оставить читателю возможность самому потрудиться, попотеть и
самому домыслить то, до чего он, писатель, сам не додумался.
Если это так, вот вы и додумайте, как это могло получиться,
что я читал собственную книгу до того, как написал ее. Да,
если хотите, сами это все и обдумывайте, а у меня уже и так
от всего этого голова кругом идет. Поэтому я просто
перескажу то, что мне удалось прочесть в кабинете Берия
Ильича.
Там сказано, что первая глава первой глыбы симовских
мемуаров начинается с описания обыкновенного утра
обыкновенного советского мальчика, у которого папа сидит в
тюрьме, мама носит папе передачу, а мальчик в это время
ходит в школу, возвращается домой и учит уроки. Мальчик
учится в третьем классе и никак не может понять, за что же
посадили его папу, бывшего балтийского моряка, комиссара с
крейсера "Аврора", а впоследствии народного комиссара
высшего образования. И хотя эти события очень ранят детскую
душу, но учиться все-таки нужно. В тот день ввиду
отсутствия мамы юный Сим пообедал один и сел за уроки. По
литературе им как раз задали выучить новое народное
стихотворение:
На дубу зеленом, да на том просторе
Два сокола ясных вели разговоры.
А соколов этих люди все узнали:
Первый сокол-Ленин,
Второй сокол-Сталин...
Сим про себя говорит, что у него уже и тогда была
феноменальная память. И даже это заглотное стихотворение он
очень быстро выучил, но тут же задумался, поскольку, с
детства обладая острым критическим отношением к
действительности, никак не мог себе представить Ленина и
Сталина, сидящих на дубу, как птицы.
И в тот момент, когда он подвергал критическому анализу
это стихотворение, в дверь постучали. Сим открыл и увидел
на пороге страшного, грязного, оборванного, заросшего
спутанной бородой странника с котомкой за плечами. Странник
попросил воды, а напившись и смахнув с бороды капли,
посмотрел пристально и спросил:
- Как тебя звать, малец?
Сим ответил:
- Сим.
- Правильно, - сказал странник. - Сим. Так вот,
послушай меня и запомни, вьюнош, что я тебе скажу: быть
тебе царем на Руси. Будешь ты Сим Первый.
С этими словами странник исчез, словно испарился.
Сим, по его собственному признанию, был мальчик
впечатлительный, и слова, сказанные странником, произвели в
душе его очень глубокое смущение.
Оставшись один, он опять пытался учить те же стихи, но
они больше не лезли в голову. В голову лезли, наоборот,
самые неожиданные и довольно даже странные для пионера
мысли.
А соколов этих люди все узнали:
Первый сокол-Ленин,
Второй сокол-Сталин...
- А третий сокол - я! - вдруг сам себе сказал Сим и, как
сам же пишет, тут же возбудился от острого предчувствия
своей необычайной судьбы.
Он поведал о необыкновенном старце матери. Удрученная
тем, что опять не приняли передачу, она вроде бы сначала
пропустила его рассказ мимо ушей, а потом насторожилась,
попросила повторить все сначала и долго выспрашивала, что за
старец, да как выглядел, да в чем одет. Она обругала Сима
за излишнюю доверчивость, велела впредь всегда спрашивать,
кто стучит, и никогда не открывать дверь незнакомцам.
- Мама, - спросил Сим, - а почему он сказал, что я буду
царем?
- Мало ли сумасшедших ходит, - сказала мать. - Что им в
голову придет, то и лепят. Головы малолеткам задуривают.
Дать бы им каждому по пятьдесят восьмой статье.
Но в ту же ночь, взяв с него ужасную клятву, она открыла
ему тайну его необыкновенного происхождения.
... Тайна эта заключалась в том, что Сим Глебыч
Карнавалов не был отцом Сим Симыча. Его истинным отцом был
Николай Александрович Романов, император и самодержец
Всероссийский...
Мать Сим Симыча Екатерина Петровна рассказала ему, что
как раз перед самой революцией, в то время как ее муж
комиссарил на крейсере "Аврора", она работала прачкой в
Зимнем дворце и там у нее состоялась интимная встреча с
самодержцем. Причем царь пошел на это не из каких-то там
распутных соображений, а исключительно ради сохранения
Российской короны. Он чувствовал, что скоро так или иначе
грянет революция, а наследник тяжело болен и вообще будущее
туманно. Поэтому император по соглашению со своей супругой
Алике решился на такой необычный шаг. И в ночь их тайного
свидания христом-богом молил Екатерину Петровну, если
Господь пошлет мальчика, хранить его как зеницу ока и только
в нужный час, когда будет знак свыше, открыть ему, кто он
есть на самом деле.
Пока я читал, оба деятеля БЕЗО, Берий и Дзержин,
заглядывали мне через плечо, следили за моей реакцией и
проявляли очень большое нетерпение. И как только я оторвал
голову на секунду, чтобы осмыслить прочитанное, Берий, не
давая мне опомниться, тут же меня спросил, что я обо всем
этом думаю.
- Это какой-то бред, - сказал я.
- Правда? - переспросил быстро Берий Ильич. - Правда,
бред? Вы так думаете? Почему?
- Да по всему, - сказал я. - Возьмите хотя бы сроки.
Симыч родился в двадцать шестом году. Я не знаю, может
быть, некоторых гениев вынашивают не девять месяцев, а
девять лет, тогда, конечно... Но, правду сказать, я
вообще-то не совсем понимаю, почему утверждения Карнавалова
вас так смущают. Ведь то, что он говорит, это просто
абсурд.
- Вот именно что абсурд, - согласился маршал. - Но дело
в том, что, как показывает исторический опыт, именно
абсурдные или даже, сказать точнее, идиотские идеи как раз
легче всего овладевают умами масс. И поэтому это Сим...
Кстати, вы случайно не знаете, почему у него такое странное
имя?
Это я как раз случайно знал, потому что историю
происхождения его имени слышал от самого Сим Симыча личными
своими ушами. Дело в том, что его настоящего отца соратники
тоже звали Симом, хотя полное имя его было Симеон. А если с
отчеством, то Симеон Глебович. Но ему нравилось, когда его
звали Симом. И сына решил так назвать. А когда его
спросили, что же это имя может означать, он сказал:
- Это очень просто. Сим-это значит Симирный
Интернационал Молодежи.
Кто-то ему сказал:
- Глебыч, так не идет. Интернационал не симирный, а
всемирный. Ты должен в таком случае назвать своего сына
Вим.
Он сказал:
- Нет, Сим. Пусть тогда это будет: Смерть
Иксплуататорам Мира.
Ему сказали, не ик-, а эксплуататорам, тогда ты должен
назвать своего сына Сэм. Карнавалов решительно отверг:
нет, говорит, Сэм - имя буржуазное, пусть все равно будет
Сим.
- Это он вам сам говорил? спросил маршал.
- Конечно, сам. И не один раз.
- А вы не могли бы рассказать об это публично? - спросил
Дзержин, до того долго молчавший.
- Почему бы нет? Если вы мне организуете встречу с
читателями.
- Ну конечно, организуем, - перебил маршал. Как вы
видите, мы именно этим и занимаемся. Именно для этого
создан Юбилейный комитет, проводится массовая кампания и
даже готовится к изданию этот вот ваш роман. В празднике
примут участие лучшие люди нашей республики, выдающиеся
артисты прочтут отрывки из ваших произведений, а также,
может быть, что-нибудь станцуют и споют. Может быть, даже,
- он лукаво сощурился, - исполнят какую-нибудь вашу любимую
украинскую песню. Но у нас есть к вам просьба, и на том же
настаивает Редакционная Комиссия, чтобы вы вычеркнули этого
вашего Сима. Он нисколько вашу книгу не украшает, а
напротив, даже делает ее такой, знаете, неуклюжей,
тяжеловесной. Вычеркните его, и все. Что вы думаете об
этом?
Правду сказать, я об этом вообще ничего не думал. Потому
что, кроме главы "Новое о Симе", ничего еще не читал.
Я думал, что они, естественно, предложат мне сразу
прочесть всю книгу, но они как-то засмущались, и по
некоторым высказываниям маршала я понял, что они боятся
давать мне мою собственную книгу, потому что, прочтя ее, я
могу попасть под ее влияние. Правда, Дзержин тут же
сообразил и сказал маршалу, что если я книгу прочту, попаду
под влияние, но потом исправлю и опять прочту, то в
результате я в конце концов попаду под благотворное влияние
исправленной книги, а это хорошо.
Маршал подумал и сказал, что Дзержин, пожалуй, прав,
возможно, мне даже стоит дать прочитать мою книгу, и он
попробует этого добиться. Может быть, ему удастся пробить
этот вопрос через Верховный Пятиугольник, уговорить
Редакционную Комиссию, ради этого он готов еще раз добиться
приема у Горизонта Тимофеевича.
Ну что вы! сказал я. - Ну зачем же лишний раз тревожить
старого человека из-за такой ерунды? Почему вы не можете
без всяких пятиугольников и комиссий просто дать мне эту
книжку хотя бы на одну ночь? Я прочту и сразу же вам верну.
Маршал посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
Странный вы человек, сказал он, подумав. Это же печатное
слово. У вас даже допуска нет... - Какая-то мысль
пробежала по его лицу. - Слушай, Сиромахин, - обратился он
к Дзержину Гавриловичу, - зайди-ка к Матюхину. Он зачем-то
хотел тебя видеть.
- Матюхин - меня? - Дзержин посмотрел на маршала с
сомнением.
- Зайди, зайди, - повторил тот нетерпеливо.
Дзержин вышел, и с маршалом сразу что-то случилось.
Сначала он подкрался к двери, закрывшейся за Сиромахиным, и
посмотрел в замочную скважину. Затем подбежал к своему
столу, повыдергивал штепсели всех телефонных аппаратов,
посмотрел с сомнением на потолок и поманил меня к себе.
- Слушайте, зашептал он быстро, - заталкивая меня в угол.
- Я вам дам эту книжку на одну ночь. Но об этом никто не
должен знать. Даже ваша сожительница.
- Хорошо, так же шепотом ответил я. Я запрусь в кабесоте
и буду читать там.
- Дзержину тоже ни слова. И никому вообще. И если вас с
этой книгой где-то застукают, вы не должны признаваться, что
взяли ее у меня.
- А что я должен говорить? - спросил я весьма удивленно.
- Что угодно. Можете сказать, что вам удалось протащить
ее сквозь таможню. Можете сказать, что нашли в каком-нибудь
паробусе или на мусорной свалке. Что угодно, но меня не
выдавайте. Вы мне клянетесь?
- Клянусь! - сказал я торжественно. - Но я не понимаю,
кто меня может схватить, кроме ваших людей.
- Ах, какой вы наивный! махнул он рукой. В нашей
республике вообще не понятно, кто наши, а кто не наши.
Ладно, берите и до завтра.
Я только успел запихнуть книгу за пазуху, как вернулся
Дзержин и сказал, что к Матюхину не пробился, у него
совещание.
- Ну не пробился, так не пробился, - беспечно сказал
маршал и незаметно для Дзержина подмигнул мне. А теперь вы
оба свободны, - объявил он и протянул мне свою широкую
ладонь. - Классик Никитич, очень был рад познакомиться.
ПРОГУЛКА
У меня было странное ощущение, когда мы с Дзержином
оказались на Красной площади. Такое ощущение, словно я
вышел на свободу, а мог бы не выйти.
Уже совсем стемнело, и небо распахнулось над головой,
рассыпав по всему пространству звезды, которые на фоне
затемненного города казались особенно яркими.
- Ну как вам понравился наш маршал? - спросил Дзержин,
усмехаясь.
- По-моему, интересный человек, - сказал я и вдруг увидел
освещенный летательный объект, который медленно плыл над
площадью с запада на восток.
- Смотрите, летит! - сказал я, толкнув Дзержина.
- Где? - Дзержин задрал голову и, увидев объект, быстро
перезвездился.
Я тоже перезвездился. Я сделал это непроизвольно и
понял, что, кажется, я становлюсь истинным комунянином.
Дзержин вызвался меня проводить, и мы пошли наискосок
через Красную площадь. Вечер был тихий и теплый, а улицы
совершенно безлюдны. Кажется, за всю дорогу мы не встретили
ни одного прохожего. Дзержин молчал, и я тоже, обдумывая
все то странное, что я сегодня увидел и услышал. Но у меня
было такое ощущение, что сегодня мне должно открыться еще
что-то такое необыкновенное.
- Слушай, - обратился я к Дзержину, машинально называя
его на ты. - А почему все-таки вас так беспокоит Сим Симыч?
Ну, допустим, вас тревожат какие-то его поклонники, эти
самые симиты, но сам-то Сим наверняка давно уже умер. Если
бы он был жив, ему сейчас было бы... сколько же?..
