позе. Тощенькое тельце казалось невесомым. А ведь как славно она еще
недавно жужжала надо мной... О Боже! На мгновение мне показалось, что
мушиные ножки дрогнули... Увы. Это невольная слеза исказила зрение.
- Убийца! - мрачно глядя на меня произнес Кубатай. - Ребенка...
Газетой... Можно сказать - на взлете!
- Я не хотел! - простонал я, заливаясь слезами раскаяния и подумывая,
не упасть ли в обморок. - Я не знал!
- Маньяк... - процедил Смолянин. - Он был такой веселый, вежливый
мальчик! Русский язык знал!
- Похоронить бы надо... как положено... - пробормотал Холмс,
озираясь. - Где тут горшок с геранью? Или в сад выйдем?
Кубатай всхлипнул. Достал платок, промокнул глаза... и неожиданно
спросил:
- Слушайте, а вдруг это другая муха? Обычная?
Мы задумались. Я временно прекратил плакать, отставил мысли об
обмороке и стал разглядывать муху попристальнее.
- Глаза, вроде, не такие, - заявил Мак-Смоллет. - А вот выражение
лица - Костино!
- Холмс, у вас есть микроскоп? - поинтересовался Кубатай.
- Конечно! - слегка обиделся мой друг.
- Дайте-ка мне жертву, Ватсон.
...Кубатай долго разглядывал муху под микроскопом, подкручивал винты,
наводил свет. Потом вздохнул и поднял голову:
- Поздравляю вас, джентльмены. Это не Костя!
- Почему? - заливаясь слезами радости вопросил я.
- Девочка... - смущенно глядя на предметное стеклышко ответил
генерал. - Смолянин, уберите тело!
Переводчик аккуратно взял муху за крылышко, спросил:
- Похоронить?
Мы презрительно отвернулись, а Кубатай посоветовал:
- Кремировать, - и указал на камин.
Обрадованные исходом дела, мы налили себе еще виски и выпили.
- Как же искать муху? - продолжал убиваться Кубатай. - А? Холмс?
- Никак, - грустно ответил мой друг. - Только один путь возможен -
если муха сама найдет нас! Костя - ребенок способный. Положимся на него.
И... и будем ждать чуда.
2. МЕНЯ ВЫРУЧАЕТ ЧЕРНИЛЬНИЦА (РАССКАЗЫВАЕТ КОСТЯ)
Вообще-то, оказывается, мухой быть не так уж плохо. Помню книжку
"Баранкин, будь человеком", там пацан то в муравья превращается, то в
воробья, и везде его разные сложности и опасности подстерегают. У
муравьев, там вообще, вкалывать надо в поте лица... Ничего подобного!
Когда я стал мухой, никаких сложностей не было. Летишь себе по небу,
жужжишь. Есть захотел, спустился, а там ВСЕ СЪЕДОБНОЕ. (Есть, кстати,
хотелось почти все время, видно мухи - существа очень прожорливые.)
Воробьи - тупые, уйти от них - делать нечего. А если на какой-нибудь
базарчик залетишь, то там вообще класс: мух не бьют, только отмахиваются,
а птицы подлетать боятся.
А знаете, как муха видит, какие краски?! Если б муха человеком
обернулась, она бы, наверное, художником стала. А запахи какие муха
чувствует! А вкусы!
Короче, не жизнь, малина. Если бы только не человеческий разум,
который все пилит и пилит: "И что, вот так - мухой - ты всю жизнь прожить
и собираешься? А она, между прочим, не такая уж длинная: зима нагрянет, и
хана..." Мои насекомые инстинкты пытались сопротивляться, мол, не ДОЛГО
жить главное, а КРАСИВО. Мол, вот отложу личинок, и жизнь моя в них
продолжится... Но тут же вскипал ЧЕЛОВЕК: "Личинок?! Да ты сам-то
соображаешь, о чем думаешь?! Личинок..."
Человек, само-собой, победил, и я принялся обдумывать пути обратного
превращения. Да к тому же ведь чертов Кащей не только в муху меня
превратил, но еще и в мир Шерлока Холмса загнал. В этом я без труда
убедился: кэбы, клубы, полисмены, джентльмены... Вот и решил я прежде
всего найти великого сыщика и связаться с ним.
Я все это так рассказываю, как будто ничуть не унывал. На самом-то
деле время от времени я впадал в форменное отчаяние. Особенно ночью.
Англия, она и в Африке Англия. Когда под утро на Лондон падает туман,
мухам приходится туго. В первую ночь я спасся в газовом фонаре, в сквере.
Там было сухо и тепло. Но отражатель в нем был скользкий и покатый, а я
еще не научился спать, удерживаясь присосками на лапах; поэтому всю ночь
не сомкнул глаз. А если бы уснул, сразу скатился бы в огонь.
И всякие другие были неудобства. С той же едой, например. Чувствую
своим мушиным носом благоухание, аж слюнки текут, а гляну, что это так
пахнет, меня с души моей человеческой воротит... Другими словами, были в
моем положении и минусы. Но не буду вдаваться в эти подробности, тут можно
сто лет говорить, а по существу - ничего.
Так вот. Я решил искать Холмса. И вспомнил, что по книжке проживает
он на Бейкер-стрит. Но как найти эту улицу? Не долго думая, я принялся
кружить над тротуарами, пытаясь прочесть названия улиц на домах.
Если бы надписи были сделаны на английском, я бы очень пожалел, что
лучше знаю древнеегипетский. Но "Волк-стрит", "Эбби роуд", "Грин парк" и
тому подобное было написано русскими буквами, так что в этом я затруднений
не испытывал.
Пару раз я подлетал к своим насекомым собратьям, желая попытаться
войти с ними в контакт. Ведь что мы - люди - знаем о мухах?! Возможно,
думал я, нет на свете существ мудрее, просто мы не способны понять это...
Ни фига. Тупее я в жизни никого не встречал. Когда я пытался заводить с
ними беседы, они или шарахались от меня, как от чумного, или проявляли
интерес совсем иного характера (самки). В последнем случае я смывался как
можно быстрее: не хотелось бы начинать свой опыт общения с женщинами с
мух.
Весь следующий день я промотался по Лондону, но так ничего похожего
на Бейкер-стрит и не нашел. А под вечер со мной произошла вот какая
история.
Вечер этот застал меня далеко от центра города. Хотя район был
чистенький и явно не самый бедный, и на каждом углу тут горели фонари, я
решил избрать какое-нибудь иное место ночлега. Я ведь практически не спал
всю прошлую ночь, и теперь буквально валился с ног. Если бы я снова
забрался в фонарь, я бы неминуемо изжарился.
И вот, не долго думая, я влетел в первую попавшуюся форточку и
протиснулся в щель между рамой и натянутой от нас - мух - сеткой.
Я огляделся. Комната была обставлена само-собой старомодно, но
опрятно: вся мебель какая-то витиеватая, везде салфеточки, подушечки,
маленькие полочки с расписными вазочками... Из соседней комнаты слышалась
музыка. Музыка, между прочим, знакомая - "Турецкий марш" Моцарта. Мы его
на уроках эстетики в школе проходили. Сейчас кто-то играл его слишком
медленно и довольно неумело.
Я порадовался, что в комнате никого нет: можно спокойно подыскать
местечко, куда спрятаться и переночевать. Но прежде чем сделать это, я
пару раз пробежался по стенам и потолку; я просто балдел от этой своей
способности и не удержался, пока в комнате пусто. А зря. Потому что музыка
внезапно смолкла, и за дверью послышались легкие шаги.
Я метнулся к подоконнику и спрятался в листьях какого-то растения. В
комнату вошла совсем молоденькая девушка, можно даже сказать девочка, в
вечернем платье из лилового бархата и сразу же начала раздеваться. Я,
конечно, смутился и отвернулся. Но потом подумал: "В конце-концов, я муха
или нет?!" А раз муха, повернул голову обратно и стал наблюдать.
Красивая девушка. Серые глаза и такие же серые волосы до плеч. А
всякой одежды на ней - ужас! Под одной юбкой - вторая, под той - третья, а
там, черт, еще панталончики кружевные... И так далее... А корсет! Его
расшнуровывать замучаешься. И она замучилась. Взяла со стола колокольчик и
побренчала им. Буквально через несколько секунд в комнату ворвалась
горничная - толстая улыбчивая негритянка.
- Сэнди, помоги мне, - велела ей девушка.
- Сию минуту, миссис Джессика, - ответила та и принялась проворно
управляться со шнуром.
В конце-концов я все-таки отвернулся. Мало ли что муха, совесть-то
все равно иметь надо.
Скрипнула кровать, зашуршали простыни, и я услышал голос девушки:
- А теперь, Сэнди, принеси мне, пожалуйста, чашку горячего шоколада.
Ой-ой-ой. Я вдруг понял, что опять проголодался.
- Но, мисс Джессика, - возразила горничная, раздувая черные ноздри, -
сэр Чарлз строго-настрого запретил есть и пить в комнатах.
- Ну Сэнди, ну миленькая, ну пожалуйста. Я хочу книжку перед сном
почитать. А знаешь, как приятно читать и что-нибудь вкусное жевать... И
думать: "Ах, как мило, что на свете есть Сэнди, которая мне это
принесла..." А папа не рассердится, потому что не узнает. Ты ведь ничего
ему не скажешь?
- Святая Мария, вы совсем еще ребенок, мисс Джессика. Ладно, что с
вами поделаешь, шоколад я вам сейчас принесу. Только смотрите, сами не
проболтайтесь отцу, он тогда живо выставит меня за дверь, не посмотрит,
что служу вашей семье верой и правдой.
- Я скорее умру, Сэнди, чем проговорюсь! - заверила девушка с такой
страстью в голосе, словно речь шла как минимум о государственной тайне.
Горничная, посмеиваясь и покачивая головой, вышла, а Джессика
беззвучно похлопав в ладоши, взяла со столика книжку. Я успел прочесть
только имя автора: "Д-р Ватсон".
"Как так, - подумал я, - такого писателя не было. Он сам - персонаж
Конан Дойля..." И тут же понял: в рассказах-то именно Ватсон писал о
Холмсе.
Вернулась горничная с дымящейся чашкой на подносе. По комнате
разнесся сладостный аромат. У меня потекли слюнки. Джессика, оторвавшись
от книги лишь за тем, чтобы ее поблагодарить, принялась читать дальше,
прихлебывая из чашки.
Я понял, что если я сейчас не поем шоколада, я свихнусь. Тут в союз
вошли и мои мушиные инстинкты, и мой человеческий вкус. Очень кстати
Джессика, перевертывая страницу, поставила чашку на столик. Видимо, как
раз сейчас сюжет книжки развертывался особенно лихо, потому что читала
она, напряженно двигая губами, с широко раскрытыми от волнения глазами...
а забытая чашка стояла на столике.
Я метнулся к ней, приземлился лапками на теплую мягкую маслянистую
поверхность, торопливо сунул в нее хоботок и, кряхтя и причмокивая, с
неописуемым наслаждением принялся всасывать в себя шоколад. Обе мои
сущности - мушиная и человеческая - сошлись в едином блаженстве. Я
сладострастно закатил глаза.
И опять же зря. Внезапно свет над моей головой померк, и инфракрасным
зрением я рассмотрел фаланги пальцев прикрывшей чашку руки.
- Ах, гадкое насекомое, - услышал я приглушенный голос Джессики над
своей головой. - Ешь, ешь! Все равно после твоих грязных прикосновений
человек к этой пище уже не притронется.
Видимо, в свободную руку она взяла колокольчик: раздался звонок.
Я замер, дрожа от страха.
- Сэнди, я поймала муху! - заявила Джессика. - Вот, возьми. Только
осторожно, не выпусти.
Чашка колыхнулась, рука над моей головой поползла и заменилась
другой, коричневой, причем проделано это было так осторожно, что щелки для
моего спасения не приоткрылось.
- Вот и отлично, - заявила горничная. - Я вынесу ее на задний двор, а
там и прихлопну.
Обливаясь слезами жалости к себе, я судорожно, с еще большим
остервенением, продолжил пожирание шоколада. В последние мгновения жизни я
хотел взять от нее все.
- Что ты, Сэнди! - воскликнула Джессика. - Зачем лишать жизни божью
тварь?
- Мухи - надоедливые, никчемные и даже вредные создания, - отрезала
черствосердечная Сэнди.
- Но от того, что убьешь одну, род их не переведется. Так стоит ли
пачкать свои руки, а главное - душу? - задала риторический вопрос
добродетельная девушка.
