друзья потому, что сам нуждался в товарище, с которым можно было
бы разделить свое одиночество.
... Антон и Виктор сидели на скамейке в Лефортовском парке над
Яузой-рекой. Виктор уже рассказал Антону о нелегких судьбах
своих сопалатников, о врачихе и ее китайской концепции и, наконец,
с болью поведал о полном крахе своей веры в справедливость и доб-
рую основу человеческих взаимоотношений, что подтверждалось
глухой бесперспективностью на службе и безвозвратным уходом Га-
лины.
Антон терпеливо выслушал Виктора и поподробнее расспросил
его о китайской модели человека.
Садилось солнце, и в наступающих сумерках все темнее станови-
лись аллеи Лефортовского парка и, наоборот, все светлее серел гранит
набережной. Виктор закрыл глаза и после долгого молчания загово-
рил, как бы медленно размышляя вслух:
- Представляешь, Антон, я настолько хочу разом избавиться от
всего, что навалилось так неожиданно на меня, что даже мечтаю о
каком-то чуде... Например, чтобы к нам на Землю прилетел кто-то с
другой планеты и привез бы с собой чудодейственное лекарство. Я
понимаю, что это мечта, бред, что я хочу слишком многого и чтобы
все исправилось быстро и легко, поэтому пусть это лекарство дейст-
вует не по принципу: раз - и все! а постепенно. Скажем, каждый день
принимаешь дозу лекарства и на один сантиметр очищаешься от всего
больного. Во мне сто восемьдесят пять сантиметров и поэтому сто
восемьдесят пять дней идет очищение. После первого дня волосы стали
густыми и красивыми, исчезла седина и перхоть, на следующий день
пропали морщины на лбу, а сосуды головного мозга стали чисты и
эластичны, позже зародились новые зубы и, главное, что есть наде-
жда, есть уверенность, что завтра ты будешь здоровее, чем сегодня, это
очень оптимистичный процесс - процесс выздоровления, очищения,
пока в одно прекрасное утро ты не проснешься совсем новеньким.
Все свежее, красивое, чистое - глаза, зубы, кожа...
- И душа? - спросил Антон. Душа тоже вместе с телом очистится -
сантиметр за сантиметром? Или в ней больше, чем сто восемьдесят
пять?
- Как нет того инопланетного лекарства для тела, так нет лекар-
ства и для души. Да и не может быть, - безнадежно ответил Виктор.
- А я рад тому, что ты задумался над этим...
Антон посмотрел на Виктора и размеренно продолжал:
- Подавляющее большинство людей не хочет думать о смысле
жизни - для этого необходимо иметь высокое мужество. А человек,
каждый человек, изначально осужден и обижен. В каждом, может
быть, и незаметно для него самого, живет обида за то, что он поя-
вился на этот свет помимо своей воли, и что он болен, а если здоров,
то некрасив, а если красив, то глуп, а если умен, то не начальник, а
если начальник, то нелюбимый. Обида такая живет всегда, потому
что каждому человеку надо ежечасно, ежедневно самоутверждаться в
самом себе, в вере в самого себя. Ведь каждый из нас уникален и не-
повторим, но все мы осуждены - нас ждет смерть. И единственное ей
противопоставление - это вера в собственное "я". Есть, правда, время,
оно зовется детством, когда не понимаешь по-настоящему, что ты
смертен, когда мама и папа берегут тебя теплом своей родительской
любви от забот, от холодного равнодушия чужих людей, от того, что
тебе еще предстоит... Я не имел и этого... Мать моя подкинула меня в
пятилетнем возрасте своей одинокой престарелой сестре, тете моей -
Фросе, и сгинула где-то в Сибири, не то на Камчатке со своим очеред-
ным избранником, одному из которых появлением на этот свет обязан
и я...
Виктор с удивлением слушал Антона. Виктор, его лучший
друг, всегда верил, что родители Антона - люди нелегкой судьбы,
пострадавшие в смутные времена, а благородная тетя Фрося - человек,
вскормивший и вырастивший сироту Антона.
- Думаешь, я обиделся на весь мир только из-за того, что меня
лишили счастливых детских эмоций? - усмехнулся Антон. - Нет. Ну,
не повезло, ну, бывает... Бывает и хуже... Бывает так плохо... Зачем
меня взяла к себе тетка? Почему не сдала в детский дом? Всю жизнь
она попрекала меня куском хлеба, говорила, что из-за меня не может
выйти замуж, выгоняла на улицу, когда к ней кто-то приходил... В
такие моменты я шел к тебе, к твоей маме, у нее-то хватает любви и
добра на всех. Зато на людях тетя Фрося становилась одинокой жен-
щиной, для которой кроме Антона никого не существует... Уже тогда
я понял, что все люди лгут, что они хоть что-то, а скрывают, извра-
щают, утаивают... Все двойные и все двойное... И не жди иного. В
каждом из нас есть второе, более глубокое, невидимое дно... "Нет
правды на земле, но правды нет и выше", - так сказал Пушкин устами
Сальери, а Пушкин знал, о чем говорил... Всегда, во все времена все
повторялось сызнова и кончалось тем же. Вот и делай отсюда вывод -
ради чего стараться? Чему радоваться? Кого любить?
Виктор слушал и, как бы в подтверждение неожиданной исповеди
Антона, у него появилось и окрепло двойственное ощущение, вернее
ощущение двойственности. С одной стороны, в словах Антона звучала
жестокая истина и в то же время, даже в состоянии своей пессими-
стической подавленности, Виктор не мог, не хотел, не желал принять
фатальную неизбежность антоновской концепции.
- То есть как это некого любить, нечему радоваться? - запротес-
товал Виктор. - Разве мы сами, по собственной воле творили любовь?
Это же она избирает нас! А мы над ней не властны. Никто нас с Гал-
кой не заставлял любить друг друга...
Антон прищурился, покачал отрицательно головой, потом мяг-
ко сказал Виктору:
- Вика, ты только пойми меня правильно - то, что я тебе сейчас
скажу, необходимо понять прежде всего тебе самому, чтобы ты потом
не делал ошибок, не попадал в больницу. Не обижайся, а подумай
спокойно - ведь скорее всего Галина, Галка, птица, радость твоя нико-
гда не любила тебя по-настоящему. Иначе она не ушла бы от тебя к
этому Георгию Аркадьевичу, иначе она навестила бы тебя хоть разок
здесь, в госпитале, иначе она была бы верна тебе, твоим интересам, я
имею ввиду твою мастерскую...
- Нет, это неправда, она любила меня! - горячо запротестовал
Виктор и тут же в глубине души поверил Антону.
А Антон вспомнил новогоднюю ночь, когда они вместе пели и
веселились в комнате, которую снимали Виктор и Галина. Виктор,
пьяный больше от счастья, чем от выпитого, вышел на кухню за
чем-то, где курили остальные гости, и Галина, сидевшая на кровати
рядом с Антоном, тут же властно обняла его за шею и жадно поце-
ловала. Антон не стал об этом говорить Виктору ни тогда, ни после, но
сейчас, в Лефортовском парке, он подумал о том, что надо каким-то
образом предостеречь Виктора и поэтому перешел на дружески грубо-
ватый, слегка циничный тон:
- К сожалению, это правда, старик. И ты сам это прекрасно зна-
ешь. Лично я всегда, когда глядел на тебя с Галиной, всегда убеждал-
ся, что ты достоин лучшего, лучшей судьбы, лучшего экземпляра
слабого пола. Ты пойми, что все женщины - это дикие кошки, они
никогда не поддаются окончательному приручению. И Галина, Гал-
ка твоя, была не птицей, а худой, голодной кошкой, которая отогре-
лась в твоем тепле и потянуло ее на волю, на охоту. Так что считай, что
крупно не повезло этому Георгию Аркадьевичу, а тебе, наоборот...
Кстати, о делах, о твоей работе... Если уж тебе так худо со своим
шефом-дураком, так что на нем свет клином сошелся? Поищем тебе
другую работу, например в нашем министерстве. Хочешь? А лучше
делай потихонечку диссертацию, будь вежливым и аккуратным, ис-
полнительным, нужным человеком. Или тебе с этим Иваном Сергееви-
чем весь век свой жить?
- Опять двойное... - Виктору была приятна забота Антона, да он
и сам переоценивал, переосмысливал свое поведение на работе, пони-
мая, что своими декларациями о справедливости, что своими пря-
мыми, открытыми действиями он ничего не добьется.
- Если хочешь, то даже тройное, - кивнул согласно Антон в ответ
на слова Виктора. - Тебя освободили от стенной газеты? Прекрасно.
Теперь присмотрись к тому, кто у вас всей наглядной пропагандой в
институте заведует. Помогай этому человеку щедро, от души, не жалей
для него ни времени, ни сил, а он тебя не забудет при случае. А случай
будет, обязательно будет. Это будет твой козырь, твоя защита.
- Противно, Антон, - поморщился одной стороной лица Виктор. -
Притворяться противно. Все равно, что в гостях - тебе подадут что-
нибудь несъедобное, а ты должен есть да еще нахваливать - вкусно! А
сам думаешь, как бы не отравиться...
- А ты думал, что все схватятся за голову - как же мы это про-
смотрели такого честного, такого принципиального человека, как
Виктор Григорьевич Коробов. Ведь у него такие светлые идеи по по-
вышению, простите, по понижению производительности, столь необ-
ходимых нашему народному хозяйству агрегатов. Это же гениально
просто, что предлагает Коробов: надо требовать от агрегата, от челове-
ка только то, что он может, только то, на что он способен. И не боль-
ше! Вот тогда все станет ясно, все займет свои места. А вот Иван
Сергеевич явно проявил близорукость, недооценил Коробова - давай-
те-ка мы их поменяем местами. Иван Сергеевич, конечно, человек
исполнительный, ему как скажут, он так и сделает, но зато Коробов...
Коробов - человек творческий, не так ли?.. Или ты наивно думал,
что твоя синяя птица Галка прилетит и защебечет словами: "Чижик-
Пыжик, я продала импортные сапоги с подковами и вензелями, не
нужны они мне, глупости все это, подумаешь сапоги, не в них счастье,
в старых похожу, только набойки отдам прибить, да в старых и гораздо
удобнее, совсем не жмут..." Думаешь, другие ради тебя должны
жертвовать своим?.. Будь умнее других, терпеливее и они сами с удо-
вольствием окажут тебе ту услугу, в которой ты так нуждался, да еще
поблагодарят тебя.
- Неудобно как-то, стыдно обманывать, - больше для вида сму-
тился Виктор.
- Почему? - искренне удивился Антон. - Каждый живет в мире
своих собственных иллюзий, один считает тебя плохим, другой - хо-
рошим. А кто прав? Каждого устраивают избранные им иллюзии,
каждому удобны именно свои заблуждения, никто не желает отказы-
ваться от них. Так какой отсюда следует сделать вывод? Наверное,
лучше, чтобы у твоего врага или у человека, от которого ты зависишь,
была бы о тебе хорошая иллюзия, а не плохая. Не так ли?
- А может быть, мне неважно, что обо мне думает мой враг или
человек, от которого зависят мои дела? - Виктор уже с жадным инте-
ресом вступил в спор и внимательно следил за ходом рассуждений
Антона. - Мне важно, что я думаю сам о себе. Вот Марк говорит, что
есть такое мгновение в жизни каждого человека. Это мгновение не-
простое, оно последнее и именно в это мгновение человеку открывает-
ся все прожитое разом и при этом человек ощущает и познает все ве-
личие, всю гармонию мироздания. И вот только в этот момент, в мо-
мент этого мгновения, белого мгновения, человек понимает, как он
прожил свою единственную, свою неповторимую жизнь... Вот я и
хочу, чтобы в этот момент мне не было горько и отчаянно жалко
себя.
- О! - Антон поднял вверх указательный палец. - Наконец-то,
мы добрались до главного. Молодец твой Марк! Вот и получается -
если не хочешь пережить мгновение ужаса от сознания самим собой
же загубленной жизни, то надо ежедневно, ежечасно помнить о бе-
лом мгновении. Вот послушай, как об этом сказал поэт...
Смертелен сон в ночи хрипевших
И не увидевших утра...
Чей это суд вершится сверху,
Чья кара в этот миг завершена?
Пора бы ей в лицо вглядеться,
Пора бы четко различить
В пустых глазницах холод смерти
И с нею жизнь свою сличить.
Раз все в сравненье познается,
Пусть будет познано вдвойне.
Я - Человек!
