роньи, рты раззявили.
- Бога нет!!! - проорали. - Бога нет!!!
Мужики молча стеной стояли.
Заломивши шапку на кудрявой голове, подбоченившись, вышел вперед
статный комсомолец-секретарь. Оглядел мужиков зорко.
- Убирайте крест! - закричал.
Мужики стояли стеной, молчали.
За их спиной - крест сиял на солнце ледяной. Слепил комсомольцу гла-
за.
- Рубите крест! - заслонившись от света, закричал комсомолец.
Не договариваясь, молча мужики сцепились друг с другом руками.
Отец Василий встал у креста, заслонил крест собою.
- Рубите!!! - заорал комсомолец, взбесившись, с пеной у рта. - Нету
Бога!
Нету!.. Сдох ваш Бог!!!
- Врешь!!! - закричал вдруг кто-то позади мужиков.
Толпа раздалась в обе стороны.
Навстречу статному комсомольцу вышел небольшой - комсомольцу по пояс
- мужичок: тело его было все в шрамах от пуль, в рубцах от сабель. Встал
напротив, бросил шапку оземь:
- Врешь, собака! Жив Бог! Бог живой!!!
- Батька? - удивился комсомолец.
- Я, сынок, - ответил.
- Уходи, отец! - приказал сын.
Грудью на отца пошел:
- Ты ж, отец, красноармейцем был, за Советскую власть кровь проливал!
- Против Бога я не воевал! - ответил отец.
Грудью на пути сына встал.
Налились глаза комсомольца кровью.
- Уйди с дороги! - закричал бешено. - Уйди!
Толкнул изо всей силы отца. Упал отец, ударился головой об лед. Кровь
изо рта показалась.
Ахнул народ.
Но поднялся, шатаясь, отец. Схаркнул кровь, подошел к сыну.
- Чертов сын! - сказал, размахнулся и ударил его по зубам.
Словно бусы, изо рта на лед белые зубы посыпались, жемчугом по льду
раскатились.
- А-а-а!!! - страшно закричал сын окровавленным ртом. - Убью!!! - и
пошел на отца.
Будто обнявшись, схватились в смертельной схватке отец и сын.
- Наших бьют!!! - закричали с обеих сторон.
И пошла потеха.
Начался кулачный бой.
7 Все смешалось: голые по пояс мужики, комсомольцы в куртках из чер-
товой черной кожи, бабы в цветастых полушалках, шнырявшие тут и там
мальчишки...
Засвистало кругом, закричало.
Застонало потом, заголосило.
Били друг друга со всего плеча, не жалея, будто булатным топором дубы
рубили, сырые дубы крековастые:
- И-ах!!! И-ах!!! И-ахх!!!
...Стукнул мужик комсомольца кулаком - в нос.
Утер комсомолец кровь с соплями, ударил мужика подлым ударом - под-
дых.
Скрючился мужик, глаза выпучил, ртом воздух хватает. Подышал, размах-
нулся - скулу комсомольцу своротил, с правой стороны на левую. Потом, на
кулак поплевав, в ухо врезал.
Зазвенело в ушах у того. Рассердился. Ледышку со льда подобрал, раз-
вернулся, ударил со всего маха мужика - прямо в висок. Повалился мужик
на лед как подрубленный.
...Ветряной мельницей - краснорожий мельник - посреди толпы стоял.
- Подходи, комсомол!!! - ревел. - Косточки перемелю!
За шиворот комсомольцев, как мешки с мукой, хватал, лбами сталкивал.
Трещали, как орехи, головы. Обвисали, как пустые мешки, тела, - тогда
их отбрасывал. Летели с высоты пустые тела, падали со стуком на лед.
...Анна Пшеничная - кулаки как тыквы - ринулась в бой. Ухватила ком-
сомольца за рыжий чуб. Молча за чуб комсомольца таскала - туда- сюда,
туда-сюда, - приговаривала:
- Человеком будь, человеком будь...
Не выдержал комсомолец, взмолился:
- Маманя! Больно же! Отпусти чуб, мама! - Личико конопатое в плаче
скривил.
Пожалела сына, отпустила чуб:
- Человеком будь, Никола!
Отбежал от матери подальше.
- Бога нет! - закричал ей издали.
Погналась Пшеничная Анна опять за сыном.
Поскользнулась, упала, зашиблась, горько заплакала.
...Плач и стон стояли над побоищем, лилась кругом кровь, трещали кос-
ти.
Друг бил друга, брат - брата, сын - отца, отец - сына.
Как щепа с сырого дуба летит, валились на лед бойцы.
- Братья! Опомнитесь! Побойтесь Бога! Братья! - ходил между бившимися
и взывал к ним отец Василий. - Избави нас, Господи, от ненависти, злобы,
немирности и нелюбы... - взывал он к небу. Вставал меж дерущихся: -
Братья...
Ослепнув, били его с двух сторон: оттуда и отсюда.
8 Ганна сидела спрятавшись за крест, дрожала.
Вдруг услышала тяжелый, будто удары каменного сердца, топот.
Топот приближался. Ганна выглянула из-за креста.
Во весь опор скакали по льду всадники в военных фуражках.
Подлетели.
- Разойдись! - закричали.
Кнутами били и тех, и других.
Огрели комсомольца: рубец на лице вспух.
- Энкавэдэ, - вслед глядя, угрюмо сказал, утерся.
Конями лежащих на льду топтали.
Один - прямо на Анну Пшеничную шел.
Бросились к коню с одной стороны - отец Василий, с другой - рыжий Ни-
кола, схватили коня под уздцы.
Встал на дыбы конь.
Покатился с лошади кубарем всадник.
Тут же налетели на отца Василия и Николу другие всадники, подхватили
их под руки, подтащили к проруби, ударили со всей силы кнутовищем по го-
лове, столкнули обоих в черную воду.
Толпа ахнула.
Очнувшись, побежали люди к проруби.
9 Неподвижная лежала черная вода в полынье, стыла.
- Батюшка! Отец Василий! - над полыньей Марья Боканёва плакала, отца
Василия дочь духовная.
По льду к полынье Анна Пшеничная ползла.
Подползла, заглянула в бездну.
- Никола! Сынок! - позвала.
Вызывала его из полыньи, будто с гулянки звала, с улицы ужинать.
- Где ты, Никола? Никола!!! - закричала.
И, будто услышав мать, вздохнул кто-то там, на дне. По черной воде
пузыри пошли.
Выплыла рыжая голова Николы. Схватила Анна его за рыжий чуб, поднату-
жилась, вытащила сына. Полежал немного Никола, открыл конопатые глаза.
- Мама, - сказал. - Больно же!
И закрыл глаза.
Заголосила мать.
10
- Разойдись! Разойдись! - закричали энкавэдэшники.
Погнали людей кнутами на берег.
Впереди Анна Пшеничная шла, сына на руках несла. Словно спящий лежал.
Марья Боканёва у полыньи осталась. Сидела у полыньи, словно около мо-
гилы отца Василия. На могиле - крест стоял ледяной, сверкал на солнце.
- Пошла! Пошла! - вернулись на конях за Марьей.
- Не пойду! - закричала.
Схватили Марью, через коня положили, повезли.
- Изверги! Изверги! - кричала.
Ганна со всеми побежала.
Один ее догнал, ударил кнутом. Оглянулась: на коне человек со шрамом
- тот, из хлева. Увидел ее.
- Ганна? - узнал.
Побежала Ганна на другой берег. Повернул коня, поскакал за ней:
- Постой, Ганна!
На берегу бревна лежали - коню не проехать, - прыгнула на них, побе-
жала.
Остановился с конем у бревен. Спешился. Побежал за ней по бревнам.
Выбежала Ганна в чистое поле. Побежала по насту.
Он за ней побежал, провалился по пояс в снег.
- Я не виноват! - крикнул Ганне вслед. - Нас сюда послали!
Отстал.
11 Долго бежала Ганна.
Прибежала в незнакомое село.
Села в снег у забора, напротив чайной.
Снег пошел.
Сидела дрожала.
Вышла на крыльцо чайной веселая, будто хмельная, девушка с раскосыми
синими глазами. Посмотрела на снег.
Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь, - продек-
ламировала она.
Увидела Ганну.
- Девочка, иди - щей налью.
12
- Ешь, миленький, ешь, золотой. - Раскосая девушка налила Ганне щей.
Сама напротив села, смотрела. Ганна поводила ложкой, бросила.
- Невкусно? - встрепенулась девушка. - Э, да ты горишь вся, ми-
ленький. Ты ложись, я тебе вот здесь постелю. Одеялом укутаю, вот так.
Напоила отваром из трав. Положила Ганну на лавку в углу, укрыла лос-
кутным одеялом.
13 Ганна металась. Сквозь жар и дымку видела она, как ходили по чай-
ной распаренные мужики, пили водку, обнимались пьяные, целовались. Рас-
косая девушка разносила еду, собирала посуду, шла на зов:
- Эй, Катерина! Повторить!
Она шла как царица.
Когда не было работы, подсаживалась к чубатому парню, что-то говорила
ему, звонко и нежно смеялась. К Ганне подходила, прохладную руку на рас-
каленный лоб клала, спрашивала:
- Тебе полегче? Правда?
Ее звали, она отходила.
Рядом с Ганной сидели за столом два мужика: один - кряжистый, черно-
бородый, кузнец Данила Рогозин, другой - молодой, русоволосый: волосы
как рожь, копной на голове лежат, - конюх Ерема Попов. Склонив друг к
другу головы, тихо говорили между собой.
Сквозь жар и забытье слышала Ганна:
- Слышал? В Капустине Яре батюшку, отца Василия, сегодня в проруби
утопили,
- говорил чернобородый кузнец.
- Да неужто?! - вскричал русоволосый, закрыл рот ладонью, шепотом
спросил: - Кто утопил? Эти?
- Они...
- А за что?
- В колокола звонил. Крещение сегодня. На Подстёпке крест ледяной
поставил, в проруби людей крестил. Как раньше было.
- И не побоялся? - удивился русоволосый.
- Не побоялся... Говорят, - чернобородый кузнец оглянулся, склонился
к русоволосому поближе, сказал шепотом: - сама Матерь Божья ему приказа-
ла в колокола бить. Бей в колокола! - сказала.
- Приснилась она ему? Али привиделась?
- Ни то, ни другое. Сама явилась.
- Сама?! - поразился русоволосый.
Чернобородый, прикрыв глаза, кивнул.
- Сама! Из Эфеса небесного приехала. На лошадке, старенькая. Говорят,
по всей Руси на лошадке проехала. Нищего увидит - хлеба дает. Вдов -
утешает.
Больным - раны перевязывает. Сиротам в детских домах - слезы вытира-
ет.
Сейчас, говорят, по тюрьмам пошла, безвинных вызволять. Все горе
русское соберет, на небе Сыну покажет. "Помоги, - скажет, - Господи,
русским!
Настрадались они, хватит!" Помолчали.
Кузнец продолжал:
- Одному отцу Василию открылась. Видела ее также и Марья Боканёва...
- Чернобородый задумался. Придвинулся к русоволосому, зашептал: - Отец
Василий ко мне полгода назад в кузню пришел, спросил: можешь ли ты, Да-
нила, нашему колоколу язык сделать?
- А ты что?
- Могу, говорю. Было бы из чего. Серебра, говорю я отцу Василию, для
голоса надобно много, и меди, и золота немало - колокол-то огромный, его
в старое время к нам на пароходе по Волге везли! Пятьсот пятьдесят пудов
весит! Язык у него тяжеленный должен быть!
- А он что?
- Материал, говорит, есть. Бери, говорит, подводу, поехали!
Сказано - сделано. Запряг я лошадь: куда, спрашиваю, ехать? Правь к
Царицыну, а там дальше я покажу, говорит отец Василий. Целый день ехали.
Уж ночь настала, когда к селу подъехали. "Как село называется?" - спра-
шиваю.
"Песковотовка, - отвечает отец Василий. - Поворачивай к Волге, - го-
ворит, - видишь курган!" У меня сердце так и дрогнуло! Знал я, что здесь
клад Стеньки Разина положен.
Целое судно закопано, как есть полное золота и серебра. Стенька его
сюда в половодье завел, а когда вода спала, наметал над судном курган да
наверху яблоневую ветку в землю воткнул. Выросла из ветки яблоня
большая, только яблоки с нее, сказывали, без семян.
Подъехали к кургану. И точно! Яблоки в темноте светятся.
- Узнал? - говорит отец Василий.
- Узнал, - говорю. - Клад Стеньки Разина здесь лежит.
- Бери лопату, - приказывает. - Пойдем клад тот разроем.
Испугался я.
- Нет, - говорю, - не пойду. Все знают, что в кургане клад лежит, да
рыть страшно: клад этот не простой, а заколдованный, на много человечес-
ких голов заклят. Через него много людей погибло, никому клад Стеньки
Разина не открывался!
- А нам откроется! - говорит отец Василий. - Сама Матерь Божья прика-
зала Стеньке клад нам открыть. Не бойся, Данила! Пойдем!
И пошли на курган. Шли мимо яблони, я сорвал яблоко, съел; и вправду
без семян оно, не врут люди!
Влезли на самую вершину. Копнули - и раз и другой. Видим: яма не яма,
а словно погреб какой, с дверью. Дверь на засове, под замком. Только
дотронулись до двери - упали засовы, открылась дверь. Зашли мы. А там
чего только нет! И бочки с серебром, и бочки с золотом! Камней разных,
