подумали слово "кажется", очень уж положились на его обманчивую гибкость?
- Как вы носите пистолет, Зипперлейн?
- Как большинство - в "петле". Но чаще не ношу. Я уже пожилой
человек...
- А вы, часом, не фаталист?
- А вы?
- Когда как, - сказал я чистую правду.
- Этот город способен сделать вас фаталистом.
- Ну да, - сказал я. - За день выпадает уйма, метеоритов, и ни один
еще не упал кому-нибудь на голову. Это убеждает.
- Вы злитесь?
- Честное слово, не на вас, - сказал я. - Вы же умный человек,
комиссар. Я немножко злюсь на людей, которые далеко отсюда. Ради чистоты
эксперимента меня сунули сюда, абсолютно не проинформировав. Я все
понимаю, метод "контрольный след" сплошь и рядом дает неплохие результаты,
но могу я выругаться хотя бы мысленно?
- Да... - сказал он. - Что я еще могу для вас сделать?
- Оставьте на почтамте свой адрес. Вот, пожалуй, и все. Разве что...
Вы меня не проинструктируете?
- Инструктаж уместится в одной фразе, - сказал он. - Ничему не
удивляйтесь. Если станете удивляться, можете наделать глупостей. Что бы с
вами ни случилось, помните одно - это не галлюцинации, вы абсолютно
здоровы.
- Прекрасный инструктаж. Едва ли не лучший из всех, какие я за свою
службу получал... Нет, серьезно.
- Вот именно. Ничему не удивляйтесь. Возможно все, что угодно. Но это
не опасно для жизни и здоровья. По крайней мере не было прецедентов...
Все, мы пришли.
Посреди большого сада стоял красный кирпичный домик под черепичной
крышей.
- Зипперлейн, вы волшебник, - сказал я. - Жилище Белоснежки. Идиллия
и благодать. Хочется ходить по траве босиком и верить, что на свете
существуют свободное время и нормированный рабочий день...
Хозяйка вышла нам навстречу, когда мы подошли к крыльцу. Жаль, что я
не Дон-Жуан. Ей было лет двадцать шесть - двадцать восемь. Светлые волосы,
серые глаза. Голубое платье ей очень шло.
Зипперлейн отозвал ее в сторонку, вполголоса изложил дело, и хозяйка
охотно согласилась меня приютить - с большим энтузиазмом, как мне
показалось. Потом Зипперлейн откланялся, а я остался. Стоял на нижней
ступеньке крыльца, хозяйка, которую звали Анной, - на верхней. Оба
обдумывали, с чего начать разговор.
- Показать вам комнату? - спросила она наконец.
- Если вас не затруднит.
Комната мне понравилась, как и дом. Я поставил в угол чемодан и
посмотрел на Анну. Она мучительно искала слова.
- Так, - сказал я. - Все никак не можете решить, как со мной
держаться, верно?
- Верно, - ответила она с бледной улыбкой. - Вы из того же ведомства,
что и Зипперлейн, или серьезнее?
- Серьезнее.
- Судя по возрасту, капитан или майор?
- Полковник.
- О, даже так... Понимаете, Адам, лично я была далека от таких дел,
но есть обстоятельство... Хотя вы, наверное, никакой не Адам...
- Разумеется. Но какой-то отрезок времени мне предстоит быть Адамом
Гартом, так что так и зовите. И помните, что я чертовски любознателен - не
по складу характера, а по профессии мне все нужно знать и всюду совать
нос. Можно, я буду иногда задавать вопросы?
- Можно.
- Я вам не помешал своим вторжением? Ну, скажем: устоявшиеся
привычки, личная жизнь? Только откровенно.
- Может быть, так даже лучше, - тихо сказала красивая женщина Анна,
не поднимая глаз, и мне не понравились надрывные нотки ее голоса. - Вы
будете часто уходить из дома?
- Наверное.
- Вечерами тоже?
- Скорее всего. Вам нужно, чтобы вечерами меня здесь, не было?
- Наоборот. Я... Вчера... Зипперлейн пожилой человек, полицейский с
большим стажем, у него есть оружие, так что вечера его не пугают, и он бы
меня не понял... А может, и понял бы...
- Вы, главное, не волнуйтесь, - я осторожно взял ее тонкие теплые
пальцы, она заглянула мне в глаза, и этот взгляд не понравился еще больше
- я понял, что только огромным усилием воли она удерживается от того,
чтобы не броситься мне на шею, прижаться и зарыдать в голос. Плевать, что
она видит меня впервые, - ей необходимо выплакаться первому встречному.
Интересные дела, надо же довести человека до такого состояния...
- Так, - сказал я. - Вы хотите сказать, что вечерами здесь полезно
иметь при себе оружие?
- Нет, вы не поняли, - она поколебалась, потом решительно закончила:
- Мне страшно сидеть дома вечерами. Одной.
- Почему одной? У вас же есть сын.
- Мы сами не знаем, есть ли у нас дети...
- Ах, вот как, - сказал я, чтобы только не молчать.
- Не подумайте, ради бога, что я сошла с ума. Потом вы поймете, вы
очень быстро все поймете...
Хочется верить, подумал я. Пожалуй, сейчас ее вполне можно принять за
истеричку, страдающую манией преследования. Но в этом городе с его
головоломками нужно забыть привычные штампы. Над ее страхами как-то не
хочется смеяться - не испугаться бы чего-нибудь самому, ведь даже с самыми
бесстрашными здесь происходят пугающие метаморфозы. Я читал донесения
Лонера и не мог поверить, что их написал Звездочет. А потом он вдобавок...
Я слушал, что говорят о Некере, и не мог поверить, что это о Роланде
говорят...
- Вы считаете, что я не в себе? - спросила она напрямик, не отнимая
руки.
- Ну что вы. Вы очень красивая, очень милая, вы мне кажетесь
абсолютно нормальной, только сильно напуганной, - я смотрел ей в глаза,
старался говорить убедительнее. - Успокойтесь, ради бога. У вас теперь
полковник в доме, сам кого хочешь напугает, так что ему ваши страхи? Он и
с ними разделается. Знаете, мне дали хороший совет, и я намерен ему
следовать - ничему не удивляться. Поможет, как думаете?
- Не знаю... Вы тактичный человек.
- Иногда, вне службы.
- Вы даже не спросили, чего я боюсь.
- Потому что я, кажется, догадываюсь _к_о_г_о_...
- Вот видите. Страшно, да?
- Возможно...
- У вас есть дети?
- Господи, откуда...
- Тогда вы не поймете.
- Я могу понять, что это страшно. Насколько это страшно, я пока
понять не могу...
Она отняла руку:
- Я пойду. Вы хотите есть?
- Честно говоря, не отказался бы.
- Я накрою стол на веранде. Приходите минут через десять.
Она вышла, тихо притворив за собой дверь. Я расстегнул чемодан и стал
устраиваться. Достал пистолет из футляра, имитирующего толстую книгу с
завлекательным названием "Фонетические особенности южнотохарских наречий",
и задумался: нужен он или пока что нет? Остановился на компромиссе -
вставил обойму и засунул пистолет под подушку. В соответствии с традициями
жанра. Потом в соответствии с традициями собственных привычек закурил,
включил телевизор и сел в кресло.
Сквозь клубы дыма неслись конники в треуголках. Взблескивали палаши,
падали под копыта знамена, палили пушки. Одни побеждали, другие
деморализованно драпали, и их рубили. Кто кого - абсолютно непонятно.
Итак? Строго говоря, любая операция может считаться начавшейся только
тогда, когда ты начинаешь думать над собранной информацией. А информации у
меня и нет. Появление Чавдара и его переряженных в обычную пехоту ювелиров
можно объяснить просто - в городе есть некоторое количество элементов,
которых нужно обезвредить. Очередная банда.
С ретцелькиндами - полный туман. Сакраментальная проблема "отцов и
детей", судя по всему, выступает в качественно новом обличье. Детей просто
боятся. Анна боится вечерами оставаться в обществе собственного сына.
Чего-то боится Зипперлейн, комиссар полиции с тридцатилетним стажем. А
чего следует бояться мне? Наверняка есть что-то, чего мне следует
бояться...
Так ничего и не придумав, я вышел на веранду. Анна сидела за
столиком, накрытым для вечернего чая, а в глубине сада, возле клумбы с
пионами, возился светловолосый мальчишка лет шести. Я охотно поговорил бы
с ним, но не знал, с чего начать, - у меня не было никакого опыта общения
с детьми, я понятия не имел, как подступать к этим маленьким человечкам.
Между прочим, эти самые детки, детишки, херувимчики розовощекие сумели
каким-то образом напугать Лонера - до сумасшествия и самоубийства...
Я сел. Анна налила мне кофе в пузатенькую чашку и пододвинула
печенье.
- Вам понравился наш город?
Чтоб ему провалиться, подумал я и сказал:
- Красивый город. И сад у вас красивый. Сами ухаживаете?
- Сама. Вы любите цветы?
- Как сказать... - пожал я плечами.
Наверное, все-таки не люблю. Не за что. С цветами я, как правило,
сталкиваюсь, когда их в виде венков и букетов кладут на могилы. Возлагают.
В жизни таких, как я, цветам отведена строго определенная роль. За что же
их, спрашивается, любить, если они всегда - знак утраты и скорби?
- Хотите еще печенья? - спросила Анна, когда разговор о цветах
безнадежно забуксовал.
- Хочу, - сказал я, обернулся и перехватил ее взгляд - беззвучный
вопль.
Обернулся туда и сам едва не закричал. Мальчишка стоял у дерева
метрах в десяти от веранды, и к нему ползла змея, голубой кронтан,
ядовитая тварь была уже на дорожке, на желтом песке, в метре от ребенка, а
он не двигался, хотя прекрасно видел ее и мог убежать. Голубая тугая лента
медленно и бесшумно струилась, раздвигая тоненькие стебельки пионов, мой
пистолет остался в комнате, ребенок застыл, Анна застыла, застыл весь
мир...
Я метнул пику для льда, каким-то чудом оказавшуюся на столе.
Перемахнул через перила, в два прыжка достиг дорожки, и голова приколотой
к земле змеи хрустнула под моим каблуком.
- Что же ты, малыш... - Я наклонился к нему, хотел что-то сказать, но
натолкнулся на его взгляд, как на стеклянную стену, как выстрел.
Зипперлейн был прав. Они другие, и словами этого не выразить. Мне
положено разбираться в любых чувствах, которые могут выражать глаза
человека, но сейчас я не мог перевести свои ощущения в слова.
Можно сказать, что он смотрел презрительно. Или свысока. Или
равнодушно, как на досадную помеху. Или злобно. Или сожалея о том, что я
сделал. Каждое из этих слов имело свой смысл и было бы уместно при других
обстоятельствах, но здесь все слова, вместе взятые и в отдельности, не
стоили ничего. Они не годились для описания его взгляда. Всего моего опыта
хватало только на то, чтобы понять: я сделал что-то абсолютно ненужное, и
маленький человечек отметает меня, не собирается разговаривать, что-то
объяснять. Что он другой. Что между нами - стена.
Я оглянулся - Анна стояла на прежнем месте, она даже не смотрела в
нашу сторону. Она его боялась и не могла найти с ним общего языка, но вряд
ли от этих невзгод она стала столь бессердечной, что не сказала ни слова,
не подошла к сыну, только что избежавшему укуса ядовитой змеи. Стало быть,
она с самого начала знала, что никакой опасности нет...
Мальчишка прошел мимо меня, как мимо пустого места, присел на
корточки над неподвижной змеей. Я отвернулся, чувствуя себя лишним,
бессильным, напрочь опозорившимся. И тихонечко побрел обратно на веранду.
Анна убирала со стола.
- Вам не нужно было этого делать... - тихо сказала она.
- Ну откуда я знал? - так же тихо ответил я. - Значит, и это...
- И это тоже.
- Анна, можно мне посмотреть его комнату?
Ей очень хотелось послать меня ко всем чертям, но она понимала, что
не во мне дело.
- Господи, делайте что угодно... Там, направо.
Я проскользнул в дом. Конечно, вот эта дверь, разрисованная забавными
зверюшками и героями мультфильмов. Детская изумила меня спартанской
простотой. Маленькая кровать, желтый шкафчик, низенький столик - и больше
ничего. Никаких книг, никаких игрушек. На столе рассыпаны цветные
