На обложке "Либерти", и в действительности тоже, морщины на злобном
лице Горгоны и складки между перевитыми змеями были тронуты ярью. Никто не
мог имитировать ярь лучше Дэна Грегори. На картине был еще украшавший дверь
рождественский венок из остролиста, но к тому времени, когда я приехал, его
сняли. Листики нарисованного венка кое-где были покрыты пятнами и тронуты
коричневым по краям. Никто не мог изобразить больное растение лучше Дэна
Грегори.
Я приподнял и отпустил тяжелое ожерелье Горгоны. Тяжело бухнуло в
вестибюле с люстрой и винтовой лестницей, тоже хорошо мне знакомыми. Я все
это видел на иллюстрации к рассказу о девице из баснословно богатой семьи,
которая влюбилась в работавшего у них шофера, - кажется, в журнале "Кольер".
Лицо человека, отозвавшегося на этот "бух", я тоже хорошо знал, он
служил моделью для многих иллюстраций Грегори, включая и эту, к рассказу о
богатой девице и ее шофере; я не знал, правда, как его зовут. Он и был тот
самый шофер, который в рассказе спасает фирму отца девицы, хотя все
семейство, - разумеется, кроме девицы, - пренебрегало им, ведь он - простой
шофер. Рассказ, между прочим, экранизировали, фильм назывался "Вы уволены",
это был второй звуковой фильм в истории кино. А первым звуковым фильмом был
"Джазовый певец", где в главной роли снялся Эл Джолсон, друживший с Дэном
Грегори, пока они не рассорились из-за Муссолини в тот вечер, когда я
появился в доме.
Лицо человека, открывшего мне дверь, очень подходило для героя в
американском стиле, и оказалось, что он был авиатором в первую мировую
войну. Он, а не Мерили Кемп, на самом деле был ассистентом Грегори, и
остался его единственным другом вплоть до печальной развязки. Его тоже
расстреляют в Египте, в итальянской форме, которую он носил на своей уже не
первой, а второй мировой войне.
Вот что говорит одноглазый старик-армянин - прорицатель судьбы,
вглядываясь в свой магический кристалл.
x x x
- Чем могу быть полезен? - спросил открывший. В глазах у него не было
ни проблеска узнавания, хотя он знал, кто я и что я с минуты на минуту
появлюсь. Они с Гергори решили оказать мне ледяной прием. О чем они друг с
другом говорили до моего появления, могу только догадываться, но, видно,
столковались, что надо совместно действовать против этого паразита, которого
Мерили втаскивает в дом, этого вора, укравшего уже на сотни долларов
художественных материалов.
Наверняка они убедили себя и в том, что Мерили сама виновата в своем
сальто с лестницы и Грегори она обвиняет зря. Так и я думал, пока она не
рассказала мне после войны всю правду.
Так вот, желая показать, что мне надо именно сюда, я спросил, можно ли
видеть Мерили.
- Она в больнице, - ответил открывший, продолжая загораживать вход.
- О, как жаль. - И я назвал свое имя.
- Я так и думал, - говорит он. Но пригласить меня войти даже не
собирается.
Тут Грегори, спустившийся до середины винтовой лестницы, спросил, кто
пришел, и Фред Джонс - так звали авиатора - произнес с такой интонацией,
будто "ученик" - все равно что паразит:
- Это ваш ученик.
- Мой - _кто_? - переспросил Грегори.
- Ученик.
И тут Грегори выдал ответ на вопрос, над которым и я ломал голову:
зачем художнику ученик в наши дни, когда краски, кисти и все остальное уже
не изготовляются тут же, в мастерской.
- Ученик мне нужен примерно так же, как оруженосец или трубадур.
x x x
В произношении его не слышалось ни русского, ни армянского акцента, ни
даже американского. Говорил он как британский аристократ. А захоти он, мог
бы, стоя там на лестнице и глядя на Фреда Джонса - на меня он и не взглянул,
- заговорить как гангстер из фильма, или ковбой, или иммигрант-ирландец,
швед, итальянец, не знаю, кто еще. Никто не мог скопировать произношение
персонажа из спектакля, фильма или радиопьесы лучше, чем Дэн Грегори.
x x x
И все это было только началом тщательно продуманных издевательств над
беспомощным парнишкой. День клонился к вечеру, Грегори, так и не
поздоровавшись, вернулся наверх, а Фред Джонс повел меня в цокольный этаж в
столовую для слуг рядом с кухней, где мне подали холодный ужин из остатков.
Столовая была на самом-то деле очень приятная комната, обставленная
раннеамериканской антикварной мебелью, которую Грегори часто использовал в
своих иллюстрациях. Помню, там стоял длинный стол и угловой буфет, забитый
оловянной посудой, был там еще грубоватый камин, над которым на крюках,
вмурованных в дымоход, висело старинное ружье, я знал его по картине "День
Благодарения в плимутской колонии".
Меня посадили в конце стола, швырнули вилку с ножом, даже не положили
салфетки. До сих пор помню отсутствие салфетки. А на другом конце стола были
элегантно сервированы пять приборов: льняные салфетки, хрусталь, тонкий
фарфор, тщательно разложенное столовое серебро, а посередине канделябр.
Слуги собирались на небольшой званый обед, куда ученика не пригласили. Чтобы
не вздумал считать себя одним из них.
Никто из слуг со мной не заговорил. Как будто я уличный бродяга! Более
того, пока я ел, Фред Джонс стоял надо мной, как тюремный надзиратель.
Я ел, и было мне тоскливо как никогда, и тут появился китаец из
прачечной, Сэм By, с чистыми рубашками Грегори. Вот! В мозгу вспыхнуло: я
его знаю! И он меня должен знать! Только через несколько дней я понял,
почему мне показался знакомым Сэм By, хотя он, разумеется, понятия обо мне
не имел. Подобострастно улыбающегося, учтивого владельца прачечной Грегори
облачал в шелковый халат с шапочкой вроде ермолки и писал с него одного из
самых зловещих детективных персонажей, воплощение желтой опасности, матерого
преступника Фу Манчу!
x x x
Потом Сэм By работал поваром у Дэна Грегори, а в конце концов снова
вернулся в прачечную. И вот именно этому китайцу посылал я картины, которые
приобретал во время войны во Франции.
Необычные, трогательные отношения возникли у нас во время войны. По
чистой случайности я встретил его в Нью-Йорке перед отправкой за океан, и он
попросил мой адрес. Сказал: по радио передавали, что солдатам одиноко вдали
от родины, и сограждане должны им почаще писать. А я единственный солдат,
которого он хорошо знал, и он хотел бы мне писать.
Прибытие почты в нашем взводе по этой причине сопровождалось шутками.
- Что новенького в Чайна-Тауне? - спрашивали у меня. Или:
- Ничего нет на этой неделе от Сэма By? Уж не подсыпал ли кто яду в его
сычуанскую капусту? - И тому подобное.
После войны я взял у него свои картины и больше о нем не слышал. Может,
не так уж я ему и нравился. Просто он считал нужным во время войны проявлять
активность.
x x x
Вернемся к 1933 году:
После такого непристойного ужина я бы не удивился, если б меня
препроводили в каморку без окон, за печью, и сказали, что это моя спальня.
Но меня тремя пролетами вверх по лестнице провели в роскошное помещение,
подобного которому никто из Карабекянов в жизни не занимал, и приказали
ждать здесь, пока Грегори освободится и поговорит со мной - часов эдак через
шесть, ближе к полуночи, прикинул Фред Джонс. В этот вечер Грегори давал
обед в парадной столовой ниже этажом, как раз подо мной; среди гостей были
Эл Джолсон, комик У.С.Филдс, а также автор бесчисленных рассказов, которые
иллюстрировал Дэн Грегори, Бут Таркингтон. Ни с кем из них мне не судьба
была познакомиться, потому что больше они никогда не появятся в доме,
ожесточенно поспорив в тот вечер с Грегори о Бенито Муссолини.
О комнате, в которую привел меня Джонс: это была еще одна искусная
имитация Дэна Грегори, копия спальни жены Наполеона императрицы Жозефины, но
с подлинной французской антикварной мебелью. Грегори и Мерили спали в другой
комнате, а эта была для гостей. На шесть часов заключить меня здесь было
утонченным садизмом самой высшей пробы. Судите сами: Джонс мимоходом,
совершенно невозмутимо заметил, что на время ученичества комната будет моей
спальней, словно спать здесь совершенно естественно для кого угодно, кроме
человека такого низкого происхождения, как я. А я-то и дотронуться ни до
чего не смел. А чтобы мне и не вздумалось, Джонс специально предупредил:
- Пожалуйста, веди себя спокойно и ничего не трогай.
Похоже, они делают все, чтобы избавиться от меня.
x x x
Сейчас у теннисного корта я устроил Седеете и ее друзьям контрольный
экспресс-опрос: кто вам известен из следующих исторических персонажей -
У.С.Филдс, императрица Жозефина, Бут Таркингтон и Эл Джолсон.
Они знали только У.С.Филдса - старые фильмы с его участием показывают
по ТВ.
Я уже сказал, что так никогда и не познакомился с Филдсом, но в тот
вечер на цыпочках выбрался из своей золотой клетки на лестничную площадку,
посмотреть, как съезжаются знаменитые гости. И узнал резкий, скрипучий, как
пила - ни с чьим не спутаешь, - голос Филдса, когда он, знакомя Грегори со
своей дамой, сказал: "Радость моя, это Дэн Грегори, дитя любви сестры
Леонардо да Винчи и недомерка-индейца из племени арапахо".
x x x
Вчера за ужином я посетовал Шлезингеру и миссис Берман на то, что
современное молодое поколение ничего не хочет знать, норовит прожить с
минимумом информации:
- Они даже о вьетнамской войне понятия не имеют, об императрице
Жозефине и о том, кто такая Горгона.
Миссис Берман защищала молодежь. Прошло уже время интересоваться
вьетнамской войной, считала она, а влияние тщеславия и власть секса можно
изучать на примерах поинтереснее, чем история женщины, жившей в другой
стране сто семьдесят пять лет назад.
- Ну, а о Горгоне только и надо знать, - заявила она, - что ее не
существует.
Шлезингер, который все еще уверен, что миссис Берман почти невежда,
покровительственно пустился в назидания:
- философ Джордж Сантаяна говорил: "Те, кто неспособны помнить прошлое,
обречены его повторять".
- Да ну? - сказала миссис Берман. - Что же, тогда я сообщу кое-что
новенькое мистеру Сантаяна: мы обречены повторять прошлое в любом случае.
Такова жизнь. Кто не понял этого к десяти годам - непроходимый тупица.
- Сантаяна был знаменитым философом в Гарварде, - запротестовал
Шлезингер, сам гарвардец. А миссис Берман возразила:
- Мало у кого из подростков есть деньги учиться в Гарварде, чтобы им
забивали там голову ерундой.
x x x
На днях в "Нью-Йорк таймc" я случайно увидел фотографию секретера эпохи
Французской империи, который за три четверти миллиона долларов был продан с
аукциона кувейтцу, и почти не сомневаюсь, что секретер стоял тогда, в 1933
году, в гостевой Дэна Грегори.
Только две вещи в гостевой не соответствовали стилю эпохи Империи - две
картины Дэна Грегори. Одна, висевшая над камином, изображала тот момент в
"Робинзоне Крузо", когда потерпевший крушение герой увидел на берегу
человеческие следы и понял, что он - не единственный обитатель острова. А
картина над секретером запечатлела сцену, когда вооруженные дубинами Робин
Гуд и Маленький Джон, незнакомцы, ставшие потом лучшими друзьями,
встретились посередине бревна, перекинутого через поток, и ни один не желает
уступить дорогу другому. Подвыпивший Робин Гуд, понятное дело, взбешен.
11
Я заснул в гостевой прямо на полу. Конечно, и думать не посмел мять
постели или хоть к чему-нибудь прикоснуться. Мне снилось, что я снова в
поезде, а он постукивает, позвякивает: тук-тук, тики-тук, тук-тук, тики-тук,
динь-динь-динь. Динь-динь- динь - это, конечно, не от поезда, это сигналы на
переездах, где все должны уступать нам дорогу, не то места мокрого не
