И на следующий день светило солнце, шумела вода, пьянил весенний воз-
дух - я пришел за справкой к лечащему. Опять без очереди, сразу попал в
кабинет. Она посмотрела все записи, электрокардиограмму, одной рукой
взялась за заветный бланк, отпечатанный почему-то на зеленой бумаге -
цвет надежды, а другой вытащила из отдельного кармашка бумажки с ре-
зультатами анализов. Такие длинные, как при сдаче белья в прачечную.
Зеленый бланк ей пришлось отложить. Она уставилась в справки, потом
на меня.
- У вас больные почки.
Если бы в этот момент я лежал на столе в электрокардиографическом ка-
бинете, то приборы установили бы, что сердце у пациента Истомина упало.
Глухая пустота на его месте. Разве это жизнь с больными почками? Медлен-
ное умирание. И прощай поездки, застолья, прощай элементарная каждоднев-
ная свобода пить и есть, что захочется - остренькое, кисленькое, марино-
ванное, та свобода, о которой ежедневно просто не помнишь, не замечаешь
ее. К тому же, придется уйти из редакции - кому нужен невыездной сотруд-
ник?
- Что делать, доктор?
- К урологу. Срочно. Он консультирует... Минутку, проверю... да, по
средам и пятницам. Завтра, значит.
Солнце нестерпимо кололось лучами из множества весенних лужиц - нет,
нет, нет, булькала в стоках талая вода - не да, с грохотом выстрела раз-
бивались вдребезги сорвавшиеся с крыш сосульки - нет!
Уролог молча выслушал мои сбивчивые мрачные объяснения.
Усмехнулся.
- Давайте-ка повторим анализы. Следовательно так, молодой человек,
слушайте и запоминайте...
И доходчиво, как старшина новобранцу, вразумил, как грамотно сдать
требуемое. Де-лай раз! Де-лай два! Воль-но!
Добавил задумчиво:
- Большие карьеры рушились... Какие люди!.. И все из-за невежества...
Я в точности выполнил его инструкции.
Мой друг, которого я через два дня случайно встретил, выходя из по-
ликлиники, так и не понял, почему я затащил его в ресторан, где угостил
и студнем с горчичкой, и заливным с хреном, и борщом с салом, и шашлыч-
ком на ребрышках, и мороженым с сиропом. Мы залили все это парой бутылок
сухого грузинского вина.
Друг ел, пил, причмокивал и только удивленно таращился, когда я бесп-
ричинно, по его мнению, весело смеялся. Еще бы! В кармане моего пиджака
лежал заветный зеленый бланк - прав был уролог. Правее не бывает...
Троллейбусом от метро до Звездного бульвара, где на кончике обелиска
торчит ракета, которая никуда никогда не улетит, а в основании - музей
Космоса, который вечно закрыт. Психдиспансер - во дворе длинного ряда
одинаковых домов, никогда не помню точно, в каком именно, но условный
рефлекс ежегодного посещения всегда приводил меня к дверям подъезда за
углом. То ли от соседства с космическим мемориалом, то ли от канцелярс-
кой обыденности заведения, где за сотнями карточек стоят глаза безумия
со своей историей, но странное ощущение каждый раз морозно продирало у
окошка регистратуры. Казалось, что очкастая пожилая женщина в белом ха-
лате расхохочется, обнажив клыки вампира, и спросит загробным голосом:
- Был в Алжире? И видел, что у алжирского бея под носом шишка?
Финал гоголевских "Записок сумасшедшего" вспомнился, когда получал
справку из психдиспансера перед поездкой в Алжир.
Справка из психдиспансера - странная справка. Она удостоверяет не на-
личие, а отсутствие. Что я не состою. Что я не безумен.
Такая же справка свидетельствует, что я не болен туберкулезом. Прав-
да, для этого надо сделать снимок грудной клетки. Руки на пояс, локти
вперед, подбородок повыше, вздох, не вы-ды-хать, одевайтесь. Результат
через три дня. Вспоминается прошлое - жизнь взаймы от снимка до снимка,
тубдиспансер, туббольница, тубсанаторий. Я давно уже снят с учета, а все
равно идешь к холодному экрану, как на эшафот. А вдруг опять задует се-
верный ветер с юга?
Снимок подтвердил наличие отсутствия процесса в легких. И справка то-
же.
Споткнулся, как всегда, на ровном месте. Вот уж не ожидал. И у кого?
У хирурга.
Плоское, как блин, лицо, раскосые глаза. Тувинец? Кореец? Как его за-
несло сюда, в центр столицы, в ведомственную поликлинику? Сидел, писал
что-то, велел раздеться до пояса. Я повесил пиджак на стул, снял пуло-
вер, рубашку, майку.
Он оторвался на мгновение от записей, не взглянув на меня, сунул в
ямку пупка мизинец и долго мыл руки после этой пустяковой процедуры.
- Одевайтесь, - громко выкрикнул откуда-то из раковины.
Сел за стол. Взял мою карточку, стал что-то в ней писать. Долго. Под-
робно. Я даже засомневался - обо мне ли?
Оказалось, обо мне. Вытянул откуда-то белый прямоугольный листок, за-
полнил его, протянул мне.
- Что это? - не понял я.
- Направление, - он в первый раз посмотрел на меня черными непроница-
емыми восточными глазами.
- Какое направление? Куда?
- На операцию. У вас пупочная грыжа. Резать надо.
- Резать?!
Иногда на меня находит. Бывает.
Я озверел. Во мне включилось что-то стихийное, неуправляемое. Как
будто у меня не было справки из психдиспансера, что я не ку-ку.
- Вы хоть соображаете, что говорите? - подозрительно оглянувшись на
всякий случай, удивленно-разгневанно зашептал я. - Газеты читаете? Куда
вскоре поедет глава нашего государства? В какую страну? Поняли? А вы ме-
ня на операционный стол загоняете? Учтите, расскажу, где следует, как вы
ставите диагноз одним пальцем, проверят вас как специалиста...
В его раскосых глазах мелькнул страх. Он покраснел, как краснеют
смуглокожие - стал желто-розовым.
- Хорошо, - тоже шепотом сказал он. - Я напишу, рекомендовано прокон-
сультироваться. А вы побольше упражняйтесь. Физически.
Написал.
Я начал отходить.
- Спустите штаны, - опять повернулся он ко мне. - И трусы тоже.
Нет не пальцы, четыре железных штыря, по два с каждой стороны, вонзи-
лись мне в пах.
- Так не больно? - спросил он.
- Нет, - на спертом дыхании ответил я.
- А так? - вонзил он штыри повторно.
- Не больно, - задохнулся я.
- Одевайтесь.
А ведь мне ехать к ним. В Азию.
Нам.
У Алены были свои "хирурги". Районные. По женской части. Пришла от
гинеколога зареванная. Какие-то уплотнения в левой груди. Может, спать
теперь только на правом боку? Справку дали, но в заключении написали,
что необходимо регулярно проверяться. А это козырной туз в костлявых ру-
ках ведьмы из загранкабинета.
Три недели ежедневной нервотрепки, бесконечных ожиданий в очередях
наконец-то прошли. Опять мы сидели вдвоем среди таких же супружеских пар
с беспокойными глазами. В руках карточки с полным набором справок. Але-
нина карточка вдвое пухлее моей. Может, пока не поздно, замазать, за-
черкнуть, вытравить запись гинеколога? И брошка наготове. Серебряная. С
большим желтым топазом. Говорят, серебро сейчас в цене.
Вот и наша очередь.
Вошли в кабинет.
За столом вместо ведьмы - полная, немного растерянная женщина в белом
халате.
- Что у вас?
Я протянул ей наши карточки.
Она их бегло просмотрела. Закрыла. И задумчиво уставилась на дважды
подчеркнутом красным - "тропики".
- Вы не знаете, если тропики, - спросила она у меня, - то нужна ли
еще одна виза на справке?
Я пожал плечами. Улыбнулся пошире.
- Когда оформлялся на Кубу, то не требовалась. Это точно.
- Никак не могу запомнить, столько инструкций, столько правил, - по-
жаловалась она Алене с досадой. - Ладно, спрошу у главного.
Она выписала нам по справке, поставила свою подпись и вышла из каби-
нета.
Вернулась быстро.
- И правда, ничего не надо, - протянула она мне справки. - Поставьте
печати в регистратуре. Не забудьте.
- Спасибо, доктор.
- Не за что.
- Ну вот, а ты, глупая, боялась, - сказал я Аленке на улице.
- Это еще неизвестно, кто больше боялся, и значит, кто глупее, -
рассмеялась она.
Глава пятая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава пятая
Анкеты - пустоглазые, согнутые вдвое листы бумаги размером с амбарную книгу и
ординарным вкладным линованным листом для автобиографии. Ответ должен строго
соответствовать поставленному вопросу: был? - не был; состоял? - не состоял;
привлекался? - не привлекался. Жизнь расчерчена сеткой граф и колонок,
разделена, препарирована, исчезло своеобразие человеческой индивидуальности -
но глаз опытного кадровика мгновенно выхватит подноготный смысл безобидной с
виду информации.
Какова же наша с Аленой подноготная?
Пункт второй: не изменял. Звучит, как присяга, как клятва в верности,
на самом деле, фамилии своей я не изменял. Как звено в цепочке, ношу
прозвище своих предков - Истомины. Многочисленный некогда клан Истоминых
выбил голод и репрессии тридцатых, выкосила война, от густого генеалоги-
ческого дерева остались две веточки - одна затерялась в Прибалтике, в
Москве - отец, я и сын от первого брака. Тоже Истомин. Последняя ка-
пелька. Хотя сам вопрос, изменял ли, заставляет оценить Истомина Валерия
Сергеевича как личность, ответ же на него...
Надеюсь, что не изменял.
Когда мог, не изменял.
Прочитанная где-то древняя мудрость служила и служит для меня ответом
на этот вопрос, она сложилась и даже зазвучала стихом:
Творец мой, сколько тебя просило,
Но разве поможешь всем,
кто утерял верную нить?
Господи, дай мне силы,
Чтобы смириться с тем,
Что я не могу изменить.
Сколько же страха и ужаса!
В бездне твоей - твой Эдем.
Как мне его отворить?
Господи, дай мне мужество,
Чтобы бороться с тем,
Что я могу изменить.
И дай мне, забудь про скудость,
Помня, что непростое слово - "Быть" или "не быть", Господи, дай мне
мудрость, Чтобы одно от другого Жизнью своей отличить.
И Алена не изменяла. Тоже осталась Борисовой. Судьба ее фамилии, ее семьи
схожа с моей. Общая судьба. Советская. Когда женились, Алена попросила меня,
можно я останусь Борисовой? Почему же нет? Правда, из-за этого приходилось
убеждать бдительных ревнителей нравственности, что мы - муж и жена, особенно в
домах отдыха и санаториях.
Образование высшее. Даже два - Технологический и вечерний экономичес-
кий, третьим можно считать институт марксизма-ленинизма. Плюс английский
- получается подкованный на все четыре специалист высокого класса с ок-
ладом сто восемьдесят.
Национальность: конечно, русский. Почему конечно? Потому что естест-
венно, как дыхание, как воздух и вода, как небо. Как земля, на которой
родился и рос. Не понимаю, не принимаю, когда зло косятся друг на друга
в обиде за свою великую или малую нацию. Представить себе ненависть ино-
родца мне также тяжело, как психически здоровому человеку ощутить состо-
яние страдающего комплексом неполноценности. Все мы - дети своих народов
и дети одной цивилизации. Очень верно говорят англичане: "Дэ уорлд из
смол", - мир мал. Не нужен этот вопрос в анкете. И в паспорте. Россия,
Русь живет в сердце моем.
Член Коммунистической партии Советского Союза. С пятнадцатилетним
стажем. Взысканий не имел. Был членом партбюро, пропагандист. Долго не
вступал - не верил. Двадцатый съезд - время моей студенческой поры, вто-
рой курс. Они жили рядом, работали вместе со мной - те, для кого кодекс
строителя коммунизма должен быть священным писанием. Двойная жизнь. В
трудах классиков, учебниках, газетах - одно, в действительности - совсем
другое. Вступил, то есть сознательно начал жить двойной жизнью, поняв,
что быть вне правящей силы в однопартийной системе - добровольно отка-
заться от возможности изменить то, что я могу изменить. Господи, дай мне
мужество... Как же отказаться от посильного вклада в социум, где жить до
смерти? Велик ли мой вклад? Каждый сам для себя избирает меру оценки,
точку отсчета. Три моих оболочки, три сферы сознания наполнены разным
содержанием. Общественная, чей источник - печать, радио, телевидение,
