А Тубе приказал себя ждать. Жди, говорит. Уехал. Слухи пошли, что
войска собирает. Испугался хан Мамай, решил Тубу сплавить от греха по-
дальше - замуж за крымского хана отдать. Ее еще в утробе матери за него
просватали. Так у них, у татарей, заведено. Приехал крымский хан в Сарай
с калымом, невесту выкупать. Сам старый, облезлый. "Вот тебе жених, -
говорит Мамай Тубе. - Через три дня свадьба". Посмотрела на него Туба,
ничего отцу не сказала, ушла. Там-то у себя и заплакала. Написала Дмит-
рию весточку: приезжай, мол, скорее, - и на Русь ту весточку с верным
гонцом отправила. Весела стала, с женихом ласкова, улыбается, вида не
показывает. Сама Дмитрия ждет. И день ждет, и второй ждет. Вот третий
день наступает - день свадьбы. С утра отару баранов на двор привели, ре-
зать стали, закипели котлы кипучие, бешбармак к свадьбе готовят. Тубу в
свадебное платье наряжают, под венец ведут. А она ждет Дмитрия, ждет-
пождет до последнего. Вот сажает молодых ихний татарский батюшка за за-
навеску - у них так - и через занавеску жениха спрашивает:
"Женился ли ты, хан крымский, на Тубе?" - "Женился!" - отвечает. Тут
он Тубу спрашивает: "Вышла ли ты замуж, Туба, за хана крымского?" А ей
сказать надо, что, мол, вышла. Как скажет, так дело сделано, свадебка
слажена, обратно не вернешь. У татар так. Но молчит Туба. Опять ее спра-
шивает батюшка: "Вышла ли ты замуж, Туба?" Молчит Туба. А в третий раз
только начал спрашивать, она из-за занавески как выскочит, как побежит
из хаты, выбежала в степь, побежала на реку и вот с этого моста, около
нас, что на бахчи ведет, - прыгнула и утопилась! Мамай на мост прибежал,
заплакал, закричал:
- Ах, Туба! - закричал. - Ах, Туба!
С того и река зовется: Ахтуба.
- А Дмитрий что ж? - не выдержал Чубатый. - Так и не приехал?
- Как не приехать? Приехал... Не успел он немного. Не один, с войском
ехал.
Потому и опоздал! Мамай выведал, что Дмитрий к нему войной идет, ему
навстречу тьму послал - так у татар войско называлось. Вот встретились
свет и тьма - Дмитрий и Мамай - на поле Куликовом. Сверкают сабли булат-
ные, катятся шеломы злаченые добрым коням под копыта. Валятся головы
многих богатырей с добрых коней на сыру землю. Три дня и три ночи би-
лись. Кровь русская с кровью татарской вперемешку по оврагам, будто по
руслам, реками текла, в Волгу впадала. Волга вся красная была. Победили
мы, русские.
Кончился для русских полон татарский. Подъехал князь Дмитрий после
битвы к полю Куликову, встал у края. Подъехал хан Мамай после битвы к
полю Куликову, встал у другого края. Встали у поля Куликова, стоят смот-
рят: изустлано поле мертвыми телами, христианами да татарами. Христиане
как свечки теплятся, а татары как смола черна лежат. Видят: сама Матерь
Божья по полю ходит, за ней апостолы господни, архангелы - ангелы святые
со светлыми со свечами, отпевают мощи православных. Кадит на них сама
Мать Пресвятая Богородица, и венцы с небес на них сходят. Устрашился Ма-
май: "Велик Бог земли русской!" - сказал и в Золотую Орду побежал. При-
бежал, говорит татарским бабам: "Всех ваших мужиков русские поубивали,
теперь сюда за вами идут, скоро будут.
Спасайтесь кто может!" Сказал - и тикать: с крымским ханом в Крым
убег. А бабы что? Бабам деваться некуда. Сели они всей своей женской ор-
дой в степи да давай плакать, своих татарских мужиков оплакивать. Девять
дней и девять ночей плакали. Целых два озера слез наплакали - Баскунчак
и Эльтон, - до сих пор там соль добывают. Потом русские пришли, женок
татарских расхватали, домой к себе - на Русь - увезли...
- А Дмитрий? Он-то что? - не выдержал опять Чубатый.
- Дмитрий раньше войска своего в Сарай приехал. Приехал, к ханскому
дворцу подскакал, спешился, вошел во дворец, а там никого. Одного слугу
нашел. Где, у слуги спрашивает, Туба? Нету, говорит слуга, Тубы. А где,
спрашивает, Мамай? С зятем убег, отвечает слуга. Каким таким зятем?
Крымским ханом, женихом Тубы. Задрожал Дмитрий: с женихом?! Значит, не
дождалась, спрашивает, меня моя возлюбленная Туба? Молчит слуга, боится
правду сказать.
Дмитрий постоял-постоял, повернулся и прочь пошел. Вышел, пошел к ре-
ке. Упал на берег лицом в траву-мураву и заплакал:
- Ах, - плачет, - Туба! Ах, - плачет, - изменщица!
Вдруг чует: по кудрям его кто-то ладошкой провел: легко так, словно
ветер.
Поднял голову: Туба!
Стоит перед ним в венке из белых лилий, как невеста.
- Не изменщица я, - говорит. - Я от жениха, от хана крымского, убежа-
ла. И тебя, моего суженого, три дня и три ночи, а потом еще девять дней
и девять ночей, да еще три дня и три ночи ждала-дожидалась. Вот дожда-
лась.
Обнял ее Дмитрий, поцеловал, глядит на милую свою - не наглядится.
- Сегодня же, - говорит, - свадьбу сыграем.
- А любишь ли ты меня, Дмитрий? - спрашивает Туба.
- Люблю, - отвечает Дмитрий.
- Крепко ли любишь? - пытает Туба.
- Крепко, - отвечает.
- А пойдешь ли со мной?
- С тобой - хоть на край света!
- Так пойдем...
Взяла его за руку и повела за собой в реку.
Идет Дмитрий за ней как во сне: все дальше и дальше. Уж глбыбоко ста-
ло! А впереди - шаг шагнуть - и яма: черная вода над нею, будто уха в
котелке, кипит, ходуном ходит, щепки да палки в воронку закручивает.
Туба Дмитрия к яме тянет. Он за ней идет. Только и спросил:
- Куда мы?
- В дом мой новый, - отвечает Туба. - Там уже к свадьбе все приготов-
лено...
И Дмитрия - толк в яму! Следом сама прыгнула.
И закрутило их, завертело, в черную воронку засосало.
22 Очнулся Дмитрий, озирается. Видит: сидит он женихом на своей
свадьбе. За дубовым столом сидит на стуле-золоте, во дворце кристальном.
Рядом с ним его невеста, Туба. Слуги в красных кушаках носятся, блюда на
столы мечут. Вокруг
- парни и девчата в венках: поют да пляшут, молодых славят.
Чего хотела душа, то и сбылось.
Только нехорошо что-то Дмитрию, будто на сердце камень тяжелый лег,
дышать не дает, давит.
Тут старик старый - седые усы до плеч - чашу поднял:
- За здоровье молодых, - говорит, - царя Дмитрия и царицы Тубы!
Дивуется Дмитрий: какой он царь?
А старик вино пригубил:
- Горько! - говорит. - Подсластить надо!
Тут все "горько!" закричали.
Встал Дмитрий. И Туба встала.
Поглядел на свою зазнобушку Дмитрий - и забыл тоску-кручину: смотрит
на него Туба глазами - ясными звездочками, губки аленьки ему для поцалуя
подставляет.
Весело, хорошо стало Дмитрию!
И уж поцеловать хотел Тубу Дмитрий, обнял ее покрепче, обхватил за
бока, к себе Тубу клонит. Только чувствует вдруг под руками что-то
склизкое, словно он не Тубу обнимает, а налима скользкого, будто рыбья
слизь под руками - не ухватишь! Глянул вниз - а там у Тубы вместо платья
- рыбий хвост!
Догадался Дмитрий, куда попал. Пригляделся, видит: то не старый ста-
рик - усы до плеч - "горько!" кричит, - то сом усатый пузыри пускает. То
не слуги в красных кушаках, - то раки с клешнями носятся, блюда с мерт-
вечиной на стол мечут. То не девки с парнями поют да пляшут, а утоплен-
ники.
Оттолкнул Дмитрий от себя Тубу. Закричал что есть мочи. Стол дубовый
поднял и ударил в стены дворца кристальные. Разбились стены.
Дмитрий за доску дубовую ухватился, от речного дна оттолкнулся - вып-
лыл наверх.
Выплыл, на берег вышел, не чует: жив ли он еще али нет?
Смотрит - жив.
Позвал коня своего буланого. На Русь домой собирается.
А русалочка уж тут как тут. В реке у берега плещется, просит Дмитрия
жалобным голосом:
- Не покидай меня, Дмитрий. Не уезжай!
- Обманула ты меня, Туба, - говорит Дмитрий. - Не сказала, что русал-
кой стала.
- За тебя я жизнь отдала! Царицей речною стала! Вернись - и ты царем
станешь! Сокровища в нашем царстве речном несметныя...
- Нет, - отвечает Дмитрий. - Лучше князем быть на святой Руси, чем
царем в речном царстве.
Сел на коня. Через брод поехал. Туба ему в стремя вцепилась, заплака-
ла.
- Не пущу, - говорит. - Не могу без тебя. Люблю тебя больше жизни.
Заплакал тогда и Дмитрий.
- Люблю тебя и я, - отвечает. - Да только не судьба нам, видно, на
этом свете вместе быть. Может, на том свете Бог над нами сжалится...
Поцеловал ее крепко.
- Прости и прощай! - говорит.
Отпустила Туба стремя.
23
- Так и уехал? - спросил Чубатый.
- Так и уехал. На Руси себе женку нашел, Евдокией ее, бают, звали.
Детки у них пошли.
- А Туба?
- А Туба речной царицей стала. В Ахтубе до сей поры живет, в реке.
Днем она плещется, с людьми вместе плавает. Но кто зазевается - догонит,
за ноги схватит и на дно к себе утащит. Особенно малых ребят и девчат
любит топить.
Оно и понятно: скучно ей на дне, играцца ей с ними хочется, ведь сов-
сем дитё еще... А как ночь настает, кличет Туба своего золотого коня и
под степью на золотом коне скачет...
- Под степью? На золотом коне? - поднял голову Чубатый.
- На нем. Говорят, хан Мамай когда убегал, все свое золото расплавил
и во весь рост - золотого коня - отлил! Схоронил коня в степи.
- Где ж он его зарыл? - облизнул сухие губы Рябой.
- Про то не знает никто. Уж сотни лет того золотого коня ищут - не
найдут никак. Бают, как ночь, конь золотой с Тубой под степью скачет,
золотыми копытами под землей стучит. А днем на место возвращается, где
его Мамай закопал: лежит, весь день отсыпается... - сказал Петр. -
Только в одну ночь в году не зовет Туба золотого коня, не кличет. Раз в
году, в ночь на Ивана Купала, выходит Туба на берег, на иву плакучую са-
дится и Дмитрия зовет, приговаривает: "Где ты, светлое красно солнышко,
красно солнышко, князь Дмитрий! Ты приди ко мне, красной девице. И свети
во весь, во весь долгий день. Надо мною..." И всю-то ночь она по Дмитрию
плачет. Да так жалобно, тоненько так...
Вдруг заплакал кто-то в ночи: жалобно, тоненько, - и замолк.
- Чу! - Петр привстал. - Слыхали?! Она плачет!
И опять заплакал кто-то жалобно, как ребенок, - и опять замолк.
Повскакали рыбаки, в темноту - хоть глаз выколи - вглядывались.
И третий раз заплакал кто-то горько-горько, неудержимо.
Заозирались.
Плакали совсем рядом, у костра.
Подошли - Ганна у рассохшейся лодки сидит, в рыбацкую куртку с голо-
вой закуталась, плачет.
Лицо открыли: будто дождем лицо залито. Плечики от плача дрожат.
- А ведь правда она это! Туба! Ханская дочь! - изумился Чубатый. -
Вишь, услышала про своего Дмитрия и заплакала.
- Ханская? - переспросил Рябой. - Тогда надобно сдать ее властям!
- Это зачем же? - удивился Чубатый.
- Хан - по-нашему будет - царь, - сказал Рябой. - Ведь так?
- Ну, так, - согласился Чубатый.
- А раз так, то она по-нашему - царская дочка. Так?
- Ну, так, - опять согласился Чубатый.
- Вот и выходит, - сказал торжественным голосом Рябой, - что мы царс-
кую дочь у себя укрываем!..
Стихли все. Молча на Рябого смотрели.
Петр к нему в своей драненькой фуфаечке бочком близко-близко подошел,
в лицо тому глянул.
- Ишь ты! - непонятно чему восхитился.
Да как жахнет кулаком Рябого по лбу!
Наклонился над ним, когда тот упал, со лба его комара снял.
- Вот, - показал комара остальным. - Комарика убил! Гада сосущего...
Засмеялся:
- Добро сделал Стенька Разин, что комара не заклял. Наши-то, рыбаки
астраханские, все к нему приставали: "Закляни да закляни у нас комара.
Спасу, мол, от комарья нету!" А Стенька им отвечает: "Не закляну, -
говорит,
- вы же без рыбы насидитесь!" Так и не заклял.
Отошел Петр от Рябого, к костру подсел, подбросил поленьев в костер.
Рябой кряхтя с четверенек встал, утерся, на Ганну угли глаз уставил.
- А все ж расспросить девку надо! - повторил с угрозой.
- Ты опять за свое? - повернулся к нему Петр.
- Клады пусть укажет! - закричал Рябой. - Где отец ее, Мамай, золото-
