут вопрос жизни и смерти, так что мне надо
применить силу, - продолжал он. Человек этот, между прочим, удостоен
Серебряной Звезды за то, что на Окинаве, спасая товарищей, он бросился телом
на шипящую японскую ручную гранату.
- Ну, я схватил сколько мог рулонов с обоями, побежал на кухню и
спрятал их в морозилку. Так как насчет дружбы?
- Храни тебя небо. Пол! - воскликнул я.
- А тебя разрази гром! - парировал он. - Она бросилась за мной и
требует обои. Я обозвал ее сумасшедшей ведьмой, а она меня прихлебателем и
грошовой свистулькой в американской литературе.
- Вы-то кто такая, чтобы о литературе разглагольствовать? - спрашиваю.
- И тут она мне выдала!
Вот что она ему сказала: Семь миллионов моих книг продано в прошлом
году только в Америке. Два романа как раз сейчас экранизируются, а фильм,
снятый еще по одному в прошлом году, удостоен премии Академии за лучшую
режиссуру, лучшее исполнение второй женской роли и лучшее музыкальное
сопровождение. Познакомьтесь, вы, ничтожество: Полли Медисон, мировой
чемпион в среднем весе по литературе! А теперь отдавайте обои, не то руки
переломаю!
x x x
- Как ты мог допустить, Рабо, что я столько времени ставил себя в
дурацкое положение, наставления ей читал по части писательского ремесла? -
возмущался он.
- Я ждал подходящего момента.
- Сто раз была возможность, сукин ты сын, - обругал он меня.
- Все равно она же совсем другого сорта, - защищался я.
- Вот это правда! И одареннее, и лучше.
- Ну уж, конечно, не лучше.
- Эта баба - чудовище, - сказал он, - но у нее поразительные романы.
Она прямо новый Рихард Вагнер, один из самых ужасных людей за всю историю
человечества.
- Откуда ты знаешь, что она пишет? - спросил я.
- У Селесты есть все ее книжки, и я их прочитал. Какая ирония, а? Все
лето читаю ее романы, чертовски ими наслаждаюсь, а к ней, понятия не имея,
кто она, отношусь как к полоумной.
А, так вот как он проводил лето: читал подряд все романы Полли Медисон!
x x x
- Когда я узнал, что ты скрывал от меня, кто она, мне даже больше, чем
ей самой, захотелось переделать холл. Это я посоветовал, если она хочет
сделать тебе приятное, перекрасить все дерево в цвет детского дерьма.
Он знал, что у меня было по меньшей мере два мало приятных переживания,
связанных с цветом, который почти все называют цветом детского дерьма. Даже
в Сан-Игнасио, когда я был мальчишкой, его так называли.
Первый неприятный случай произошел много лет назад у выхода из магазина
"Братья Брукс". Я купил приглянувшийся мне летний костюм, который на меня
тут же подогнали - мне показалось, он подойдет для дома. Тогда я был женат
на Дороти, мы еще жили в Нью-Йорке и рассчитывали, что я стану бизнесменом.
Только я вышел из магазина, как меня схватили двое полицейских и потащили
допрашивать. Потом они передо мной извинились и отпустили, объяснив, что
рядом ограбили банк и на голову грабителя был натянут дамский нейлоновый
чулок. "Ничего про него не знаем, - сказали, - только говорят, на нем был
костюм цвета детского дерьма".
Вторая неприятная ассоциация, связанная с этим цветом, имеет отношение
к Терри Китчену. Когда Терри, я и еще несколько человек из нашей группы
переехали сюда в поисках дешевого жилья и картофельных амбаров, Терри целыми
днями околачивался в барах, своеобразных клубах местных рабочих. А он, между
прочим, окончил Йельскую юридическую школу, даже в свое время входил в
Верховный суд при Джоне Харлане, а также был майором Восемьдесят второго
авиаполка. Я не только в значительной степени содержал его, но был
единственным человеком, которому он звонил или просил кого- нибудь
позвонить, когда напивался так, что не мог сесть за руль и доехать домой.
И вот этого Китчена, самого значительного из живших когда- либо в
Хемптоне художников, может быть, только за исключением Уинслоу Хомера,
называли и до сих пор называют "парнем с машиной цвета детского дерьма".
15
- Где сейчас миссис Берман? - осведомился я.
- У себя, наряжается, на свидание собралась, - сказала Селеста. -
Потрясающе выглядит. Обождите, увидите.
- На свидание? - переспросил я. Это что-то новенькое. - С кем у нее
свидание?
- На пляже она познакомилась с одним психиатром, - объяснила кухарка.
- У него "феррари", - добавила дочка. - Когда миссис Берман клеила
обои, он стремянку держал. Сегодня пригласил ее на званый обед в честь
Жаклин Кеннеди, а потом они поедут на танцы в Саг- Харбор.
Тут в холл вплыла миссис Берман, невозмутимая и величественная, ни дать
ни взять французский лайнер "Нормандия", самый великолепный корабль в мире.
x x x
До войны я работал художником в рекламном бюро и изобразил "Нормандию"
на рекламе путешествий. А перед самой отправкой морем в Северную Африку, 9
февраля 1942 года, как раз, когда я давал Сэму By свой адрес, все небо над
нью-йоркской гаванью закрылось завесой дыма.
Почему?
Рабочие, которые переоборудовали океанский лайнер для перевозки войск,
учинили страшный пожар в трюме самого великолепного в мире корабля. А имя
корабля, да упокоится в мире душа его, было "Нормандия".
x x x
- Это совершенно возмутительно, - заявил я миссис Берман.
Она улыбалась.
- Ну, как я выгляжу? - спросила она. С ума сойти, до чего сексуальна,
поразительная фигура, походка подчеркивает роскошные формы, чувственно
покачивающиеся в такт движению золотых бальных туфелек на высоких каблуках.
Глубоко вырезанное, облегающее вечернее платье откровенно демонстрировало
соблазнительные округлости. По части секса она, должно быть, что надо!
