бронепоезда.
По мере того как росла уверенность англичан в безнаказанности их
действий, они становились все более дерзкими.
Бронепоезд, который действовал на фронте Моддера, состоял из трех
платформ. На них были установлены три корпуса из листовой стали, хорошо
заклепанной и скрепленной стальными перекладинами В общем, бронепоезд
представлял собою сооружение из сплошного металла, не пробиваемого пулями и
шрапнелью. В его корпусах, стены которых были прорезаны двумя рядами
амбразур, укрывался гарнизон из шестидесяти бойцов. Нижний ряд амбразур
служил для сидящих стрелков, верхний - для стоящих.
Пушка находилась в задней части корпуса на легко вращающейся платформе и
могла обстреливать веером. Мощный паровоз также был одет в броню;
незащищенной оставалась лишь верхушка трубы.
И, разумеется, все, не исключая и пушек, было окрашено в цвет хаки.
Но вернемся к описанному выше ночному нападению бронепоезда. Казалось,
для этого не было никаких оснований, особенно после полного разгрома,
понесенного всего лишь несколько часов назад войсками ее величества
королевы. Чем же оно было вызвано?
А тем, что паника среди английских солдат, обезумевших от страха и
бежавших врассыпную, как стадо, была так велика, что лорд Митуэн, опасаясь
того самого преследования, о котором иностранные офицеры тщетно умоляли
Кронье, приказал бронепоезду предпринять эту диверсию.
Наступление буров диктовалось простой логикой военных действий, и генерал
решил прибегнуть к этому крайнему средству, чтобы предотвратить или хотя бы
ослабить вражескую контратаку.
О, если бы только он знал, что буры, пропев свой псалом, залегли спать!
Между тем Фанфан, мучимый беспокойством, лежал, растянувшись на шпалах, и
ждал взрыва моста.
Сорви-голова сказал: "Через четверть часа".
В таком положении, особенно ночью, минуты тянутся, как часы. Юный
парижанин волновался, сердце его усиленно билось; ему казалось, что четверть
часа уже давно прошло. Ему чудилось, что огонь бронепоезда становится все
реже. А что, если эта крепость на колесах прекратит огонь и уйдет
восвояси?.. И действительно, прильнув ухом к рельсам, он уловил глухой шум
медленно двигавшихся колес.
"Действуй, Фанфан! Самое теперь время поджечь шнур".
Чирк!.. Вспыхнула спичка, бикфордов шнур загорелся.
Фанфан одним прыжком отскочил от железнодорожного полотна и побежал к
своим товарищам. Найдя Молокососов на том же месте, где оставил их, он
бросил им команду, не имеющую ничего общего с военной терминологией:
- Давай драла!
Юнцы отбежали метров на двести. Бронепоезд приближался. И по мере его
приближения тревога в душе Фанфана росла: не слишком ли поздно поджег он
фитиль?
Бум!.. - донесся страшный взрыв со стороны реки, сопровождавшийся яркой
вспышкой огня.
"Браво, Сорви-голова! Браво!"
Бум!.. - раздалось теперь совсем уже рядом, на железнодорожном полотне.
Так и казалось, что там разверзся кратер вулкана: земля задрожала, во все
стороны полетели осколки металла и щепки, вспыхнуло ослепительное пламя. Оба
взрыва последовали один за другим с промежутком секунд в пятнадцать.
Мост, очевидно, взорван, железнодорожные пути - тоже. И что за ужасное
разрушение! Обвалившаяся насыпь, груды исковерканных рельсов и деревянная
труха шпал.
Бронепоезд круто остановился на расстоянии трехсот метров от места
взрыва.
Отступление было отрезано.
Несколько солдат спрыгнули с поезда на полотно дороги и побежали к месту
взрыва. Сбежались часовые, прискакали кавалеристы. Люди заметались.
Послышались крики, ругань, проклятия, порядком потешавшие залегших в траве
Молокососов.
В кучке англичан, состоявшей примерно из тридцати человек, вспыхнул
огонек, - видно, кто-то зажег фонарь.
Фанфан шепотом приказал самым метким своим стрелкам:
- Огонь!.. Бей в кучу!
Приказы Фанфана все меньше и меньше походили на военные, но Молокососы
исполняли их по-военному точно, и все шло, как полагалось.
Сухо щелкнули маузеры Ружейный огонь мгновенно разметал толпу. Воздух
огласился стонами и воплями раненых. Уцелевшие солдаты в страхе разбежались
- Здорово! Вот здорово!.. - шептал Фанфан. - Бей их, ребята! Сыпь!
Сыпь!.. Эх! Если бы нас видел Сорвиголова!.. Какого дьявола, в самом деле,
он провалился? Не хочу вот, а сам боюсь за него...
И было от чего тревожиться. Положение капитана Молокососов,
действительно, походило на безвыходное. Оторвавшись от железнодорожной
шпалы, которая служила ему точкой опоры, он ринулся вниз головой в реку
Моддер.
А как сказал один упавший с крыши кровельщик: "Лететь не так уж скверно;
упасть - вот в чем мало забавного".
Река Моддер глубока. Сорви-голова .так и врезался в нее пулей, однако
вода уменьшила скорость падения.
В то мгновенье, когда Жан погрузился в реку, раздался оглушительный
взрыв, сопровождавшийся дождем осколков. Произойди этот взрыв секундой
раньше-Сорвиголова взлетел бы вместе с мостом, секундой позже - и он был бы
убит обломками. Тогда как теперь, в момент взрыва, его защитил слой воды
толщиною в четыре метра. Опять счастливая звезда!
Он проплыл несколько сажен под водой; но не хватало воздуха, и пришлось
подняться на поверхность.
И тут его счастливая звезда закатилась. Он подплыл к бревну, которое
после взрыва торчало из воды под углом в сорок пять градусов, и потянулся к
нему, чтобы подержаться минутку па поверхности и перевести дыхание, как
вдруг сильная рука схватила Жана. У самого его уха раздалась кельтская*
брань:
- Арра! Поймал!.. Вот он, язычник! Лжебрат! Убийца! Поджигатель! Исчадие
ада!..
Сорви-голова узнал ирландца, которого он так любезно отправил в реку.
- Караул!.. Держите!.. - продолжал орать ирландец. - На помощь! Да
помогите же доброму христианину взять в плен этого...
Окончание фразы растаяло в следующих, весьма выразительных звуках:
буль... буль... буль...
Сорви-голова обеими руками сдавил шею незадачливого болтуна, который
должен был, казалось, удовлетвориться тем, что ему удалось уже один раз
избежать смерти.
Оба камнем пошли ко дну, и их понесло течением. Но руки Молокососа не
ослабевали и под водой.
После необычайно долгого пребывания под водой выплыл только один из них
Это был Сорви-голова. Ирландец, задушенный руками юного атлета, исчез
навсегда. Отважный сорванец, с упоением вдохнув струю воздуха, постарался
разобраться в том, что произошло.
Устой был взорван, и мост, несомненно, поврежден. Над головой Жана на
мосту суетились люди с фонарями, и все они неизменно останавливались на
одном и том же месте. Значит, по мосту нельзя было пройти даже пешеходам.
До ушей Жана то и дело долетали английские ругательства, крепкая
солдатская брань, советы, которые каждый давал и никто не исполнял
Потом до него ясно донеслась фраза:
- Какое несчастье! Тут работы дней на восемь, не меньше!
"Отлично! - с восторгом подумал Сорви-голова. - Кронье будет доволен.
Теперь остается только соединиться с Фанфаном". Но прежде всего надо еще
было выбраться из реки. Жан тихо поплыл вдоль крутых берегов в поисках
места, где он мог бы выйти на берег, и вскоре заметил нечто вроде расщелины
среди нагромождения скал. Подтянувшись на руках, Жан вскарабкался на один из
больших камней и, мокрый, как морской бог, присел на корточки.
Но и теперь он, точно истый могиканин, пристально озирался по сторонам и
напряженно прислушивался, инстинктивно чувствуя пока еще незримую опасность,
С железнодорожного полотна доносились звуки выстрелов. Жан узнал щелканье
маузеров.
"Фанфан! - радостно подумал он. - Его мина взорвалась, видно, в то время,
когда я возился в воде с этим болваном ирландцем. Итак, отправимся к
Молокососам".
С гибкостью кошки и ловкостью акробата Жан начал карабкаться на груду
камней; но прежде чем стать на ее вершину, он, припав к камням, осмотрелся.
Тишина, весьма, впрочем, относительная, мало успокаивала его.
Вдруг он вздрогнул: в пяти шагах, лицом к берегу, стоял, опираясь на
ружье, английский солдат. Его силуэт четко вырисовывался на фоне ясного
неба. Сорви-голова различил даже головной убор: фетровую шляпу с приподнятым
по-мушкетерски левым бортом. Такие шляпы носили волонтеры английской пехоты.
Что же, ползти опять вниз по колеблющимся под ногами и срывающимся
камням? Бросаться снова в реку и отыскивать другое место? Нет, это
невозможно!
Во что бы то ни стало надо пройти мимо волонтера, невзирая на его штык и
на тревогу, которую он несомненно поднимет, несмотря ни на что!
"Будет дело", - решил Сорви-голова.
Да, будет дело, короткое, но жаркое.
С тем благоразумием, которое у него всегда прекрасно уживалось с безумной
отвагой, Жан обдумывал, как приступить к действиям. Он вспомнил, что в
бытность свою в Капе в качестве служанки он видел этих только что прибывших
тогда из Англии волонтеров. Они были облачены с ног до головы в хаки и
носили широкополые фетровые шляпы, на приподнятых левых бортах которых
красовались три буквы:CIV (City Imperial Volunteers*). Эти карикатурные
солдаты, насквозь пропитанные идеями самого воинствующего империализма,
сходили за героев.
"Пройду!" - решил Сорви-голова.
Он весь подобрался, крепко уперся ногами о камни и приготовился к прыжку.
Раз, два... гоп!
Волонтер, увидев человека, который, как чертик из шкатулки с секретом,
выскочил будто из-под земли, отступил на шаг и, наклонив штык, крикнул
по-английски;
- Halt! Stop!*
Приходилось ли вам, читатель, наблюдать плохую выправку новобранцев,
когда инструктор командует:
"К штыковому бою... вся..."?
Правая рука у них бывает поднята слишком высоко, левая нога слишком
вытянута, правая недостаточно согну-та. Вместо того чтобы стоять твердо, как
глыба, новичок находится в состоянии самого неустойчивого равновесия
Достаточно малейшего толчка, чтобы опрокинуть его, чем и пользуются иногда
некоторые инструкторы, любители позабавиться. Они хватаются за острие его
штыка, слегка толкают и без особого усилия сшибают новичка с ног.
В голове начальника Молокососов, лишь только он признал в солдате
волонтера, молниеносно созрел план действий.
"Ты, верно, стоишь как на ходулях, милейший..."
И события вполне оправдали эту догадку, удивительную по своей
проницательности для такого юнца.
Да! Наш Молокосос не терял времени даром. Обращая на штык, который
вот-вот готов был проткнуть его, не больше внимания, чем он уделил бы
какому-нибудь гвоздю, Сорви-голова сделал второй прыжок, еще более ловкий,
чем первый, и, схватив ружье волонтера за дуло, изо всех сил толкнул его.
Но такого усилия и не требовалось.
Волонтер - воин столь же усердный, сколь храбрый,- управлял штыком с
ловкостью деревенского пожарного. Он тотчас же опрокинулся навзничь, подняв
в воздух руки и ноги, а ружье, которого он, конечно, не смог удержать,
осталось в руках капитана Сорви-голова.
Зато парень принялся орать, как на пожаре.
"Он поднимет тревогу, привлечет соседний пост", - подумал Жан.
Черт возьми! Из двух зол надо выбирать меньшее. Жан так и сделал.
Пригвоздив волонтера к земле штыковым ударом в грудь, он сорвал с него
шляпу, нахлобучил ее на себя и со всех ног бросился прочь.
И во-время! Хотя сам волонтер уже перестал дышать, призыв его был
услышан. С ближнего поста прибежали солдаты и, увидев мертвое тело, прежде
всего начали ругаться.
На войне много и часто ругаются.
А Сорви-голова что было духу мчался туда, откуда доносился грохот
