городе Капустин Яр и все ждали, что американские ракеты ударят в первую
очередь по нашему военному городку.
- Ох, доиграется Хрущ! Вдарит по нам Америка, как пить дать вдарит! -
говорил дядя Боря Синицын, наш сосед слева.
- Испугаются, - говорил папа. - Мы ведь тоже тогда по ним ударим!
- Это - конец света! - сказала негромко и убежденно соседка справа -
тетя Маша. Она жила без мужа и рыла убежище вместе со своей шестилетней
дочкой. - Писано же в старых книгах. Никто не спасется.
- Зачем тогда роешь? - спросил дядя Боря.
- Для дочери, - ответила тетя Маша и с надеждой прибавила: - Вдруг да
спасется?!
Мы вырыли яму, положили на нее прутья. Прутья закидали землей.
- Если ударят - ничто не поможет, - сказал отец.
Получилось отличное убежище.
Мы с мальчишками прятались в нем, играя в войнушку. Папа сказал, что
в таких землянках они жили во время войны.
Мы залезли с Надькой в убежище, сели на скамеечку. Было темно, но не
очень.
Земля с крыши осыпалась, и сквозь прутья было видно небо. Дождь зате-
кал в землянку.
- Это убежище гражданской обороны, - сказал я Надьке важно. - Скоро
начнется ядерная война.
Казалось, что Надька меня слушает.
- Мы спрячемся здесь, когда на нас будет падать атомная бомба.
Надька слушала.
- Атомная бомба взрывается бесшумно. - Я начал пересказывать ей то,
что услышал в школе на занятиях по гражданской обороне. - Мы узнаем о ее
взрыве по ослепительной вспышке. На огненный шар смотреть не следует:
человек может ослепнуть. Надо повернуться спиной к огненному шару и лечь
на землю лицом вниз. Потом человек ощущает действие теплового излучения,
затем испытывает действие ударной волны и в последнюю очередь слышит
звук взрыва, напоминающий раскат грома.
Надька съежилась. Мне и самому стало страшно.
- Не бойся, - сказал я. - Мы не увидим этого. Мы будем сидеть с тобой
в убежище.
Дождь припустил сильнее, и на голову падали холодные капли.
- Нам нужно просидеть здесь не меньше минуты, чтобы не попасть под
гамма-излучение.
Я замолчал и начал отсчитывать минуту.
Надька сидела и дрожала.
Капала вода.
Мне вдруг показалось, что идет война и мы по-настоящему сидим в убе-
жище, прячась от бомбы.
- Пойдем, - сказал я и поднялся. - Теперь мы можем попасть под радио-
активное излучение. Мы этого даже можем не заметить. Главный признак,
что мы получили дозу, - рвота.
Я взял Надьку за руку.
- Если человека рвет целый час после взрыва, то это плохой признак.
Это значит, что он получил смертельную дозу облучения. Если же рвота по-
является через несколько часов...
Я не успел договорить.
Надька вдруг согнулась, закрыла рукою рот, и ее вырвало. Потом еще и
еще.
- Ты чего, Надька? Что с тобой?
Я потащил ее домой, я тащил ее по осенним дорожкам сада, но она то и
дело останавливалась, сгибаясь над землей. Ее продолжало выворачивать.
Мы забежали в дом.
- Мама! Мама! - закричал я.
Мама выбежала из кухни:
- Что случилось?
- Надьке плохо, - сказал я. - Ее рвет!
Надька стояла перед матерью с бледно-зеленым измученным лицом, потом
согнулась, и ее опять вытошнило.
- Токсикоз, - сказала мама.
И увела Надьку в комнату.
4
- Видимо, скоро начнется, - сказал маме отец через неделю.
Он стоял на пороге в шинели, собираясь идти на площадку - он там ра-
ботал в ракетной шахте, - неулыбчивый, строгий, и глядел на нас так,
будто прощался.
Мама подошла к нему, провела рукой по его лицу и вдруг бросилась к
нему на грудь, заплакав. Он обнял ее крепко, нежно, потом взял за талию
и отставил от себя, как рюмочку. Полюбовался. Повернулся к нам. Мы с
Надькой встали из-за стола и подошли. Он обнял нас и поцеловал.
- Береги мать и сестру! - сказал он мне.
Надька заревела вдруг как сирена, низко-низко:
- У-у-у!!!
Отец повернулся и пошел.
Мы вышли на дорогу и долго смотрели ему вслед. Будто не на работу его
провожали, а на войну. Не на день, а навеки.
5 Отец больше не приходил с работы.
Через неделю он позвонил матери в вычислительный центр и сказал
только два слова:
- Сегодня ночью.
6 Вечером 28 октября 1962 года на весь город завыла сирена. Она выла
и раньше по ночам, когда была учебная тревога.
Но сегодня она выла по-настоящему, будто живая, будто воет от горя
над городом огромный - до самого неба - человек.
Она выла низко, надрывно, Надькиным голосом:
- У-у-у!!! У-у-у!!! - не переставая.
Началась ядерная война.
Мы с мамой и Надькой выбежали из дома и, как раньше по учебной трево-
ге, побежали к моей 232-й школе.
Фонари были погашены.
Навстречу нам бежали люди: со скатанными одеялами на плече бежали
строем солдаты - садились в грузовик, бежали к КПП на мотовоз офицеры,
придерживая рукой на бегу свои фуражки.
Бежали родители с детьми, мужчины, женщины, старики, старухи. Каждый
из них должен был знать, куда бежать: это было отрепетировано во время
учебных тревог. Но многие растерялись и, добежав до площади, останавли-
вались: здесь было хоть и темно, но людно и поэтому не так страшно. Че-
ловек с мегафоном упрашивал их разойтись по предприятиям.
Никто не расходился.
Мы пролезли сквозь толпу и побежали дальше.
В школу родителей не пускали: родители должны были идти на места сво-
ей службы и там ждать дальнейшего.
У дверей школы стоял плач. То родители прощались с детьми.
Мы начали прощаться тоже. Мама не плакала. Она была как бы в лихорад-
ке. Она смотрела на нас с Надькой будто бы издалека сухими строгими гла-
зами, словно смотрела не на нас, а прямо в нас, вовнутрь, заглядывая нам
в душу. Она обняла и поцеловала Надьку, потом меня. Она поцеловала меня
в щеку, будто обожгла, - такие сухие, горячие были у нее губы.
- Мама! - сказал я.
И нас с Надькой потащило толпой внутрь.
7 Нас построили в спортзале по пионерским отрядам, всю дружину. Наша
пионервожатая - Тракторина Петровна, седая старуха в пионерском галсту-
ке, - вышла и сказала:
- Сейчас мы поедем в степь, подальше от города. Сегодня ночью конча-
ется время ультиматума и наступает время "Ч". Сначала, от первого ракет-
ного удара, погибнут те, кто останется в городе. Мы погибнем от второго
удара, но мы будем единственными жертвами с нашей стороны. Дальше ударят
наши ракеты и уничтожат Америку в считанные минуты. Вы, дети, станете
героями, как Павлик Морозов, как Володя Дубинин. Наши имена узнает вся
страна. О нас будут слагать легенды и петь песни. Пионеры! К борьбе за
дело Коммунистической партии будьте готовы!
- Всегда готовы! - прокричали мы.
Нам раздали сухой паек - целлофановые пакеты, в которых лежали шоко-
ладные конфеты "Озеро Рица", вафли, печенье и мандарин, как в новогодних
подарках.
То ли потому, что они были уже приготовлены к Новому году, то ли по-
тому, что это было - в последний раз.
8 Мы бежали по темным улицам, взявшись за руки, по двое, к автобусам.
Мы бежали сначала по улице Победы, где стояла наша школа. Мимо Дома офи-
церов, куда мы всей семьей ходили смотреть кино или на концерт. Потом по
улице Советской Армии, мимо дома, где мы живем: дом под номером восемь.
По Авиационной, мимо "дежурки" - дежурного магазина, где мы брали хлеб -
черный хлеб по четырнадцать копеек и белый хлеб по двадцать копеек за
килограмм; к буханке белого часто давали довесок - корочку хлеба, кото-
рую мы с Надькой не доходя до дома съедали. Мимо улицы Ленина, по кото-
рой мы шли каждый год на парад. Мимо проспекта 9 Мая, где стояла баня:
там папа парил меня в парной веником из полыни - березы в нашем краю не
росли. Мимо Солдатского парка, здесь мы катались на каруселях: два само-
лета носились по кругу - за штурвалом я и Надька. Я бежал и прощался с
городом. Это была вся моя жизнь.
9 У КПП стояли автобусы. Я побежал сильнее, чтобы залезть первыми.
Надька выдернула руку из моей и остановилась. Я оглянулся. Она стояла в
золотом свете фар и, тяжело дыша, руками придерживала живот. Казалось,
она держит золотой шар, прижимая его к себе - чтобы он не улетел.
- Сюда! Сюда! - закричала Тракторина Петровна, маша нам из дверей ав-
тобуса красным галстуком.
Мы с Надькой подошли к автобусу. Тракторина Петровна пропускала в ав-
тобус, сверяясь со списком. Когда подошла наша очередь, я сказал:
- Марат Сидоров. Надежда Сидорова.
Она отметила меня, а Надьку не нашла.
- Ее нет в списке, - сказала она. - В каком она классе?
- Она не учится, - сказал я.
Тракторина Петровна с удивлением посмотрела на Надьку.
- Ах да, - поспешно сказала она, - мне говорили. Сидорова - эта та,
что даун?
"Сама ты даун! Дура! Идиотка!" - хотел я сказать ей, но промолчал.
- Это ее солдаты изнасиловали? - допытывалась она.
Кровь бросилась мне в лицо.
- Нет, - сказал я.
- Ну как же? Еще письмо из отдела образования в школу приходило. Зи-
мой в Солдатском парке Надю Сидорову, умственно отсталую девочку, трое
солдат завели в водонапорную башню и изнасиловали...
- Никто ее не насиловал! - заорал я.
- Ну да, ну да, - улыбнулась она ехидно, глядя выразительно на
Надькин живот. - Как же! Ветром надуло...
- Пропустите! - сказал я.
Тракторина Петровна заслонила дверь собой.
- Нет. Она не поедет! Ее нет в списке! - злобно сказала она.
- Как - не поедет? - не поверил я. - Ведь она здесь погибнет одна?
- Таких, как она, - с ненавистью сказала Тракторина Петровна, - еще в
роддомах уничтожать надо. Она не человек! Пусть остается...
В голове моей помутилось, в глазах потемнело, я уже ничего не сообра-
жал. Я вдруг неожиданно для себя нагнулся, схватил камень с земли и -
замахнулся им на Тракторину Петровну.
Но руку мою кто-то перехватил сзади.
- Не надо, сынок! - услышал я голос бабы Мани, нашей школьной нянеч-
ки. - Не бери грех на душу.
- Бандит! Бандит! - закричала Тракторина Петровна. - Ты никуда не по-
едешь!
- Ну-ка отойди, Тракторина, - сказала баба Маня. - Пропусти мальчика
в автобус! И ее, душу живу. Это тебе не детдом! Да и время другое!
И баба Маня пошла на Тракторину Петровну грудью.
Тракторина Петровна нехотя отодвинулась и, что-то записав в свой лис-
ток, пропустила нас с Надькой в автобус.
- Ты, Марья Боканёва, как была подкулачница, так и осталась! - сказа-
ла она в сердцах бабе Мане. - И тюрьма тебя не исправила!
- Зато могила всех исправит! И тебя тоже! - легко сказала баба Маня,
залезая в автобус вслед за нами.
10 Надька пристроилась рядом с бабой Маней. Я сел впереди, один, у
самой кабины, чтобы никого не видеть. Лицо мое было горячим от жаркой
крови. В висках стучало: Тракторина - дура! Дура! Дура!..
Но постепенно я успокоился. Посмотрел в окно. Мы ехали по бескрайней
степи.
Светила луна. Полынь отсвечивала серебряным. Казалось, что автобус
катится по огромному серебряному блюду.
"Неужели же нас сегодня убьют?" - подумал я.
Оказывается, я сказал это вслух.
- Беда, - вздохнула баба Маня. - Уперлись, как два барана. Что наш,
что ихний. А дети страдают... Не думай об этом. Даст Бог, выживем...
Но ужасная мысль о смерти поселилась во мне, не давая покоя. Я повер-
нулся к бабе Мане:
- Баба Маня, скажи: где я буду, когда умру?
Баба Маня не успела мне ответить.
- Нигде! - сказала, будто мстя мне, Тракторина Петровна. - Превра-
тишься в молекулы!
Я смотрел вперед на мертвую, будто ртутью залитую степь и глотал сле-
зы.
Кто-то подошел ко мне сзади, погладил мой стриженый затылок ладошкой.
Я обернулся - Надька стоит, смотрит на степь, в серебряную даль.
11 Автобус остановился посреди степи. Он выгрузил нас и поехал назад,
за следующим классом.
Мы вышли. Вся степь была усыпана детьми: их привезли из школ и детс-
ких садов. В темноте то тут то там слышался смех, крик или разговор.
