прочистят: снежком ототрут, до кровушки! Слушайте, товарищи бывшие кула-
ки, что вам ваш Председатель скажет! Завтра все на колхозное поле, в
степь!
Буряков, Попов, Рогозин, - ткнул он пальцем в мужиков, - вы завтра на
помидоры отправляйтесь, к Стасову хутору. Ясно? Я говорю: ясно?
Те молчали, смотрели на него не мигая, будто не слыша. Потом поверну-
лись, ушли.
- Королева, Забирюченко, Бойко! На баштан завтра в Пологое Займище
поедете, гарбузы сажать. Слышите? - поглядел на баб. Те посмотрели на
него не мигая, повернулись, исчезли.
- Вы крестьяне или кто? - закричал чуть не плача. - Земля скоро как
камень будет: зубами не угрызешь... Анна! - увидел бабу, что тыквы про-
давала. - Пшеничная Анна! Поведешь завтра баб на сахарный тростник, в
пойму. Культура новая, надо освоить...
Пшеничная Анна, тыкву приладив к голове, как кувшин, мимо Председате-
ля перегруженной ладьей проплыла не дыша. И не вижу будто тебя, и не
слышу.
- Ластовкин! - ткнул в мужика с курицей. Тот не дослушав повернулся,
ушел.
- Петр! - позвал мужичка в драной фуфаечке. - Рыбаков!
Тут же исчез Рыбаков. На плечах корзину с рыбой, будто с серебром,
уносил.
- Боканёва! Подкулачница! Попа возишь? Стой, твою мать!
Быстро уходила молодуха, уводя батюшку под руку, толкая перед собой
пустую тележку.
- Канарейки! Слышите меня?
Канарейки, муж и жена - одна сатана: волос желт, лица конопаты, оба
пьяны, море им по колено, а уйти некуда: они верблюда продавали. Застыли
Канарейки, Председателя увидав, постояли-постояли, да и пошли себе, зас-
вистав вдруг по-птичьему, будто не муж они и жена, а две птички-невелич-
ки, две канареечки-пташечки, - идут себе, покачиваются да посвистывают,
ничего не слышат. Верблюд сидел в пыли, жвачку жевал, на Председателя
сверху вниз смотрел презрительно, как паша. Заело Председателя, плюнул
верблюду под ноги, в пыль:
- Не смотри на меня так, козел!
Верблюд повернул к нему голову, скучно пожевал губами, вытянул длинно
шею да как плюнет в него!
Весь в зловонной пене Председатель стоял.
- Ничего! - сказал верблюду, утираясь. - Ничего! В колхоз пойдешь! На
скотный двор! Я тебя заставлю власть уважать!
Отошел, утираясь.
Древняя старуха к Председателю кинулась, кукурузный початок тычет в
лицо, беззубым ртом улыбается: на, мол, купи.
- Отойди, - отмахнулся, - старая.
Та все тычет.
- Или ты меня не слышишь тоже? - погрозил.
Та ухо подставила, спросила:
- Ась?
- Уйди от меня, бабка!!! - заорал что есть мочи прямо ей в ухо. -
Стрелять вас надо! Кулачье недобитое! Враги! Всех, всех расстрелять!
Отскочила от него старуха, кукурузный початок в пыль бросила - и бе-
гом от Председателя.
- Все ваше племя жадное! - ярился Председатель. Шел по торговым ря-
дам. - От детей до стариков! Всех до одного! Как бешеных собак! Перест-
релять!
Люди спешно уходили, бросая товар. Убегали.
- Подайте Христа ради! - стоял у рядов Чарли, выклянчивал.
Председатель обернулся:
- Ты откуда? Из детдома? Я Тракторине Петровне просигнализирую: опиум
агитируешь! Вон отсюда!
Побежал Чарли. Дети и тетка Харыта тоже убегали, сев на лошадку.
На пустынной базарной площади осталась одна Ганна.
- А ты откуда? - спросил Председатель Ганну. - Из детдома?
Ганна молчала. Молча смотрела.
- Что, тоже из этих? Из глухонемых?! - с издевкой спросил Председа-
тель.
Пасха священная нам днесь показася, Пасха нова, Пасха свята, Пасха
таинственная, Пасха всечестная, Пасха Христос Избавитель пришла, - запе-
ла Ганна.
Она пела и пела, глядя вверх. На небеса.
16 В столовой пир стоял горою. На тарелках вперемешку лежали: хлеб,
картошка, сало, лук, лепешки, жареная рыба; огромная тыква, развалясь,
посреди стола лежала. Рядом с каждой тарелкой - крашеное яйцо.
Тетка Харыта разрезала что-то на пирог похожее, по кусочку всем дава-
ла.
Подходили дети по очереди, забирали кусочек, на ладошке держа, отхо-
дили.
Вера подбежала:
- Это что? Торт?
- Это пасха, Верочка, - отвечала тетка Харыта. - Святое кушанье. На-
дя, Люба, подходите!
Надя с Любой тетку Харыту не слышали: они крашеными яйцами с Маратом
бились, с братиком.
- Кто чье яйцо разобьет, тот и забирает его, - объяснял Марат сест-
ренкам правила.
Ударил красным по ихним желтеньким, разбил, стал забирать.
Надя свое отдала. Люба кричит:
- Не по-честному бил! Острым концом по тупому! Давай перебьем!
Перебили. Разбила Люба красное яйцо, схватила его.
- Мое! - кричит.
Почистила быстро и - раз - проглотила. К тетке Харыте подбежала:
- Дайте мне кусочек! Исты хочу, исты!
Чарли Булкину рассказывал, мокрым пальцем слезы на щеках рисуя:
- Я заплакал и говорю: дяденька, подайте ради Христа. А он мне отве-
чает:
опиум у меня просишь? Вон, говорит, отсюдова! А не то расстреляю!
- Опиум - это что? - спрашивал Булкин.
- Помнишь, мы с тобой в том году белены объелись, ходили как
пьяные...
- Чарли! - позвала его тетка Харыта, кусок отрезала. - Это тебе. А
этот, последний, самый сладкий, - Ганне... Ганна! - позвала. - Где Ган-
на?
- А она на базаре осталась, - сказала Конопушка.
- Как же так? - растерялась тетка Харыта.
- Я ей говорила: пойдем, Ганна!
- А она?
- На меня рукой махнула: уходи, мол. Она песню свою не допела... -
объяснила Конопушка. - Видно, допевать осталась!
- Идти за ней надо, - стала собираться тетка Харыта, платок накинула,
к дверям пошла. - А то потеряется...
К дверям подошла, а дверь - будто вышибло ее - вдруг сама открылась:
Тракторина Петровна грозно в дверь ввалилась. Следом Председатель и
сторож Ганну ввели.
- Харитина Савельевна! - закричала Тракторина Петровна на тетку Хары-
ту. - Объясните мне: что Ганна делала на базаре? Ее привел Председатель.
Это вы ее послали? Что она там делала?
- Побирались они, - сказал Председатель. - И эта старушенция ваша. И
вот этот пацан, - указал на Чарли. Оглянулся. - Да все они там были.
Все.
- Побирались?! Пионеры побирались?! - вскричала Тракторина Петровна.
- Покушать и пионерам хочется. Что ж они - не люди? - сказала тетка
Харыта.
- С голоду скоро опухнут твои пионеры...
- Вас не спрашивают! Им дают здесь все необходимое для их организма.
Витамины, белки, калории. Все, что положено. Понятно?
- Калорией жив не будешь...
- А это что такое? - вдруг увидела Тракторина Петровна еду на столах.
- Люди дали.
- Нет, вот это что такое? - Тракторина Петровна с брезгливостью взяла
крашеное яйцо. - Харитина Савельевна, я вас спрашиваю!
- Яйцо, - кратко ответила тетка Харыта.
- Я вижу, что яйцо. Но почему оно синее?
- Крашеное оно.
- Так. А почему оно крашеное?
- Праздник сегодня. Ты что, нехристь, Петровна?
- Вон! - закричала Тракторина Петровна. - Чтобы ноги твоей в детдоме
не было! Вон! Егорыч, собери эту всю антисанитарию! Нормальное яйцо
должно быть белым! Белым! Белым!
Тракторина Петровна сбрасывала со столов яйца, топтала их ногами.
Кричала в истерике:
- Белым! Белым! Белым!
Сторож сваливал в мешок еду: хлеб, сало, лук, картошку. Хотел и ог-
ромную тыкву в мешок положить. Сестры обняли тыкву, не отдают:
- Это тыква не общая! Это тыква наша!
Молча длинной рукой тыкву заграбастал, выдернул ее у сестер, закатил
в мешок.
- Белым! Белым! - кричала, топчась на крошеве, Тракторина Петровна.
Выдохлась, выскочила. Сторож с Председателем следом за ней ушли.
Дети посидели за пустыми столами, помолчали. Опустились на пол. Соби-
рали раздавленные яйца:
- Вот мое - красненькое...
- А вот мое - желтое...
- А от моего ничего не осталось...
Сидели, соскабливая с пола крошево, - ели.
- Тетя Харыта! А чего она так? - спросила Конопушка.
- Рогатый бес в ней дом себе нашел, поселился, тешится. Силе-е-ен!
- Ты теперь от нас уедешь?
- Нет, я вас одних не оставлю теперь. Поборюсь...
17 Ночью в палате дети не спали. Конопушка сказала шепотом:
- А давайте в дочки-матери поиграем?
- Давайте, - согласились сестры. - Чур, мы будем дети. А Марат будет
нашим отцом!
- Хорошо, - согласилась Конопушка. - А я буду вашей матерью... Дети!
Садитесь ужинать!
- А что у нас на ужин? - заинтересовалась Люба.
- На ужин у нас огромный-огромный пирог с повидлом, сто котлет и мо-
роженое...
- А что такое мороженое? - спросила Надя.
- Это сладкий снег. - Конопушка губами ловила как бы падающий с неба
сладкий снег. - Марат, что же ты? Садись за стол, как будто ты только
пришел с работы. Пальто надень, будто ты с улицы. А потом снимешь его.
Вставай!
Конопушка Марату горло в шарф закутала, пальто на все пуговицы зас-
тегнула, кепочку на голову ему напялила.
- Ох, хорош муженек, - вздохнула совсем по-женски. - Глаз да глаз ну-
жен: как бы не украли! - сказала и застыдилась, зарделась вся, засмея-
лась. - Раздевайся быстрее! Ужин стынет!
Стала Марата из шарфа раскутывать: крутила Марата, как куклу, - туда
покрутила и обратно - только запутала.
Марат рассердился.
- Ты не можешь быть матерью моих детей! - сказал он по-взрослому. -
Матерью моих детей будет Ганна.
- Ой! Ну и нашел себе жену! - оскорбилась Конопушка. - Ни мычит ни
телится.
Дуру себе в жены взял!
- Зато красивая! - сказал Марат, поглядел выразительно на Конопушку:
поняла ли?
Та зашмыгала острым носиком, обижаясь.
- Сам-то на себя посмотри! Урод! - прошептала.
- Мужчина должен быть умным и сильным. А женщина - доброй и красивой.
Тогда и дети будут умные, добрые, сильные и красивые. Понятно тебе, злю-
ка? - сказал ей Марат самодовольно.
К Ганне подошел, уверенно спросил:
- Ганна, хочешь стать моей женой?
Ганна сидела на кровати, молчала.
Марат заглянул ей тревожно в глаза:
- Ганна, будешь ли ты моей женой? Да или нет? Говори! Я тебя никогда
не обижу! Пальцем не трону! Я тебе всю получку отдавать буду! Все до ко-
пейки!
Ганна молчала.
- Так тебе и надо, - зло радовалась Конопушка.
Упал Марат на колени, крикнул отчаянно, будто судьба его и вправду
решалась:
- Ганна! Стань моей женой! Прошу твоей руки и сердца!
Ганна помедлила. Потом кивнула чуть, руку навстречу его руке протяну-
ла.
Счастливый, подводил ее Марат к столу.
- Это наши дети, Ганна. Это наши с тобой дочки. Это вот Верочка. Это
Надя.
Это Люба.
Заглянула каждой дочке Ганна в глаза, каждую погладила по голове, по-
целовала. Побежала, принесла из угла все свои сокровища: гребешок, кон-
фетку, китайский мячик на резинке, - разложила перед ними. Миски с водой
перед каждой поставила, будто то борщ. Кормила их из ложки, дула на во-
ду, чтобы борщ остыл. Сестры от ложки с водой увертывались, есть не хо-
тели и хихикали. Ганна ласково и настойчиво их кормила, руки целовала,
упрашивая.
- Что ты их целуешь! - не вытерпела Конопушка. - Ты их выпори! Ишь
расфулиганились!
- Тук-тук-тук! - постучал Марат по столу. - Это ваш папа с работы
пришел.
Кинулась птицей Ганна к мужу, пальто ему расстегивала, шарф разматы-
вала.
Усадила Марата во главе стола, подала с поклоном миску с водой.
- Ух, уморился, - рассказывал семье Марат. - Двадцать две резолюции
наложил да тридцать три партийных поручения выполнил. Устал!
- Ишь как устроился! На чистую работу, лентяй, - завистливо сказала
Конопушка. - Контора пишет, а денежки идут.
Ганна расшнуровала Марату ботинки. Поставила тазик с водой. Помыла
Марату ноги, вытерла. Потом вдруг подняла тазик с водой, хотела выпить
из него воду.
- Не пей! - закричал на нее Марат. - Не надо, это грязная вода...
- Раньше древние жены мыли ноги мужу и эту воду пили, - сказала Коно-
пушка. - Я сама читала.
- Мы же не древние! Зови Чарли и Булкина! - Конопушка выбежала за
