Разжигать костер было нельзя, чтобы не дать наводку врагу, который наб-
людал за нами со спутника. Но наша Тракторина Петровна приказала нам
набрать травы перекати-поле.
Она разожгла костер в ночи.
- Пусть видит Америка нас, пусть целится в нас получше, - сказала
Тракторина Петровна в черное небо - прямо в звездные глаза Америки, це-
лящейся в нас.
Все сели вокруг костра и запели яростные песни двадцатых годов - эти
песни своей юности научила нас петь Тракторина Петровна. Все было снача-
ла так, как в походах, у пионерских костров.
Я сидел рядом с Надей и не пел. Я думал: а вдруг американцы ударят
именно сейчас? Было тревожно.
Потом начали есть свои сухие пайки, шурша целлофаном и фантиками от
шоколадных конфет, хрустя вафлями и печеньем. Запахло мандаринами. И
сразу всем вспомнился Новый год, все засмеялись и заговорили разом. Ка-
кая-то девочка из детского сада тонким голосом запела:
В лесу родилась елочка, В лесу она росла...
Зимой и летом стройная, Зеленая была.
Все подхватили.
Я тоже запел эту детскую песенку и посмотрел с надеждой в небо.
Мне вдруг показалось, что там, в Америке, сейчас увидят нас, и наш
костер, и то, как мы сидим у костра и поем, услышат наши песни - и пой-
мут, что нападать не нужно. Не смогут они нанести удар по нам, поющим
детям, не решатся...
Страх прошел.
Звездное небо было полно круглых ярких звезд, и не верилось, что с
него может прийти смерть.
Войны не будет, подумал я...
Баба Маня начала рассказывать малышам сказку, и сказка заканчивалась
хорошо и счастливо, и я, сраженный этим счастливым концом, глядя на чис-
тые, ясные звезды, свисающие новогодними гирляндами, будто с огромной
сказочной елки, сладко заснул.
Проснулся я как от толчка, в полной темноте, от пронзившей меня наск-
возь ясной и ужасной мысли, что все уже кончено.
Я был абсолютно один. Никого рядом со мной не было. Плотная, как оде-
яло, тьма окружала меня со всех сторон. Не было неба и звезд. Не было
степи. Тьма была сверху меня и снизу.
И я понял, что настал Конец Света.
Я понял, что я проспал взрыв, что все уже убиты и остался я один.
Я ощупал свое лицо, руки, ноги - они были целы. Я не знал, видят ли
мои глаза, - я ничего не видел. Я почему-то не мог кричать - чем-то пе-
рехватило горло, словно жгутом, - я еле мог дышать. Сердце, наоборот,
стало огромным - оно стучало у меня в ушах. Оно стучало так громко, что
я испугался, что его услышат и прицелятся сверху, со спутника, и побе-
жал, чтобы не попали, и за мной вдруг что-то побежало тоже, ломанулось
вслед, как зверь, какое-то страшное чудовище, чем-то хрустко и ломко
хлопая и шурша, почти догоняя меня, - Оно бежало совсем рядом. Я побежал
быстрее, но и Оно, будто играя, побежало быстрее, хлопая, лязгая и
взвизгивая все громче, все радостнее.
Будто сама Смерть гонялась за мной в кромешной тьме, и, чувствуя, как
волосы мои от ужаса стали дыбом, я, обезумев, закричал и так, крича,
помчался от нее, задыхаясь, уже изо всех сил, а она все так же, не отс-
тавая, хрипло дышала совсем уже рядом и вдруг громким нечеловеческим го-
лосом окликнула меня по имени, схватила меня, повалила...
Я долго катался в истерике по степи, а Тракторина Петровна стояла на-
до мной:
- Ты чего испугался? Меня? Я слышу, что кто-то шарахается в ночи, как
лось, вот и побежала.
Она говорила, но лица ее не было видно. Будто Тьма говорила со мной!
Мне стало страшно, прыгали губы, и я отполз подальше от Тракторины, в
густую, как сгущенка, ночь.
Я полз по степи.
То тут то там лежали в степи кучки спящих, будто убитых, детей. Я ис-
кал среди них Надьку.
Ее нигде не было.
Я полз и полз. Я боялся вставать. Я полз, как мой папа на фронте под
пулями.
На рассвете я встретил пастуха-казаха с отарой овец. Он ничего не
знал. Я рассказал ему.
- Будь что будет, - махнул он рукой и, посмотрев на усыпанное спящими
детьми поле, сказал: - Как ягнята лежат.
12 Я нашел ее далеко от костра. Надька сидела рядом с бабой Маней и
Светкой - шестилетней дочкой нашей соседки, тети Маши. Они втроем сидели
у норки суслика. Светка достала из целлофанового пакета шоколадную кон-
фету "Озеро Рица" и положила у норки.
Потом достала печенье и мандарин и тоже положила у норы.
- Зачем? - спросил я.
- Они одни на свете останутся, суслики, - объяснила мне Светка, -
после ядерной войны. Они в своих норках, как в бомбоубежищах, выживут.
После войны вылезут, а тут конфета... Они сейчас ударят, - сказала она
как большая. - Ровно в четыре часа.
На наш разговор стали сползаться дети. Даже Тракторина Петровна при-
ползла, кутаясь в старую шаль. Стало так холодно. Я трясся как ненор-
мальный, я замерз страшно.
Мы ждали конца.
Я представил маму и попрощался с ней. Папа был внизу, под степью, под
нами - в ракетной шахте. Я попрощался с ним, приникнув щекой к земле,
сказав в землю: прощай, отец. Щекой я ободрался о колючую степь, будто о
папину щетину.
Потом сел ждать. Это было самое страшное - ждать. Это было невозможно
- ждать. Нас уже всех трясло.
- Я боюсь. Я не хочу умирать, - сказала одна девочка. - Не хочу, не
хочу, не хочу!..
И сразу заплакали все малыши. Они плакали прямо в небо, они ревели,
выворачивая душу.
И тогда я сказал Надьке:
- Надька! Ну сделай же что-нибудь!
Я не знаю, почему я так сказал, я просто так сказал. Меня трясло, и я
сказал.
- Надька! Ну сделай же что-нибудь! - сказал я.
Надька посмотрела на меня. Она посмотрела осмысленно, ясно, будто ус-
лышала меня.
Потом она встала. Она стояла поеживаясь, как тогда в душевой, подняв
лицо к серому холодному небу. Она стояла неуклюжая, в зеленой шерстяной
кофте, бордовом платье, с огромным круглым, как мяч, животом.
Она постояла, потом обхватила свой живот, как воздушный шар, руками -
и вдруг зависла над землей.
Она медленно поднималась все выше и выше, будто ввинчиваясь в небо. Я
видел над собой ее пятки, грязные, потрескавшиеся, она вечно ходила бо-
сая...
- Сидорова! Ты куда?! - завопила вдруг Тракторина Петровна и даже
подпрыгнула, бросившись за ней, но упала на землю. - Сидорова, вернись!
Баба Маня, глядя на Надьку, упала на колени.
- Чудо! - сказала она, воздев кверху руки. - Господи! Чудо!
И Надька посмотрела на нас сверху. Она так посмотрела!
И все как бы остановилось. Стояли недвижимо дети, задрав головы. Сто-
яла неподвижно на коленях посреди степи баба Маня. Не двигаясь, с ужасом
глядя на Надьку, лежала на земле Тракторина Петровна. Стоял, опираясь на
посох и глядя вверх, пастух. Стояли овцы, подняв свои кроткие лица к не-
бу. И птица остановилась в полете. Воздух тоже был недвижим: ни ветерка,
ни дуновения.
Все в этот миг остановилось.
Только Надька взлетала все выше и выше. Ее уже не стало видно.
А через несколько минут показалось солнце. Оно рождалось на наших
глазах на краю земли и неба, огромное красное солнце, все испачканное в
Надькиной крови.
Надька рожала солнце.
Оно поднималось и поднималось и вдруг, просияв, показало себя все.
Солнце было совсем другое, чем прежде.
Это было новое солнце.
Оно лежало в небе словно младенец в пеленках и глядело на новый,
простирающийся перед ним мир.
И я вдруг понял, что войны не будет, что Надька сегодня спасла нас,
что не будет ядерного удара, ракет... Смерти не будет!..
Я упал на землю, лицом в степь, и плакал навзрыд, не стыдясь. Что- то
зашелестело у моего лица. Я приподнял голову. И увидел, как суслик ма-
ленькой ловкой лапкой затаскивает в свою нору шоколадную конфету "Озеро
Рица".
Капустин Яр - Москва.
1993 - 1998. 1993 - 1998.
