наградить меня чином или орденом. Но, поверьте, честь, которую вы мне
оказываете, произнесенные вами слова во сто крат дороже любой нашивки на
рукаве или значка на куртке!
Все присутствующие встретили слова Кронье и ответ предводителя
Молокососов громом аплодисментов.
Двенадцать последующих дней протекли в относительном спокойствии, если не
считать обычных на войне инцидентов, являющихся как бы своеобразной
разменной монетой военного времени.
А между тем в других областях Оранжевой республики* и Трансвааля в это же
самое время происходили серьезные события. Буры неизменно одерживали победы,
но не умели пользоваться их плодами.
Ледисмит энергично защищался, все еще держался Мафекинг, а Кронье с его
маленькой армией не мог сломить сопротивления Кимберли.
Главные бурские военачальники поговаривали о том, чтобы, объединив все
силы, начать генеральное наступление и, нанеся массированный удар английской
армии, попытаться одержать над ней решительную победу до прибытия победителя
при Кандагаре, лорда Робертса*, назначенного генералиссимусом английских
войск в Южной Африке. Словом, чувствовалось, что назревают важные события.
Поднявшись однажды с зарей, Сорви-голова, в который уже раз, наслаждался
живописным зрелищем бурского лагеря.
Полная живых красок и неожиданностей картина этого лагеря превосходно
описана знаменитым французским полковником Виллебуа-Марей, бесстрашным
солдатом и человеком большого сердца, который пал в Трансваале от английской
пули.
Позвольте же мне, дорогой читатель, воспроизвести здесь его строки, чтобы
дать вам возможность насладиться бесценным ароматом, которым обладает только
пережитое лично...
"Благодаря своим приземистым палаткам, напоминающим по форме военную
фуражку, кухням, расположенным прямо под открытым небом, своему говяжьему
рагу с приправой из овощей бурский лагерь вполне мог бы сойти за французский
лагерь в Алжире, если бы не огромные фургоны, установленные длинными рядами
или в каре*, если бы не многочисленные стада, возвращающиеся с пастбища или
размещенные позади линии всего фронта, если бы не молчаливое спокойствие
буров, так резко отличающееся от шумливой оживленности нашей французской
военщины. Вы не услышите здесь трубных сигналов; ночную службу несут
небольшие группы бойцов, добровольно сменяющие друг друга через определенные
интервалы. Шатер генерала, комманданта* или фельд-корнета* служит клубом,
куда может войти каждый желающий. Здесь не применяют наказаний и не дают
наград, не принуждают и не судят; все исполняется точно в указанные часы по
долгу гражданской и воинской чести.
Подобно всем современным армиям, этот лагерь имеет в своем распоряжении
почту, телеграф, электрические прожекторы, хорошо оборудованные госпитали.
Но самое любопытное в этом лагере - высокий религиозный дух, которым весь он
проникнут. Все здесь приписывается "божьему промыслу": судьба Трансвааля,
защита свободы и прав угнетаемого народа. Когда генерала поздравляют с
победой, он отвечает: "На то была воля божья".
Человек, которому привелось видеть, как буры ежедневно отправляются на
свои ночные посты, кто пешком, кто на лошади, всегда точно в определенное
время и при любой погоде, не может не склониться перед высшей силой,
превращающей этих вольных, как ветер, людей в строго дисциплинированных
воинов.
Сплошь и рядом они идут на свои посты, согнувшись в три погибели под
проливным дождем. Легкая одежда едва защищает их, кругом беспросветная тьма,
ливень хлещет как из ведра, а бюргеры, наперекор стихии, стоически
продолжают свой путь. И так - изо дня в день. Прильнув к склону холма,
утопая в грязи или хлюпая по лужам, они бодрствуют до зари на своих постах и
спят под открытым небом, каждую секунду готовые отдать жизнь за свое
трансваальское отечество".
Но вернемся к нашему герою. Сорви-голова прогуливался по лагерю,
рассматривая все, восхищаясь или отмечая недостатки. Он дышал полной грудью
в этой воинственной атмосфере и снова и снова поздравлял себя с тем, что
принял участие в суровой, полной трагизма, борьбе, от которой зависела
судьба целого народа.
Случайно или в силу предчувствия он забрел в то место, где стоял шатер
генерала.
Непринужденно войдя в палатку, Жан застал там Кронье. Генерал был один и
писал. Он оторвался от своего занятия и, дружески улыбнувшись, произнес:
- Добрый день, Сорви-голова.
- Добрый день, генерал.
- А я как раз собирался послать за вами. Вы мне нужны.
- Рад вам служить генерал. Я уж и так почти две недели веду праздную
жизнь.
- И скучаете?
- Еще бы! Ведь после взрыва моста у меня ни разу не было случая
поколотить англичан.
- А если я предоставлю вам такой случай?
- Чудесно, генерал! О, если бы со мной была моя рота Молокососов! Но,
увы, она почти вся рассеялась. Остались каких-нибудь тридцать человек.
- По возвращении вы сможете восстановить ее в полном составе.
- Значит, мне придется уехать?
- Да... Вы поедете курьером довольно далеко, под Ледисмит. Вы отвезете
Жуберу* секретные документы чрезвычайной важности. На телеграф положиться
нельзя: английские шпионы проникают всюду. Почта идет слиш-ком медленно. Вам
придется двигаться быстрее почты, пожирая дороги, этапы, железнодорожные
пути, станции, мчаться без остановки дни и ночи, избегая засад, ускользая от
шпионов, превозмогая сон и усталость, и добраться как можно скорее, во что
бы то ни стало, любой ценой. Вы обладаете всеми необходимыми для этого
качествами: вы храбры, выносливы, предприимчивы, находчивы, вы умеете выйти
из любого положения и никогда не теряетесь.
- Располагайте мною, генерал. Когда прикажете отправляться? - Через
полчаса.
- Одному?
- Так, пожалуй, было бы лучше. Однако вас могут убить по дороге, а потому
возьмите с собой надежного товарища, который, если вы погибнете, мог бы
довести до конца это поручение или уничтожить документы, если вы будете
ранены или захвачены в плен.
- В таком случае, я возьму своего лейтенанта, Фанфана.
- Ну что ж, Фанфан так Фанфан. А теперь давайте установим ваш маршрут,
конечно, без учета неожиданных дорожных происшествий. Отсюда до Ледисмита по
прямой триста миль.
"Около пятисот километров", - поправил про себя Жан
-- Накинем еще пятьдесят миль на окольные пути, которые вам придется
выбирать. Отсюда до Блумфонтейна* по шоссе восемьдесят миль. От Блумфонтейна
до Винбурга вы проедете железной дорогой - тоже восемьдесят миль. От
Винбурга по шоссе до Бетлехема восемьдесят пять миль. От Бетлехема до
передовых бурских позиций под Ледисмитом снова по железной дороге - около
девяноста миль. Если Винбург занят англичанами, - а об этом вы узнаете на
узловой станции Смол-диил, - вы проедете поездом до Кронстада и доберетесь
до Бетлехема через Линдлей. Рекомендую вам как можно меньше пользоваться
железной дорогой. Самое простое было бы, конечно, из Блумфонтейна доехать
поездом до Претории, а уже оттуда спуститься до Ледисмита, но такое
путешествие отнимет не менее восьми дней. а может быть, и больше. Дороги
забиты военным снаряжением, и поезда движутся медленнее хороших лошадей.
Потому-то я и советую вам передвигаться больше по шоссейным дорогам - это
даст выигрыш во времени.
- Но, генерал, где и как мы найдем лошадей по выходе из вагона?
- А вам они и не понадобятся. Кстати, Сорви-голова, ездите вы на
велосипеде?
- О да, генерал! - ответил Сорви-голова, весь просияв при мысли о таком
оригинальном путешествии,
- Отлично!
- Велосипед - мой любимый вид спорта, и, не хвастая, могу сказать: я в
нем очень силен.
- Охотно верю.
Кронье взял со стола большой конверт, тщательно запечатанный,
перевязанный и с обеих сторон покрытый лаком:
- Вот вам документы. Конверт непромокаемый. Зашейте его за подкладку
вашей куртки и отдайте его лично в руки генералу Жуберу. Вот пропуск. Он
обеспечит вам помощь и поддержку в пределах территории обеих республик.
Зайдите на склад, там вы найдете обширный выбор велосипедов.
Предусмотрительный дядя Поль прислал их нам сюда вместе с другим военным
снаряжением. А теперь, мой мальчик, отправляйтесь, не теряя ни минуты. До
свиданья! Да защитит вас Бог, и да поможет он вам вернуться живым и
невредимым.
Сорви-голова принадлежал к людям, которых никогда нельзя застать
врасплох. Недолго думая, он помчался в свою палатку и, застав там Фанфана, с
места в карьер спросил:
- Скажи, Фанфан, ты хороший велосипедист?
И Фанфан ответил важно и убежденно на выразительном жаргоне улицы
Гренета:
- Спрашиваешь!.. Я же тренером был. И каким!
- Тогда пойдем выбирать себе машины-и айда на прогулку.
- На войну? На каталке? Шик!.. Багаж и оружие брать?
- Никакого багажа! По одеялу, по ружью, по дюжине сухарей и по сотне
патронов.
Они тотчас же отправились в велосипедное отделение склада, где увидели
сотню сверкавших новизною машин.
Сорви-голова как истый патриот принялся искать изделия французской марки
и скоро нашел именно то, что ему было надо. Это были два велосипеда военного
образца; легкие, прочные и удобные машины с отличным ходом и пятикратной
передачей. Каплю масла в педали оси, проверить гайки и тормоза - и домой, в
палатку! А там.- свернуть одеяла, перекинуть их через плечо справа налево, а
ружья - слева направо, привязать к поясным ремням кожаные сумки с сухарями и
патронами. На все это ушло не более десяти минут.
Фанфану хотелось отправиться на велосипедах прямо из лагеря. Но здесь не
было дорог, а им предстояло спускаться под уклон в двадцать пять градусов.
Пришлось идти пешком, волоча за собой машины.Передовые посты остались
позади. .Теперь перед ними простиралась степь, безлюдная, на каждом шагу
таящая засады и грозящая гибелью.
- Послушай, хозяин, - предложил Фанфан, - а не нажать ли на педали? Чем
мы рискуем! Только ноги поразомнем да увидим, как пойдет у нас это дело.
- Идет!
Оседлав велосипеды, друзья покатили прямо на восток. Дороги, правда, не
было, но голая, ровная и твердая земля вельдта очень удобна для велосипедной
езды. Тем не, менее Фанфану все казалось, что они едут недостаточно быстро.
- Слышь-ка ты, хозяин, молоко мы, что ли, боимся расплескать? Двенадцать
километров в час! Махнуть бы со скоростью двадцати пяти... А, хозяин?
- Ну да! Чтобы свалиться в первую попавшуюся яму, наскочить на камень или
на какой-нибудь пень? Двенадцать километров в час, а может быть, и того
меньше! Ты - солдат-велосипедист, а не гонщик.
- Есть, хозяин! Кстати, куда это мы направляемся таким аллюром?
- На Я кобсдальскую дорогу, что тянется с севера на юг. Каких-нибудь
двадцать минут - и мы будем там.
Через пятнадцать минут оба друга выехали на широкую, проложенную
бесчисленным количеством воловьих упряжек дорогу. Колеи здесь были очень
глубоки, но зато дорожки, утоптанные быками, превосходны.
Сияющий Фанфан болтал, как сорока, и называл себя самым счастливым
велосипедистом обоих полушарий. А Сорви-голова, слушая его болтовню,
поднимал время от времени голову и тревожно вглядывался в даль. Однако
ничего подозрительного, по крайней мере до сих пор, он не приметил.
Так без каких-либо помех они проехали семь-восемь километров. Но вдруг
дорога стала круто понижаться и привела к реке.
- Это Моддер, - спокойно произнес Сорви-голова. - Я знал, что он
встретится на нашем пути. Тут есть брод. Перейдем.
И оба, вскинув на плечи велосипеды, смело вошли в воду.
Течение, даже у берегов, было очень быстрое. Приходилось крепко упираться
