встревожился Сорви-голова.
- Очень серьезно! Пробита верхушка легкого. Пуля ли-метфорд, не так ли?..
Она попала вам в спину и вышла через грудь. Как вы знаете, эта английская
пуля - весьма гуманное существо. Но тем не менее, несмотря на все ее
человеколюбие, я просто теряюсь в догадках, как могли вы добраться сюда? Вы
молодец, мой мальчик, настоящий герой!.. Герой дня! Сейчас все в лагере
только о вас и говорят. Да это и неудивительно.
- Значит, доктор, вы уверены, что я выживу?
- Вполне! Но пока вам надо молчать и отбросить от себя все тревоги.
Животное существование, и ничего больше! Старайтесь даже не думать - и,
увидите, все пойдет как по маслу.
- Еще одно только слово, доктор! Что с подорванным поездом?
- Поезд взят англичанами, оставшиеся в живых люди захвачены в плен.
- Бедный Фанфан! - вздохнул Сорви-голова. Доктор Тромп, с обычным своим
искусством перевязав Жана, дал ему успокоительного, и наш герой заснул
крепким сном.
Время бежало. Наступила ночь, потом утро, а Сорви-голова все еще крепко
спал. Его разбудил шум: где-то рядом спорили.
- Убирайся вон, черномазый! - кричал на кого-то санитар.
- Не уйду!.. Мне надо с ним повидаться.
- А, не уйдешь? Так на тебе, получай!..- и санитар замахнулся палкой.
Но тут негр заговорил довольно странным для африканца языком:
- Отстань, чертов дуралей!.. Он сразу узнает меня, если только жив...
И, не обращая внимания на санитара, негр затянул марш Молокососов.
- Фанфан! Да это же Фанфан! - радостно закричал Сорви-голова.
Санитар пытался было помешать Фанфану войти, но тот, услыхав голос друга,
с ловкостью заправского Гавро-ша дал санитару подножку, от которой тот
растянулся на полу, а сам вихрем влетел в госпитальную палатку и подскочил к
койке Жана Грандье, который ждал его с распростертыми объятиями.
Перед раненым предстал какой-то черный человечек, вращавший белками глаз.
От него нестерпимо несло запахом машинного масла и колесной мази.
Сорви-голова так и затрясся от неудержимого смеха. А обрадованный Фанфан
воскликнул:
- Ну, если раненый хохочет, значит, наполовину уже здоров. Да, хозяин,
это я! Ты жив, я свободен. Мы счастливы!. Пойду умыться. Потом обнимемся и
поболтаем.
- Нет, Фанфан, нет! Постой! Расскажи только, как тебе удалось выбраться
оттуда?
- Ты же сказал мне: "Выкручивайся", вот я и выкрутился... Когда уланы
подошли, чтобы подцепить нас, я пробрался к углю и вывалялся в нем с головы
до пяток. Потом я навел косметику превосходной черной краской из колесной
мази и стал негром, настоящим негром самого чудесного черного цвета.
Англичанишки приняли меня за кафра и называли "боем"*. А невеселое, скажу
тебе, занятие - быть здесь кафром или боем. Англичане, едва увидев меня, тут
же влепили несколько здоровенных пинков сапожищами по задку моей кареты,
приговаривая:
"Пошел прочь, мошенник!" Я, разумеется, не заставил их повторять это
напутствие и помчался в лагерь. Там меня били за черную кожу. А здесь тоже
побили, да еще наврали, что ты умер. Но, как видишь, я решил сам убедиться в
этом. Теперь я с тобой. Ты жив... Молчи! Тебе нельзя говорить... Я счастлив!
Бегу мыться. Потом вернусь и буду по-братски за тобой ухаживать.
ГЛАВА 7
Выздоровление. - Сорви-голова хочет вернуться на фронт. - Пятнадцать дней
спустя. - Битва на Спионскопе. - Луи Бота. - Наступление буров. - Страшная
пальба. - Пленники. - Смерть генерала Вуда. - Горе капитана
Сорви-голова.-Последняя воля. - Патрик Ленокс. - Возвращение под Кимберли
Современная "пулька", как, по свойственной ему склонности к деликатному
обращению, называл ее доктор Тромп, и на этот раз оказалась гуманной.
Выздоровление Жана Грандье шло с поразительной быстротой.
Этому немало способствовали, кроме неустанного внимания доктора Тромпа и
ухода преданного Фанфана, крепкий организм и неугасимая воля к жизни нашего
героя.
Не обошлось, конечно, и без асептики.
- Видите ли, дорогой мой, - повторял своему пациенту доктор, - без
асептики нет и не может быть настоящей хирургии. Вас здорово поддели...
Случись это лет двадцать назад, вы через два-три дня умерли бы от такой
раны. А теперь от этого не умирают. Я хотел бы даже заполучить вас с обоими
пробитыми легкими, насквозь пробуравленной печенкой и пусть даже с дыркой в
желудке.
- О, вы слишком добры ко мне, доктор! - стараясь сохранить серьезность,
ответил Сорви-голова. - Благодарю вас и в следующий раз непременно
постараюсь устроить так, чтобы меня привезли к вам изрешеченным, как
шумовка.
- И увидите тогда, что процесс выздоровления не станет от этого ни более
длительным, ни более трудным.
- Итак, доктор, до следующего раза!
Этот разговор происходил спустя восемь дней после ранения Жана.
Фанфан, отмытый добела, покидал своего друга только для того, чтобы
побегать по лагерю и собрать для него свежие новости.
Под Ледисмитом продолжали драться. На фронт то и дело отправлялись партии
подлечившихся раненых. С нетерпением ожидал своей очереди и Сорви-голова.
В конце второй недели он уже отлично ходил, проявлял волчий аппетит и во
что бы то ни стало хотел вернуться в строй.
Однако доктор Тромп настоял, чтобы он пробыл в гос-питале еще неделю. Всю
эту неделю Сорви-голова сгорал от нетерпения ринуться в битву.
И битва произошла. Жестокая битва! Она прославилась благодаря
бесстрашному наступлению буров и вошла в историю под названием "сражение на
Спионскопе".
"Коп" - это на языке буров более или менее крутой холм, подъем на который
не представляет, однако, больших трудностей. Полевые укрепления, траншеи,
нагромождения скал и засеки превращали его в удобную стратегическую единицу.
Спионскоп высился над долиной Вентера, левого притока Тугелы. Со стороны
английских позиций он представлял собой три вала, вернее - три
контр-эскарпа*.
Англичане сильно преувеличивали стратегическое значение Спионскопа, в то
время как буры недооценивали его. Может быть, потому, что в их руках были
другие высоты, господствовавшие над этим холмом.
Но, какова бы ни была причина, бюргеры плохо охраняли свои позиции на
Спионскопе. Настолько плохо, что однажды ночью англичанам удалось выбить
оттуда весь бурский гарнизон, состоявший из ста пятидесяти человек. А заняв
холм, они затрубили победу. Они были искренне убеждены, что овладели ключом
от Ледисмита.
Телеграф немедленно разнес эту весть по всей Европе, а падкая до сенсаций
английская печать преувеличила и раздула ее до размеров события огромной
важности. Словом, известие о взятии бурских позиций на Спионскоие вызвало в
Англии один из тех взрывов энтузиазма, которые превращают великую нацию в
посмешище всего мира.
По существу, то была простая военная операция, стычка на аванпостах, в
результате которой, как это часто бывает на войне, вскоре завязалось
действительно большое сражение.
На другой же день англичанам пришлось запеть совсем иную песню.
Жубер понял, какой стратегический и моральный ущерб нанесла бурам эта
потеря, и приказал генералу Луи Бота во что бы то ни стало отобрать у
англичан позиции на Спионскопе.
Бота, молодой, тридцатипятилетний генерал, уже четыре дня успешно бился
под Колензо.
Это был энергичный человек, прекрасный знаток маневренной войны, умевший
быстро вынашивать свой замысел и хорошо выполнять его. Короче говоря,
генерал Бота был выдающимся полководцем.
Противником его был генерал Уоррен, командовавший английскими войсками.
Еще накануне Сорви-голова вошел в состав отряда генерала Бота. В виде
единственной награды за свой подвиг он выпросил у генерала Жубера позволение
идти в бой в первых рядах.
Старый генерал горячо рекомендовал нашего героя генералу Бота. Вспомнив о
происхождении Жана Грандье, Жубер пожал ему руку и произнес:
- Я тем более горжусь таким храбрым и преданным нашему делу солдатом, как
вы, что и в моих жилах течет французская кровь.
Бота тепло встретил отважного посланца Кронье и доверил ему командование
небольшим отрядом авангарда, которому предстояло действовать в ближайшую же
ночь.
Авангард состоял из трехсот пятидесяти буров, набранных во всех частях из
числа самых выносливых и ловких бойцов. Молокососы, рассеянные теперь по
всем фронтам, были представлены в нем Жаном Грандье и Фанфаном
Это была отборная часть, опираясь на которую Бота впервые в военной
практике буров решился на обходное движение.
Речь шла ни больше ни меньше как о том, чтобы взобраться ночью на один из
трех валов Спионскопа и на рассвете ударить по первой английской траншее.
Дерзкий замысел, который именно благодаря своей смелости должен был
увенчаться успехом, но какою ценой!
Никто из людей не сомневался, что все они обречены, но с тем большим
мужеством шли они на приступ.
Тяжелое задание.
Молокососы выступили со своим отрядом в полночь. Оставив лошадей у
подножия первого вала, они стали карабкаться вверх.
Положение буров было ужасно. Под ногами пропасть, наверху, над головами,
траншеи англичан с их шкваль-ным огнем, а еще повыше, слева от траншей,
английская артиллерия.
Люди взбирались медленно. Затаив дыхание, избегая малейшего шороха, они с
ловкостью кошек цеплялись за каждый выступ.
Авангард поддерживали пятьсот человек, сосредоточенных у подножия второго
вала, и столько же - у третьего.
Сорви-голова и Фанфан возглавляли передовой отряд, Они отлично были
знакомы с местностью, которую успели изучить, когда эскадрон Молокососов
действовал тут в качестве разведчиков.
Это опасное и утомительное восхождение длилось три с половиной часа.
На рассвете передовые английские караулы подняли тревогу.
Измученные и задыхающиеся от усталости буры сгрудились за выступом земли,
чтобы передохнуть, прежде чем ринуться на штурм английской траншеи.
Отличительная черта этой операции - наступление, и притом один из
труднейших его видов - ночная атака. Ни возгласов команды, ни криков "ура",
ни театральных эффектов. Примкнутые штыки, маузеры с полными магазинами да
пронзительный свисток, означающий: "Вперед!"
О, какие же они храбрецы! Какой стремительный порыв! И откуда взялась
такая горячность у этих бесспорно отважных, но обычно спокойных буров,
характеру которых противно всякое бравирование опасностью?
Между бурами и первой английской траншеей, до отказа набитой солдатами,
простиралась открытая местность
Бойцы генерала Бита бесстрашно устремились вперед, хотя бурская военная
школа и не учила их наступательному бою.
- Да здравствует свобода!
Эти магические слова рвались у них прямо из сердца, переполненного
горячим патриотизмом, и часто переходили в предсмертный хрип.
Буров встретил убийственный залп ли-метфордов Пушки грохотали без
перерыва, поливая их шрапнелью и лиддитовыми снарядами. Скошена была уже
половина отряда. Но и тяжело раненные буры собирали последние силы для
ответного огня. Даже те, кому уже не суждено было вырваться из объятий
смерти, судорожно хватали ружья и, спустив курок, тут же умирали с
возгласом: "Да здравствует свобода!"
К ним можно было отнести слова, сказанные о русских одним из наших
знаменитых генералов:
"Для того чтобы вывести из строя русского солдата, нужны две пули: одна -
чтобы повалить его, другая - чтобы его убить"*
Наступил все же момент, когда буры дрогнули. Сорви-голова и Фанфан
находились в первых рядах, но ни один из них не получил еще ни единой
царапины.
Война всегда чревата неожиданностями.
- Вперед! Вперед! От этих пуль не умирают!.. - крикнул Сорви-голова,
