стола в светлом, теплом, чистом и вполне домашнего вида подъезде.
- Девятнадцатая квартира, Березницкий,- с уместной дозой будничной
беглости и казенной вежливости сказал Звягин. Вахтер, естественно, чуть
помедлил, читая его взглядом, и наметил движение в сторону телефона -
позвонить в квартиру, представить гостя и полуить согласие на впуск. В
правильный момент Звягин достал из нагрудного кармана красную корку с
гербом и секунду держал перед вахтером. На полсекунды открыл и,
профессионально сжав в руке (не вырвать!), подержал еще.
- А вы звоните,- разрешающим тоном бегло сказал он от лифта.-
Сергеев.
Пока он ехал на пятый этаж, хозяин был уже извещен и - д-р-р звонок,
кратко и уверенно,- открыл двери сам.
- Добрый вечер. Яков Тимофеевич,- с безулыбистой теплотой протянул
Звягин руку, шагнув через порог.
- Здравствуйте,- спокойно, в е с о м о отвечал Яков Тимофеевич.
Так вот ты какой, гнида. Росточку неплохого, крепость еще видна, рожа
массивная... тупая, уверенная, б р о н и р о в а н н а я рожа. Славный,
должно быть, был рыцарь революции: чистые руки, горячее сердце, холодная
голова, ага... нет, не трусливый старикашка, но это мы еще посмотрим.
- Извините за беспокойство, но дело неожиданное и срочное,- крайне
спокойно сказал Звягин.- Был звонок из референтуры начальнику управления,
связано с телегой. Надо гасить без оттяжки, поэтому меня лично - за вами.-
И протянул, как своему и старшему по званию, заслугам и возрасту, свое
удостоверение, но в руки не дал, хозяин едва заметным внутренним движением
отметил это как правильное, и Звягин отметил это его отмечание.
Березницкий взял со столика в небольшом, но славном холле очки из
китайской плоской вазы ("У кого реквизировал, сука?'") и прочитал не
медленно, но внимательно. За удостоверение Звягин был спокоен - лучше
настоящего, не мальчик.
- Не телефонное,- сказал он, упреждая вопрос.- Такое время. Логично.
А в чем дело, да?
- Конец дня,- сказал он.- Вечный бардак в любимом ведомстве. В
архивах чуток насорили. Остальное - на месте. Березницкий чуть подумал -
тоже крайне спокойно.
- Я на машине,- сказал Звягин. Галстук не обязателен, хотел он
добавить и улыбнуться, но воздержался: это уже лишне.
- Я позвоню,- сказал Березницкий. Соображал он явно уже с трудом, да
и никогда, конечно, большой сметливостью не отличался, за то и держали, но
рефлексы вжились в нем прочно - Вы садитесь.
Без "благодарю" Звягин опустился на диванчик перед телевизором и
расслабил позвоночник.
- Можете. Но Крупников сейчас у хозяина, там освободятся в (взглянул
на часы) восемнадцать пятнадцать.
Шлепнуть бы тебя прямо сейчас, в собственном сортире, и вся недолга.
Да не заслужил ты такой быстроты и легкости.
Упоминание фамилии, причем не сразу, а в правильный момент,- это
подействовало, разумеется, успокаивающе. Да и обликом Звягин, то бишь
Сергеев, был правилен, безупречен. Разве что лицо запоминающееся, так в их
управлении это неважно.
- Переоденусь,- сказал Березницкий и вышел. В глубине квартиры
перемолвился неразличимо фразами с женой, которая так и не показалась -
своя дрессура.
Явившись в синем, немодном и добротном костюме с планками и значком
почетного чекиста ("А как же! чтоб помнили, с кем дело имеют!"),
Березницкий полез в теплый, с подстежкой, плащ.
- Машина у двери,- сказал Звягин о возможной ненужности плотно
одеваться.- Обратно тоже доставят,- сказал он, и тут оба чуть улыбнулись
профессиональному, для посвященных, юмору этой фразы. Внизу Березницкий
увидел пустое такси.
- Рабочая,- сказал Звягин, и Березницкий понял, согласился, судя по
тональности молчания: получше все у начальства, взял оперативную, которая
подвернулась, не свою же гонять, жалко, и бензин дорог, нет его. Звягин
сел и открыл правую дверцу:
- Пожалуйста.
Березницкий стоял, чуть ближе к задней. Во рефлексы действуют! - ему
мозг выстриги, он на одних рефлексах то же самое делать будет.
- Пожалуйста,- сказал Звягин, открыл, перегнувшись, заднюю дверцу, а
переднюю захлопнул, и Березницкий поместился сзади.
- Что тут? - спросил он недовольно, наступая на куртку.
- А, Сашино барахло, отодвиньте в сторону.- И Звягин рванул к центру.
Березницкий посапывал. Ехали на Лубянку. Тормозя перед светофором,
Звягин попросил:
- Тряпочку протяните сзади, стекло запотело. Березницкий взял чистую
тряпку перед задним стеклом и подал, чуть потянувшись вперед. Звягин
обернулся, отпустил руль, рука его скользнула мимо руки Березницкого, он
чуть еще приподнялся на сидении и воткнул выставленный большой палец под
мясистый кадык, прямо над узлом галстука.
Березницкий всхрапнул шепотом, остекленел, вывалил язык и обмяк.
- А зачем нам, собственно, Лубянка? - вдумчиво спросил Звягин, за
светофором перестроился в правый ряд и свернул, держа в памяти маршрут.
Через минуту стал в темном пустынном проезде. Перегнулся к
бездвижному телу, расстегнул плащ и костюм, из внутреннего кармана достал
паспорт, с пиджака аккуратно отстегнул планки и свинтил значок почетного
чекиста. Из сумки извлек еще две склянки: первую полил ему на грудь, и в
салоне запахло коньяком, вторую вылил на промежность - и запахло мочой.
- Обрубился, пьяная сволочь,- с сочувствием к своей таксистской доле
сказал Звягин воображаемому гаишнику,- весь салон обоссал, а мне еще
крутить до четырех. На Новоясеневском своем не прочухается - скину в
пикет.
И поехал на Новоясеневский, выкинув по дороге как ненужные теперь
склянки, так и березницкое барахло.
Он поглядывал на часы, в зеркальце - как там сзади, спокойно готовый
к любым неожиданностям, потому что в сущности любые неожиданности были
исключены, то есть предусмотрены: все, что Звягин делал, делалось с полной
обстоятельностью; впрочем, об этом уже можно было догадаться.
В рамках рассчитанного времени он остановился близ девятиэтажного
дома, вплотную к которому и подходил присмотренный днем забор стройки. Не
выключая двигателя, огляделся. Спихал все барахло в сумку, туда же положил
снятые номера. Сунул Березницкому под нос нашатырь, потер уши,
помассировал гортань и грудную клетку. Выволок его, приходящего в себя, и
закрыл машину.
- К-хх-х... Ох-хх...
- Пошли.- В бок Берсзницкого однозначно уперся пистолетный ствол.
Сумка висела у Звягина на другой руке, и рукой той он заботливо и крепко
поддерживал Березницкого, обняв сзади, под мышку: ведет человек пьяного,
бывает.
- Один звук - и стреляю: иди.
Из забора в этом месте были заблаговременно вышиблены две доски.
Переждали прохожего на недалекой дорожке под фонарем:
- Не сметь шевелиться,- без звука произнес Звягин, вдавливая ствол
между ходящих ребер.
Пробираясь между строительным мусором и скользя в грязи, они дошли до
строящегося, абсолютно неосвещенного с этой стороны дома и вошли в стенной
проем.
Березницкий начинал оживать, тело его приобретало остойчивость и
проникалось крупной редкой дрожью.
- Не бойся, жив останешься,- усмехнулся Звягин - Просто поговорить
надо.
Он поверит в это, потому что ему больше ничего не остается. Как
верили те, кого он расписывал.
- Н-не трясись! Пятнадцать минут выяснения отношений - и придешь
обратно. Кому ты нужен... Березницкий переставал дрожать.
- А вот руки, извини - назад!
Березницкий свел на копчике кисти рук, Звягин бросил сумку и, не
отнимая пистолета от его позвоночника, быстро захлестнул их веревочной
удавкой, закрепил мертвым узлом,- хирурги умеют вязать узлы одной рукой.
- Еще раз извини.- И рот оказался плотно заклеен пластырем.
Звягин достал из сумки и включил фонарик - тонкий веер света через
щель, прорезанную в черной бумаге, которой было заклеено стекло, осветил
еле-еле, но различимо, хлам под ногами.
- Пошел! - шепотом рявкнул Звягин. Послушно перебирая ногами,
Березнишкий, направляемый в спину, как буксиром-толкачом, стальным пальцем
пистолета, дошагал до дверного проема, повернул и стал спускаться по
лестнице - бетонному маршу без перил...
Оказались в низком подвале под бетонными же перекрытиями. Звягин
остановил движение перед разбитым унитазом, косо утвердившимся между
ржавых батарей и обрезков труб.
- Пришли,- сказал он и на шаг отступил.- Можешь повернуться.
Березницкий неловко и готовно повернулся к нему лицом.
- Судить тебя буду я,- сказал Звягин, достал из кармана, зажав
фонарик под мышку, самодельный глушитель и натянул его на дуло.
- Кто я - тебе знать незачем. Один из тех, кого ты и твоя контора не
уничтожили. Березницкий замычал.
- Никакого последнего слова,- отмел Звягин.- Не будем отягощать себя
бюрократическими проволочками буржуазного суда. Итак. Согласно формуле
Нюрнбергского процесса, приказы начальства не являются оправданием для
исполнителей преступлений перед человечеством. А посему приговаривается
Березницкий Яков Тимофеевич к высшей мере социальной защиты - расстрелу.
Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведен в
исполнение немедленно.
Березницкий, хрипя и попискивая горлом, замотал головой и тяжко
опустился на колени, с безумной мольбой подняв на Звягина взгляд
выкаченных глаз.
- Они тоже жить хотели,- укорил Звягин.- Причем не были ни в чем
виноваты. Ты что ж думал, приятель, что вся кровь, все муки - так тебе с
рук и сойдут? Нет. Кому-кому, а тебе не сойдут.
Лицо Березпицкого в слабой полосе фонаря превратилось в маску
воплощенного безумия.
Кишечник его с шумом опорожнился, раздался резкий характерный запах.
Звягин, сунув фонарик и пистолет в карманы, приподнял его под мышки и
развернул лицом к унитазу. Вот так. Все как положено. В лучших их
традициях.
- Ну, вот и все,- с ужасающей простотой произнес он, приставил обрез
глушителя к мокрому от пота затылку и нажал спуск. Выстрел треснул глухо,
умноженный отраженным подвальным эхом. То, что было Березницким, ткнулось
лицом в унитаз и осело вбок.
- Исполнен,- с холодной непримиримостью произнес Звягин.
Пульс проверять не стал: он видел разрушающую траекторию пули, как в
анатомическом атласе.
Посветил вправо, подобрал гильзу, завернул в бумажку и поместил в
карманчик сумки. Из сумки достал щетку для мусора и стал задом выходить из
подвала, аккуратно прометая по своим следам.
Наверху чуть постоял, повторяя, все ли сделано. Следы пальцев в
машине протерты. Нигде ничего не забыто. Время - в пределах расчетного.
Дойдя до дыры в заборе в стороне, противоположной той, где они
входили, он (береженого Бог бережет) открыл баночку из-под цейлонского чая
и на протяжении нескольких минут присыпал свои следы, удаляясь, смесью
махорки с перцем. Вот уж это никому не понадобится, подумал он. Заигрался
в шпионов. В метро все следы теряются.
Дойдя до "Теплого Стана", спустился в освещенное чрево метрополитена
и поехал в центр.
Там он погулял в темноте, заглядывая иногда во дворы и выкидывая вещи
по одной в мусорные баки: протертый от пальчиков пистолет только кинул в
реку; затвор отдельно; патроны отдельно; глушитель отдельно; изорванные в
мелкие клочки удостоверение, путевой лист, карточку водителя; сменил
большие ему на размер ботинки, купленные в комиссионке, на свои
собственные; куртка, свитерок, перчатки, где могли остаться частицы битого
лампового стекла и машинного масла и бензина; и, в конце концов, саму
сумку. Ищите вещдоки, родимые. Вот вам "глухарь" - и списывайте дело в
