раздался тихий, слегка раздраженный голос:
-- Алло. Кто это?
-- Бэзил. Пауза.
-- Алло! Как дела, Анджела? Это я, Бэзил.
-- Я узнала тебя, милый. Я молчу потому, что не знаю, что сказать... Я
только что вернулась... Ужасно было скучно... Я тебе сегодня звонила...
Никак не могла тебя застать.
-- У тебя какой-то странный голос.
-- Правда? Да... Почему ты позвонил? Ведь уже поздно.
-- Я сейчас приеду.
-- Ты с ума сошел.
-- Я хотел попрощаться -- я уезжаю.
-- Что ж, правильно делаешь.
-- Ты хочешь меня видеть?
-- С одним условием, милый, -- если ты будешь со мной ласков. Последнее
время я что-то совсем скисла. Ты будешь со мной ласков, обещаешь? Если нет,
я этого просто не перенесу.
Через час они лежали рядом на спине и курили. Ее нога касалась под
одеялом его ноги.
-- Может, хватит про этот остров? -- наконец перебила его Анджела. --
Давай поговорим о чем-нибудь другом... Мне ведь будет плохо, когда ты
уедешь.
-- Поскорей бы!
-- Я знаю, -- сказала Анджела. -- Я не обольщаюсь.
-- Ты -- фантастическая девушка, Анджела.
-- Тебе уже пора.... Знаешь что?
-- Пока нет.
-- Я дам тебе денег.
-- Хорошая мысль.
-- Понимаешь, когда ты позвонил, я сразу догадалась, что тебе нужны
деньги. Правда, сегодня ты был со мной по-настоящему ласков, хотя и надоедал
с этим своим островом. Когда ты положил трубку, я подумала, что было бы
хорошо, если бы хоть сегодня ты не просил у меня взаймы. Раньше ведь, честно
говоря, я любила тебя подразнить. Ты не замечал? Должна же я была доставить
себе удовольствие, и, по-моему, иногда мне удавалось вывести из равновесия
даже такого, как ты. Я любила наблюдать, как ты юлишь, как ходишь вокруг да
около. Видела, как бегают у тебя глаза... Надо же мне было хоть как-то
поднять себе настроение, согласись? От тебя ведь не дождешься. Но в этот раз
мне хотелось, чтобы ты не волновался, чтобы был со мной ласков. И сегодня
мне было хорошо. Пока ты ехал ко мне, я выписала чек на твое имя... Он на
туалетном столике. Сумма вполне приличная...
-- Ты фантастическая девушка, Анджела.
-- Когда ты едешь?
-- Завтра.
-- Я буду скучать без тебя. Счастливого пути. Без двадцати десять утра
леди Сил позвонила в колокольчик. Брэдшо раздвинула занавески, закрыла окна,
а затем принесла апельсиновый сок, письма и газеты.
-- Спасибо, Брэдшо. Я прекрасно спала. Проснулась всего один раз, но
тут же заснула опять. Дождь?
-- Увы, миледи.
-- Мне необходимо сейчас же поговорить с мистером Бэзилом.
-- Мистер Бэзил уже уехал.
-- Так рано? Не сказал куда?
-- Сказал, миледи, но я забыла. Куда-то в Африку, кажется.
-- Какая досада, он был мне сегодня очень нужен.
В одиннадцать часов от сэра Джозефа Маннеринга принесли корзину цветов,
в полдень леди Сил отправилась на заседание комиссии и только через четыре
дня обнаружила пропажу браслета с изумрудом -- однако к тому времени Бэзил
был уже далеко.
Кройдон, Ле-Бурже, Лион, Марсель; серенький, ветреный день; по окнам
хлещет, растекаясь тонкими струйками, нескончаемый мелкий дождик; к вечеру
гул пропеллера стихает; под ногами пропитанный влагой дерн; всю дорогу, от
аэродрома до гавани, сильно пахнет влажным кустарником; на набережной ряды
побитых ветром пакгаузов, мальчишка-вьетнамец драит палубу; угрюмый стюард:
"Отплываем только завтра... распределением кают занимается сommissaire`...
сейчас он на бе-
' Здесь: чиновник морского министерства (франц.)
регу... когда вернется -- неизвестно... багаж оставить негде...
багажное отделение закрыто, ключ у соmmissairе... попробуй оставь его на
палубе -- украдут... спасибо (прячет двадцать франков в карман)... можете
положить чемоданы в одну из кают, там их никто не возьмет... да. ключ у
меня... конечно, присмотрю, не беспокойтесь"; обед в Верденском ресторане;
Бэзил наедине с бутылкой отличного бургундского.
На следующий день после полудня немецкий трофейный пароход, старая,
уродливая посудина, наконец отплыл; с утра до ночи в баре на палубе играют
на скрипке и на пианино два маленьких человечка в пальто из альпака; второй
завтрак -- в двенадцать, обед -- в семь; красное алжирское вино; на десерт
-- сморщенные, в крапинку яблоки; в маленькую кают-компанию набились дети; в
курительной комнате играют в карты французские колониальные чиновники и
плантаторы. Большие пароходы в Матоди не останавливаются. За обеденным
столом Бэзил говорит не закрывая рта на безупречном французском языке, по
вечерам ухаживает за мулаткой с Мадагаскара; вскоре, однако, и мулатка, и
пароход ему надоедают, за обедом он сидит с надутым видом и читает книжку,
жалуется капитану, что газетам нельзя верить, часами валяется на койке у
себя в каюте, дымит манильской сигарой и пялится на трубы под потолком.
Из Порт-Саида он отправил Соне несколько неприличных открыток, за
бесценок продал индийскому ювелиру материнский браслет, познакомился в баре
"Истерн иксчейндж" с инженером из Уэльса, на глазах у изумленного
египетского полицейского с ним подрался и на следующее утро, заметно
повеселевший, вернулся на пароход за несколько секунд до поднятия трапа.
На Суэцком канале -- штиль; мулатка с Мадагаскара изнемогает от любви.
Красное море; на нижней палубе неподвижно, словно трупы, лежат вповалку
пассажиры третьего класса; надрываются неугомонные скрипка и пианино; в
плескающемся на дне стакана лимонном соке плавает грязный кубик льда; Бэзил
лежит на койке и с угрюмым видом курит сигару за сигарой, не обращая
внимания на страдания соседа по каюте. Джибути; иллюминаторы задраены, чтобы
внутрь не попадала пыль; на пароход по трапу взбегают кули с корзинами угля;
на улицах, натирая зубы ивовыми прутьями, злобно скалятся туземцы; во
французском универмаге у прилавка стоит богатая абиссинка в зеленой вуали;
возле почты на акацию с хитрым видом забралась черная обезьяна. Бэзил
познакомился с буром из Южной Африки; пообедав прямо на мостовой перед
отелем, они поехали в кабриолете в сомалийский квартал, где в грязной,
залитой тусклым светом хижине Бэзил принялся рассуждать о финансах различных
стран, пока бур не уснул, повалившись на плетеную кушетку, а четыре
танцовщицы не забились в угол и не начали, жестикулируя, точно шимпанзе, о
чем-то с негодованием шептаться.
Пароход отплывал в Азанию в полночь. Три ряда далеких огней отражались
в черной неподвижной воде; из темноты до берега доносились звуки скрипки и
пианино, которые время от времени заглушались прерывистым воем возвещавшей
об отплытии корабельной сирены. Бэзил сидел на корме маленькой лодки,
опустив одну руку в воду; когда лодка уже подплывала к пароходу, лодочник
перестал грести, поднял весла и стал уговаривать Бэзила купить у него
корзину лайма; некоторое время они препирались на ломаном французском, а
затем весла снова зашлепали по воде. На носу корабля раскачивался фонарь;
Бэзил взбежал на палубу и спустился в каюту; его сосед уже спал и, когда
зажегся свет, сердито повернулся к стенке; иллюминатор не открывался весь
день, и в каюте нечем было дышать; Бэзил закурил сигару, лег и раскрыл
книгу. Вскоре старенький пароход стало покачивать, а когда он вышел из бухты
в открытый океан--легонько подбрасывать на волнах. Бэзил выключил свет и,
счастливый, закурил очередную сигару.
В Лондоне леди Метроленд устраивала прием.
-- Теперь никто не приглашает нас в гости, кроме Марго. Может, правда,
только она одна и устраивает приемы, -- сказала Соня.
-- Идешь на званый обед в надежде встретиться с новыми, интересными
людьми, а встречаешь старых, скучных знакомых, с которыми можно было бы и по
телефону поговорить.
-- Непонятно, почему нет Бэзила. У Марго он всегда бывает.
-- А разве он не уехал за границу?
-- По-моему, нет. Ты что, забыла, на днях он у нас обедал.
-- Правда? Когда?
-- Дорогая, не могу же я все помнить... Вон стоит Анджела, спроси ее,
она наверняка знает.
-- Анджела, Бэзил уехал?
-- Да, в какую-то невероятно экзотическую страну.
-- Дорогая, так ты, наверно, на седьмом небе от счастья?
-- Да как тебе сказать...
Бэзил проснулся от лязга падающей якорной цепи и, как был, в пижаме
вышел на палубу. Все небо переливалось зелеными и серебряными бликами
рассвета. Развалившись на скамьях и шезлонгах и укрывшись чем попало, спали
пассажиры. Между ними, открывая люки, бегали босоногие матросы; младший
офицер что-то кричал с мостика людям на лебедке. К пароходу уже подплыли
принять груз два лихтера, а вокруг них сновало с десяток груженных фруктами
лодок.
Вдалеке, на расстоянии примерно четверти мили, выступала из воды
набережная Матоди; над белыми и мшистыми крышами домов возвышались минарет,
португальский форт, миссионерская церковь, несколько самых крупных городских
магазинов, отель "Император Амурат"; за городом и по обеим его сторонам
вдоль побережья тянулись луга и зеленые плантации, а у самой воды
раскинулись пальмовые рощи. Над городом высоко в небо уходили еще окутанные
предутренним туманом крутые отроги гор Сакуйю, где через перевал Укака
вилась дорога в Дебра-Дову.
К облокотившемуся на поручни Бэзилу подошел интендант:
-- Вы здесь сходите, мистер Сил?
-- Да.
-- В таком случае вы -- единственный. Мы отплываем в полдень.
-- Я уже готов, мне только одеться.
-- Вы в Азанию надолго?
-- Возможно.
-- По делу? Говорят, страна интересная.
Однако на этот раз Бэзил был не склонен просвещать своего собеседника
и, буркнув: "Нет, на отдых", возвратился в каюту, оделся и собрал вещи. Его
сосед посмотрел на часы, выругался и повернулся к стене; проснувшись, он
обнаружил пропажу крема для бритья, комнатных туфель и отличного
тропического шлема, который он всего несколько дней назад приобрел в
Порт-Саиде.
4
Конечная станция Grand Chemin de Fer d'Azanie находилась в миле от
Матоди. К ней вела широкая, совершенно разбитая дорога, с обеих сторон
обсаженная акациями, между которыми были развешены разноцветные флажки.
Посреди дороги, на покрытой рытвинами и выбоинами красной земле лежал на
боку заржавевший грузовик, который пытались оттащить в сторону скованные
цепью каторжники. Грузовик валялся здесь уже полгода после того, как
шофер-араб на большой скорости врезался на нем в идущее навстречу стадо. В
настоящее время шофер за отказ оплатить стоимость ремонта отбывал срок в
городской тюрьме. Автопокрышки были изЦедены белыми муравьями, многие детали
разворованы на починку других машин, а между задними колесами, отгородившись
от мира сложнейшим сооружением из лохмотьев, листового железа, грязи и
травы, устроилась жить семья туземцев.
Под машиной туземцы нашли себе пристанище еще в то спокойное время,
когда император был в горах. Теперь же он вернулся и отдал приказ оттащить
грузовик на обочину, чтобы освободить дорогу на станцию. С возвращением Сета
Матоди наводнили солдаты и государственные чиновники, и уже три недели город
бурлил, стены домов были оклеены прокламациями, по улицам маршировали
войска, играла музыка, на городской площади вешали пленных -- покоя не было
ни днем, ни ночью. В арабском клубе росло возмущение новым режимом.
Махмуд аль-Хали ибн-Саид, болезненный отпрыск старейшего в Матоди
арабского рода, сидел в окружении своих соотечественников и с мрачным видом
жевал кхат. Сквозь зарешеченные ставни в комнату пробивалось солнце,
бросавшее узорчатый свет на потертые ковры и диваны; у кальяна не хватало
