который требовательно прозвучал внутри Ивана Сергеевича. Иван
Сергеевич остался неподвижен, а внутри себя снял телефонную
трубку и односложно, но с готовностью отвечая, выслушал чей-то
бархатный гулкий голос. Беседа была короткой, судя по тону, дове-
рительной и закончилась бурными взаимными пожеланиями и бод-
рыми приветственными салютами, словно расходились после встре-
чи на далеком меридиане два фрегата.
Иван Сергеевич положил карандаш поперек листа с перечерк-
нутыми цифрами и сочувственно взглянул на Виктора.
- Вот Георгий Аркадьевич звонил, у него в лаборатории тоже
опыты поставили, какие Марчук ставил, и получили, понимаешь,
Коробов, получили-таки тридцать процентов прироста... Эх, ты,
балаболка, зря я тебе поверил...
... В другом сне майор Савелов писал и писал свой длинный ра-
порт, сочувственно кивая головой Виктору. Виктор видел одновре-
менно и майора Савелова, и себя, и то, что пишет майор. А получи-
лось так, что Виктор говорил одно, а майор писал совсем другое.
При этом майор внимательно выслушивал объяснения Виктора и все
его слова обращал против Виктора. Работа эта была нелегкая, ино-
гда майор задумывался, но, преодолев временно возникшую слож-
ность в изложении какой-то мысли, веселел и уже даже совсем с
симпатией глядел на Виктора.
Майор дописал рапорт, отметил этот факт точкой, аккурат-
но поставленной в конце последней фразы, посмотрел с удовлетво-
рением на исписанный лист и поставил готическую, вытянутую в
струнку по стойке "смирно", подпись. Вздохнул, сдвинул фуражку
на затылок, поднялся и вышел, скрипя сапогами.
Виктор, по мере того, как давал объяснения и одновременно
читал рапорт майора Савелова, все отчетливее понимал всю безыс-
ходность своего положения и бесполезность своих объяснений. Он
смотрел на листок рапорта, оставленный майором на столе, и бе-
зумное желание прекратить разом эту духовную пытку подсказало
ему такой простой и такой желанный выход. Виктор листок ра-
порта, свернул его вчетверо, скатал в трубочку и зажал в кулаке. А
кулак сунул в карман куртки. И там, в кармане, обнаружил дырку, в
которую протолкнул трубочку рапорта.
Половина дела была сделана. Виктор встал и подошел к двери.
Глубоко вздохнул и выдохнул - словно весь встряхнулся. По коридору
отделения милиции Виктор прошел не торопясь, по-деловому рав-
нодушно. Все были заняты своими заботами и никто на него не
обратил внимания.
Солнечный свет летнего дня приветствовал Виктора на пороге,
и только, когда Виктор вышел из переулка, в котором находилось
отделение милиции, на широкую улицу, то увидел майора Савелова.
Майор стоял спиной к нему на другой стороне улицы, заложив
руки за спину. В руках он держал белый конверт. Майор приоткрыл
металлический козырек красного почтового ящика, на котором
наискось было написано белым "Для Москвы" и опустил письмо. За
это время Виктор успел дойти до подземного перехода, ведущего в
метро.
Виктор ехал в метро и, казалось, на вкус, на цвет, на запах
ощущал пьянящий воздух свободы: хочу - в кино, хочу - в ресторан,
хочу - в осенний лес за городом, хочу - ... Что хочу, то и ворочу. До-
ма он скинул куртку, ботинки и завалился на кровать, закинув за
голову руки.
Все данные Виктора - адрес, фамилию, служебный телефон,
место работы - майор написал в рапорте. Майор их не запомнил,
наверняка, не запомнил, а если и запомнил, то пойди теперь докажи,
что Виктор был в милиции.
Виктор рассмеялся, сел на кровать и бритвой подпорол под-
кладку куртки. Белая трубочка бумаги осталась белой, когда он
раскатал ее, осталась белой, когда он развернул вчетверо сло-
женный лист, осталась белой, когда он перевернул лист. Бумага
была пустой.
И Виктор с ужасом понял, что он, не посмотрев, взял этот
лист бумаги со стола, а рапорт унес с собой майор Савелов, запе-
чатал его в конверт и опустил в красный ящик с надписью "Для Мо-
сквы"...
... В третьем сне Галина стояла у зеркала и причесывалась.
Она злилась и от того похорошела. Виктор поймал на лету ее руку
и потонул лицом в ее теплой ладони. Галина попыталась выдернуть
руку, бросила расческу и другой рукой схватила Виктора за волосы,
повторяя со слезами в голосе:
- Дурак, господи, какой же дурак! Угораздило же меня полю-
бить такого дурака...
Но сопротивлялась она не зло и, в конце концов, притянула его
голову к себе и поцеловала так властно и желанно, как она сделала
это в первый раз, неожиданно для него, вскоре после их знакомства.
И Виктор пил соленую влагу ее глаз, и ему было горячо от ее дыха-
ния, и он все крепче обнимал ее, пока она, ласково разведя его руки,
не перевернулась в его объятиях и не попросила тихо:
- Помоги мне...
Виктор смотрел на ее покорно склоненную шею, на ее пылаю-
щую щеку и припухший от слез глаз, и руки у него дрожали от
нежности и желания. Виктор уже представлял себе, как она скинет
платье, но молния не хотела расстегиваться, черная скобка замоч-
ка выскальзывала из рук и тогда Виктор, понимая, насколько па-
губна любая заминка, схватился руками за ворот платья и рванул
его.
Галина растерянно вскрикнула:
- Что ты наделал?!
Она с ужасом и отвращением посмотрела на Виктора, удержи-
вая руками разорванное платье на плечах. Глаза ее опять заполни-
лись слезами, а потом засверкали ненавистью и презрением:
- Так я и знала!.. Тоже мне мужчина называется!.. Георгий себе
такого никогда бы не позволил... Я ухожу от тебя...
... После каждого такого яркого, напряженного видения Вик-
тор просыпался, но не совсем, а будто всплывал и вновь погружался в
горячую дремоту, пока окончательно не забылся и не проспал до
трезвонящего будильника, который истратил весь свой завод, чтобы
вернуть хозяина из серого небытия к действительности.
Умывшись, Виктор включил электрическую бритву, но бриться
не стал.
Из зеркала на него смотрело незнакомое, чужое лицо.
Маска.
Пока он пробуждался и смывал под душем остатки сна, то вос-
принимал как естественно затекшую, очевидно, из-за неудобного ноч-
ного положения на подушке, левую половину лица. Теперь же он уви-
дел, что верхнее левое веко прикрыло глаз наполовину, сделав
взгляд тяжелым и неподвижным, а нижнее веко опустилось, обнажив
белок в красноватых прожилках и влажную, слезящуюся слизистую
внутренность. Левый угол рта также сполз, словно ртутно набряк
изнутри.
Виктор попытался улыбнуться.
Маска лица оскалилась правой половиной, левая осталась не-
подвижной.
13
Неврологическое отделение военного госпиталя, куда определил
Виктора отец, находилось в Лефортово. Больные ходили гулять в
парк, раскинувшийся над Яузой-рекой, течение которой было столь
незаметно, что, казалось, река не текла, а сонно стояла в гранитных
берегах.
Соседями по палате у Виктора оказались два офицера, один -
старший лейтенант, а другой - майор. Оба они были бодры, веселы и
оба седые, хотя майору было под сорок, а старшему лейтенанту - лет
двадцать пять. Оба неукоснительно соблюдали режим, аккуратно
ходили на все процедуры и строго сохраняли государственную тайну о
причинах своих заболеваний.
Существовала еще и моральная дистанция между гражданским
положением Виктора и военным статусом его сопалатников. Однако
все они были равны перед белым равнодушным лицом смерти.
Через несколько дней Виктор узнал, что майор перед тем как
уйти на пенсию приобрел автомашину. Ну и сразу стал управлять ею
так, как привычным ему сверхзвуковым самолетом. В результате, как-
то ночью, возвращаясь с аэродрома, майор сбил человека.
Человек был пьян и пересекал дорогу в неположенном месте. Он
был одинок, этот человек, и никому не нужен, и, очевидно, не в пер-
вый раз нарушал правила перехода, сокращая себе путь домой, пока
его не настигла никелированная смерть, управляемая майором.
Майор сам вызвал скорую помощь и государственную автоин-
спекцию, и, несмотря на смягчающие обстоятельства, на ближайшем
партийном собрании своей части вышел на трибуну и сказал: "Я
убил человека..." и упал с сердечным приступом. Его откачали, на-
шли, что сердце у него в порядке, а вот нервы надо подлечить.
Старший лейтенант оказался военным переводчиком по образо-
ванию. В одной из африканских стран, помогая отстоять независи-
мость образовавшегося государства, вставшего на путь освобождения
от колониального гнета и социальных преобразований, старший
лейтенант попал в руки так называемых "бандитос". Какая это была
страна и что там с ним делали "бандитос", старший лейтенант не гово-
рил, но от воспоминаний бледнел и седая его голова начинала мелко
трястись.
Виктор, пришепетывая онемевшей губой, рассказал майору и
старшему лейтенанту свою историю, хотя, как оказалось, рассказы-
вать было почти нечего. Мучительные переживания Виктора не шли
ни в какое сравнение с несчастьем, постигшим майора, и тем более с
подвигом, совершенным лейтенантом. Виктору даже полегчало, когда
он обнаружил, что его беда - еще не беда. И все же происшедшее на-
столько потрясло Виктора, что он не видел никакого просвета в своем
будущем.
Лечили Виктора только что входящим в моду иглоукалыванием.
Дело в том, что в госпитале собирались открыть иглотерапевтическое
отделение, но начальству необходимо было наглядно доказать эф-
фективность этого не совсем понятного метода лечения. Именно по-
этому врачиха, перенявшая опыт иглоукалывания у китайских спе-
циалистов еще во времена былые и теперь метившая на место заве-
дующей отделением, взялась за лечение Виктора, тем более, что был
он человеком гражданским и случай у него был свежий, незапущен-
ный.
Ежедневно Виктор лежал, утыканный серебряными иголками в
руки, ноги, темя, щеки, крылья носа, губы, мочку уха, а врачиха про-
поведовала ему китайскую философию о том, что Виктор должен
верить ей, иначе лечение не пойдет.
Врачиха также объясняла ему, что каждый человек состоит из
каналов, сквозь которые струится светлая небесная энергия жизнен-
ной благодати, и что болезнь - это только засор какого-нибудь кана-
ла, и что она своими серебряными уколами прочищает путь живитель-
ной субстанции. Такова была китайская концепция строения человека
и связи его с природой, с воздухом и водой, с теплом и холодом, с
тяжестью и невесомостью, со светом и темнотой, но Виктор эту кон-
цепцию не воспринимал, его мучили совсем другие вопросы, ответ на
которые помог ему найти Антон.
Антон.
Ан-тон.
Даже имя его никогда не склоняли. Насколько помнил Виктор по
школе и по студенческим годам, Антона никогда не звали Тошкой или
Антошкой, не рифмовали его имя с картошкой, а всегда Антона
называли Антон. В глаза и за глаза. Его не по-детски серьезный
внимательный взгляд серых спокойных глаз внушал уважение, как
взрослым, так и сверстникам. Мальчишки старались заслужить
именно его похвалу, а взрослые беседовали с ним, как с равным.
Сам Антон всегда был немногословен, он умел слушать, диалог с
ним превращался в монолог, причем собеседник Антона был всегда
убежден, что Антон полностью разделяет и одобряет его суждения.
На самом деле Антон смотрел на этот мир по-своему, но откровенным
он не был ни с кем.
Даже с Виктором.
Это Антон окрестил Виктора Викой. Вика считался другом Ан-
тона. Они сидели вместе за одной партой. Виктор втайне гордился
таким товариществом, не задумываясь над тем, почему именно ему так
повезло, и был беззаветно влюблен в Антона. Виктор радовался,
когда видел, что Антон ценит его преданность, его готовность по-
жертвовать самым дорогим, что может быть у мальчишки: блестя-
щим металлическим шариком, иностранной почтовой маркой или
пластмассовым пистолетиком, стреляющим водой.
Антон никогда ни о чем не просил Виктора, но избрал его себе в
