научно-исследовательских институтов, в которых разрабатывают
все направления современной науки.
- Все институты мы обходить, пожалуй, не будем, - сказал
Эдисон Ксенофонтович, - а вот в этот можно и заглянуть. Он
создан благодаря вам.
Благодаря мне? - удивился я и посмотрел на вывеску, на
которой было написано: "Институт Извлечения Информации
(ИНИЗИН)". Это был поистине огромный институт с многими
лабораториями. Мы посетили несколько из них, и в каждой
целые бригады докторов и кандидатов наук колдовали над
маленьким кусочком какой-то пленки. Рассматривали ее в
микроскоп, просвечивали рентгеновскими лучами, окунали в
химические растворы и кололи иголками. В каждой лаборатории
я спрашивал ученых, чем они занимаются, они смотрели на
Эдисона Ксенофонтовича, тот весело хохотал и говорил:
А вы догадайтесь.
Я напрягал все свое воображение, но без результата.
Так и не догадались? спросил он, когда мы опять
очутились на подземной улице.
- Так и не догадался, - сказал я.
А помните, вы привезли с собой такую вот квадратную
черную штучку?
- Флоппи-диск? - спросил я.
- Ну да, можно назвать это и так. Мы эту штуку называем
дискетой.
- Но зачем же они ее разрезали?
- Ну как же. Они пытаются извлечь заложенную в нее
информацию.
Я прямо схватился за голову, а потом начал сам хохотать,
как припадочный. Эдисон Ксенофонтович нахмурился и спросил,
что это меня так развеселило. Все еще давясь от смеха, я
ему объяснил, что флоппи-диск-это такая маленькая штучка,
которая вставляется в большую штуку, то есть в компьютер, но
не в современный, а в старинный, какие были еще в мои
времена. Причем эта штучка должна быть обязательно в целом,
а не поврежденном виде. И вот если ее целую вставить в
компьютер, он ее крутит и выдает текст или на экран, или
прямо сразу может напечатать книгу.
- Вы не видели такие компьютеры? - спросил я его.
- Я лично видел, - сказал он. - А вот другие не видели.
Потому что это оборудование устарело и давно снято с
производства.
- Но в таком случае, - сказал я, - ваши ученые занимаются
просто глупостью. Теми методами, которые они применяют, они
из этих кусочков никогда ничего не извлекут.
- А им ничего извлекать и не нужно, - беспечно махнул
рукой профессор. - Им нужно, чтобы был институт, директор,
замдиректора, парторг, священник, начальник службы БЕЗО,
руководители лабораторий. Из этих должностей они извлекают
довольно много пользы. А извлекать информацию из пленки -
это дело десятое. Как правильно заметил наш Гениалиссимус:
"Движение - все, цель - ничто". Хорошо сказано, правда?
- Неплохо, - сказал я. - А вы тоже занимаетесь чем-то
подобным?
- Я? - переспросил Эдисон Ксенофонтович и засмеялся. -
Я занимаюсь чем-то более серьезным. Я руковожу всем этим
комплексом. Но вообще я биолог, и у меня есть свой
институт, который занимается созданием нового человека.
- Нового человека? - удивился я.
- Ну да, - подтвердил он, - нового человека. Удивлены?
Но я удивлю вас еще больше. Пойдемте, я вам все покажу.
ИНСОНОЧЕЛ
Институт Создания Нового Человека (ИНСОНОЧЕЛ)
располагался неподалеку от Инизина, кварталах приблизительно
в четырех.
Там мы тоже ходили по разным лабораториям, назначение
которых было мне не очень понятно. Эдисон Ксенофонтович
познакомил меня со многими своими сотрудниками. Всех их без
различия пола, возраста и званий (а среди них было много
вполне пожилых профессоров, доцентов, докторов и кандидатов
наук) он называл просто по именам и на "ты", похлопывал по
плечу, а некоторых достаточно солидных дам даже и по мягкому
месту, но такое обращение, насколько я мог заметить, никого
не смущало и не шокировало. Напротив, все, к кому он
обращался, отвечали ему без подобострастия, но с почтением,
обычным в отношении к человеку старшему по возрасту, а не
только по должности. Их отношение к своему шефу передалось
постепенно и мне, нашу разницу в возрасте я тоже перестал
ощущать.
Эдисон Ксенофонтович показал мне тысячи непонятных и
сложных устройств с какими- то котлами, чанами, колбами и
пробирками, соединенных хитрейшими переплетениями
металлических, стеклянных, пластмассовых и резиновых трубок,
где что-то кипело, плавилось, булькало, застывало и
испарялось. В некоторых лабораториях стоял какой-то
ядовитый туман, от которого кружилась голова и подступала к
горлу тошнота.
- Интересант? - спрашивал он меня и, не дослушав ответа,
тащил дальше.
Поначалу мне действительно было интересно, но потом стало
надоедать. Я сказал профессору, что мне всю эту технику
показывать не стоит, потому что я в ней все равно ничего
совершенно не смыслю.
- А, да-да, ну конечно, - охотно согласился профессор. -
Мы тут действительно занимаемся вещами, для
неподготовленного человека довольно сложными. Ну, хорошо,
тогда я вам покажу, пожалуй, что-нибудь попроще.
Мы как раз шли по длинному коридору с многочисленными
дверями, точь-в-точь как в Союзе писателей, с той только
разницей, что в дверях были еще маленькие окошки. Сунув по
предложению профессора голову в одно из таких окошек, я
увидел картину, которая меня удивила и отчасти шокировала.
В большом просторном помещении (что- то вроде больничной
палаты) на широких железных кроватях (было их там примерно
штук восемь) бесстыдно совокуплялись голые пары, причем
делали это не стихийно, не сами по себе, а под наблюдением
группы специалистов, которые производили измерения,
записывали что-то в тетрадки и давали указания, кому, что и
как надо делать. Я отлип от окошечка и недоуменно посмотрел
на профессора.
- Интересант? - спросил он.
- Кому как, - ответил я. - Меня лично подобные пип-шоу
никак не привлекают.
- Что-что? - переспросил профессор. - Какие шоу?
Оказывается, он даже не знал, что такое пип-шоу. А еще
профессор!
Я ему объяснил, что в мое время в некоторых совершенно
загнивших странах капитализма существовала такая форма
отвлечения трудящихся от политической борьбы за свои
насущные права. Заплатив всего лишь одну немецкую марку или
четверть американского доллара, трудящийся мог заглянуть в
дырку и увидеть различные способы совокупления человека с
человеком, а иногда даже человека со специальными
механизмами.
К моему удивлению, мое сообщение очень заинтересовало
профессора. Он стал выпытывать подробности, как именно
устроены эти зрелища и что конкретно там происходит.
Увы, я не мог ему рассказать многого. Честно говоря, я в
такие дырки на бегу пару раз как-то заглядывал, но вообще у
меня обычно как раз на эти вот вещи и не хватало или марки,
или четверти доллара.
Выслушав это, профессор пожаловался мне, что, к
сожалению, коммунистические службы проявляют известную
степень безынициативности и уступают идеологическим
противникам такую важную сферу воздействия на эмоции
граждан. Он попросил меня записать мой рассказ на бумаге и
сказал, что в следующий раз он, пожалуй, подаст Верховному
Пятиугольнику предложение об организации подобных зрелищных
предприятий в местах массового отдыха комунян.
- Но у вас же это уже есть, - сказал я, указывая на все
еще открытое окошко.
- Ах что вы, что вы, - махнул рукой профессор. - Это
совсем не то. У нас не зрелищное, а чисто научное
учреждение. Вы догадываетесь, чем занимаются эти люди?
- Ну да, - сказал я, - мне кажется, что я догадываюсь.
- Нет-нет, - сказал он решительно. - Вы не
догадываетесь. Вы даже не понимаете. Эти люди как раз и
занимаются тем, о чем я вам говорил, а именно созданием
нового человека.
- Зачем вы мне объясняете такие банальные вещи? - не
понял я. - Вы думаете, в мои времена нового человека
создавали как-то иначе?
- Найн, найн! - замахал он руками. - Вы меня все-таки
не понимаете. Я говорю не просто о новом человеческом
организме, я говорю о человеке, принципиально отличающемся
от своих предков физическими, интеллектуальными, моральными
данными, уровнем политической сознательности. Короче, я
говорю о коммунистическом человеке. В ваши времена такая
задача тоже ставилась, но тогда упор делался на воспитание и
перевоспитание. Но, как показало время, это была порочная
теория и порочная практика. Многие люди в процессе
воспитания становились не лучше, а хуже. Это было так же
глупо, как пытаться путем воспитания превратить осла в
лошадь.
- Да-да, - сказал я. - Я совершенно с вами согласен.
- Очень рад это слышать, - растроганно сказал профессор.
- Мы теперь пошли по совершенно иному пути. Мы решили не
тратить время попусту, никого не воспитывать, не
перевоспитывать, а просто вывести новую породу людей. Ну в
самом деле. Возьмите любое животное. Хотя бы собаку. Ну
да, простую собаку... Казалось бы, ну что такое собака?
Примитивное животное. Разумом не обладает. Одни только
рефлексы. Но ведь и собака собаке рознь. Собаки есть
охотничьи, сторожевые, ищейки, комнатные, декоративные. И
многие из этих пород не просто сами по себе появились, а
выведены путем многолетних целенаправленных скрещиваний. Но
если мы заботимся о том, чтобы производить животных с
определенными задатками, то почему же мы должны равнодушно
смотреть, как человечество в результате произвольных
сочетаний превращается в стаю дворняг? Интересант?
- Очень! - сказал я. - Безумно интересно! А какого
именно вы хотите вывести человека: охотника, сторожа или
ищейку? Или, может, декоративного человека?
- Ха-ха-ха-ха, - громко засмеялся Эдисон Ксенофонтович.
- Это очень интересно. Стоит, пожалуй, попробовать вывести
декоративного человека. Нет, дорогой мой, вы меня
неправильно поняли. Мы как раз в пределах одного вида хотим
вывести разные породы людей для разных целей Вы сами можете
припомнить, что в ваши времена делали культисты,
волюнтаристы, коррупционисты и реформисты Ученых посылали
перебирать картошку, кухарку заставляли управлять
государством, работники БЕЗО норовили писать романы. Это
было глупое антинаучное перераспределение кадров. А теперь
все будет не так. Теперь мы для разных нужд будем выводить
разные породы людей. Например, для промышленности и
сельского хозяйства мы хотим вывести добросовестных рабочих
и крестьян. Для этого мы берем и сочетаем передовиков
производства. Те пары, которые вы только что видели,
состоят сплошь из героев коммунистического труда,
рационализаторов и изобретателей. Затем мы выводим людей со
склонностью к военной службе, к спорту, ученых и
управленческий аппарат.
- Скажите, - заинтересовался я, а писателей вы тоже
собираетесь выводить таким же образом?
Натюрлих! - закричал он. - Но с писателями дело обстоит
несколько сложнее. Дело в том, что писатели, как мы
заметили, бывают обычно двух противоположных категорий.
Иной обладает развитым художественным воображением, но
весьма отстает в идейном развитии. Так вот, мы хотим
создать такого писателя, который совмещал бы в себе
художественный талант с высокой коммунистической идейностью.
Поэтому мы скрещиваем не писателя с писательницей, а
писателя с профессором марксизма.
- Ну а о таком человеке, который сочетал бы в себе все
выдающиеся качества, вы не думали?
- Ax! - сказал профессор и с досады махнул рукой. - Не
только думал, но даже достиг в этом деле очень больших
успехов, хотя это было безумно трудно. Понимаете, такого
человека прямым старым способом не сделать. Я много лет у
разных выдающихся личностей, у гениев разных, у физиков,
математиков, писателей, режиссеров, героев труда, лауреатов
Нобелевской премии собирал генетический материал, сперму то
есть. Я вытягивал из нее хромосому по хромосоме. Я делал
из хромосом самые разные сочетания. Я потратил на это лет
тридцать...
- Тридцать! - Я посмотрел на его юное лицо недоверчиво.
- Ну не тридцать. Меньше. Неважно. Важно другое. Я
проводил опыт за опытом. Иногда кое-что получалось. Но не
все. Иногда у меня рождались слепые, глухонемые, безрукие и
безногие. У некоторых были одни способности зато других не
было. Однажды я создал одного интеллектуала. Я сделал ему
