сороконожки, по последним данным...
Богатыри, обалдев, слушали Кубатая. Первым не выдержал Илья -
схватился за сердце и прошептал: - Лучше пусть нас съедят...
Но Добрыня, более стойкий, заткнул ему рот рукавицей. Кубатай тем
временем учил чудо-юдо методу передвижения сороконожки:
- Так, пошла левая сторона... Седьмая нога! Выше! Теперь правая,
через одну ногу, так... Теперь все ноги поднять!
Чудо-юдо выполнило приказ и тяжело рухнуло на землю. Растерянно
пролепетало:
- Мудрец, у меня не получается... Может, лучше, как раньше ходить
буду?
- Как раньше - это примитивно, - заявил Кубатай. - Должен быть
непрерывный прогресс! Во всем! Сегодня улучшим походку, завтра - азбуку
выучим, послезавтра - в Думе князя Владимира сиживать будем! Так, в чем же
дело с передвижением... Ага! Какая голова у тебя принимает решения? Та,
что говорит?
- Я принимаю, - хором ответили семь голов. Потом подозрительно
уставились друг на друга.
- Но-но! Так не пойдет! - Кубатай тревожно потер лоб, достал саблю, и
покачивая ей как дирижерской палочкой начал опрос:
- Ты мыслишь?
- Да, - скромно ответила первая голова.
- Значит, существуешь. А ты?
- Тоже! - косясь на первую голову заявила вторая.
- А ты?
- И я!
- Он? Она? Вместе? Все семь, что ли? Ну, ребята! Как говорил один мой
маленький друг, генло муф-ап, фараон сен крап. Или, по-простому: у семи
нянек дитя без глаза. Нельзя же всем семи головам заведовать движением!
Давайте решим: кто будет двигать ногами, кто языком, кто будет есть и
пить, кто вылизываться, кто следить за приближением неприятеля, кто
контролировать процессы пищеварения...
- Я вылизываться не буду! - заорала вторая голова, оказавшаяся самой
слабонервной. - Пусть первая этим занимается, у нее язык длинный!
- Ах ты гадина! - завопила первая голова. - Ты, значит, богатырей
будешь есть, а я - вылизываться?
- Всегда так было, по жизни, - упрямилась вторая голова. - Кто-то
ест, а кто-то вылизывает...
- А-а-а! - завопила первая голова и вцепилась во вторую. Пятая, до
сих пор меланхолично наблюдавшая за происходящим, встрепенулась и заорала:
- Оставь вторую в покое, она анекдоты о богатырях рассказывать умеет!
И вцепилась в первую.
- Не трожь, у первой язык самый длинный! - проревела четвертая
голова, перекусывая шею пятой.
- Сосед, ты посмотри, что они творят? - изумилась шестая голова,
обращаясь к седьмой. - Разнимем?
И две головы дружно дохнули на дерущихся огнем. Третья голова,
которой тоже досталось, завопила:
- Что вы лезете в наш внутренний конфликт? Что, самые крайние?
Вместе с четвертой головой, уже расправившейся со своим противником,
они дохнули пламенем на шестую и седьмую головы. И началось. Из багровой
огненной тучи слышалось щелканье челюстей, вопли, и, временами, тяжкое
падение откушенной головы. На землю лилась черная кровь.
- Ребята, ребята, - повторял изумленный Кубатай, отступая. - Я ведь
только хотел решить все по-интеллигентному, по-культурному...
Алеша Попович схватил мудреца за шкирку, посадил на коня, и стегнул
коня нагайкой.
- Сваливаем, - поддержал его Добрыня, подстегивая ломовую лошадь Ильи
Муромца. Иван подхватил с земли погнутую булаву и поспешил за ними.
Когда друзья отъехали на пару верст, Илья разлепил глаза и спросил:
- Что, съели мудреца?
- Нет...
- А чего так тихо?
Богатыри глянули на Кубатая, и увидели, что несчастный мудрец вновь
принялся есть семечки. Через силу, давясь и отплевываясь, но не
останавливаясь.
- Это Марьюшка, - догадался Иван. - Когда уезжали, она Кубатаю
сказала: пусть мои семечки тебе сами в рот лезут, когда слов мудреных
некому будет сказать. Вот они и лезут. Сбылось пожелание.
За спиной богатырей гулко ударил взрыв. Запахло свежестью, как при
грозе.
- Самоистребилось чудище, - заключил Добрыня. - Вовремя отъехали, а
то бы ударной волной покалечило. Молодец, Кубатай! Это ж надо - такого
зверя до смерти заболтать. У меня-то, если честно, уже попа сыграла...
- А чего вы боялись? - удивился Смолянин. - Вот я, как Алеша
советовал, сохранял оптимизм. И в результате только чуть-чуть обмочился.
Богатыри засмеялись шутке, и дружно похлопали Смолянина по плечу, как
бы принимая его в добры молодцы. Доехав до ближайшей речки они простирнули
портки, разложили скатерть-самобранку, что дала в дорогу Марьюшка, и
перекусили: салом, бананами, парным молочком и солеными огурцами.
Завершила пир знатная медовуха.
И только Кубатай, обреченный поглощать семечки, ожесточенно лузгал
Марьюшкин подарок. На глазах его выступали слезы, лоб вспотел, но он
героически добивал второй мешок.
4. ХИТРОУМНЫЙ ИВАН-ДУРАК ПОБЕЖДАЕТ ИСКУШЕНИЕ ВЕЛИКОЕ
Гнев, о бояны, воспойте Ивана, Иванова сына... (*31) Да и как тут не
гневаться - на свою, да спутников недальновидность? Ведь знали же, что
дорога не только посуху пролегает, что река Смородина на пути, а не
позаботились!
- Что ж ты, Кубатай, - укоризненно сказал дурак кавказцу, когда до
реки они добрались, - мудрецом слывешь, а ек надоумил хоть лодчонку
какую-никакую прихватить!
- Не кручинься, Ваня, - бодро ответствовал Кубатай, - глянь, какие
вдоль берега деревья знатные растут! Вмиг плот соорудим!
Сказано - сделано. За работу они принялись. Илья с Добрыней деревья
валили, Алеша с Иваном сучья рубили, Смолянин лианы заготавливал, а
Кубатай - командовал. Глазом моргнуть не успели, как дело сделано было: не
плот - красавец! А посреди него мачту поставили, на ней парус приспособили
- скатерть-самобранку, что Марья в дорогу дала.
- Лошадей придется тут оставить, - заметил Илья. - И на плот они не
влезут, и отпускать нельзя - для обратного пути надобны...
- Ничего, - ответил Иван, - подождут денек, мы ведь завтра уже и
воротимся.
Привязали они коней к деревьям, столкнули плот во Смородину, да и
поплыли ветерком попутным гонимые. Подправляли курс шестами длинными.
И трети пути не осилили, как откуда ни возьмись музыка райская
раздалась. Льется так, словно разом со всех сторон гусляры на гусельках
наигрывают. Да и не бояны наши доморощенные, а виртуозы умелые, заморские.
Стали путники кругом оглядываться. Глядь, вкруг судна из волн девы
красные, с дивным пением на устах, показались. Словно рыбки резвятся,
поигрывают, нашим молодцам лукаво подмигивают.
- Жарко что-то, - сказал Кубатай, - искупаюсь я, что ли...
- Я тоже! - воскликнул Смолянин. - Я вообще купаться люблю. - Вот, -
поднял он вверх руки, - даже перепонки есть.
- Не купаться вы любите, а девами морскими прельстились! - догадался
Иван.
- А хоть бы и прельстились, - сварливо ответил Кубатай, - твое какое
дело? Ревнуешь, что ли?
- Да это ж русалки, не женщины, они нас в пучину заманивают! -
попытался Иван образумить кавказца. - Коль не выдержишь, сложишь голову.
- Резонерствуешь! - отмахнулся от него Кубатай, и принялся торопливо
раздеваться.
- Илья, Добрыня! - крикнул Иван, - хватайте его!
Двое богатырей ринулись к Кубатаю, а Иван рванулся за Смолянином,
который тем временем мелкими шажками крался на корму. На подмогу Ивану
Алеша подоспел. Вдвоем они вмиг скрутили толмача трудолюбивого.
- Отпустите, ослы былинные! - блажил Кубатай в руках богатырских, -
ну что из того, что русалки они? Зато - блондинки!
- Терпи, джигит, а то мертвым будешь, - приговаривал Илья, нежно руки
Кубатаю заламывая да кушаком связывая. - Еще спасибо мне скажешь.
А девы морские еще слаще запели.
- Ребята, отпустите, - взмолился Кубатай жалобно, а Смолянин только
молча скрежетал зубами, да все норовил Ивана за руку укусить.
- Что нам делать с ними, Ваня? - вскрикнул Добрыня растерянно.
- К мачте их привяжем, - принял тот решение, благо на плоту имелся
целый рулон запасных лиан, старательным Смолянином заготовленный.
Подтащив чужестранцев к мачте и, стараясь не слушать ни их жалобных
стенаний, ни соблазнительных песен морских дев, богатыри с усердием
принялись за работу. Но уже через минуту Иван почувствовал, как ноги его
подкашиваются, и предательские мысли в голову лезут: "К чему все это? Не
лучше ль отказаться мне от суеты бессмысленной? Не лучше ль броситься в
воды ласковые, чтобы познать объятия прелестные?"
Шагнув было в сторону, последним усилием воли стряхнул Иван на миг
пленительные чары и вскрикнул не своим голосом:
- И меня вяжите!
- И меня! - глухо отозвался Илья, безвольно опуская руки.
Проникшись ответственностью момента, Добрыня принялся бегать вокруг
мачты, накрепко привязывая к ней пятерых своих товарищей. Закончив с этим,
он схватил брошенный шест и, ловко им орудуя, направил сбившийся было плот
на верный курс.
Расслабившись и тут же окончательно ошалев от призывного русалочьего
пения, Иван вскричал с поразительной убежденностью в голосе:
- Не ври, Иван, - ответил Добрыня укоризненно, продолжая орудовать
шестом, - ужель, думаешь, поверю я тебе? Ужель думаешь, сам я каменный?
Насилу сдерживаюсь! Очень я Забаву Путятишну люблю. Если бы не это, давно
бы в воду прыгнул.
Лишь сказал он слова эти, как зашатался листом осиновым, заплакал и,
вскрикнув: "Простите, ребята, не выдержал!", - кинулся в бездну
смородиновую.
Вспенились воды, забурлили, потускнело солнце, заклубились тучи в
небе ясном, гром ударил, сверкнула молния! И раздался из пучины смех царя
морского, словно гул лавины горной раскатистый.
Завертело плот как щепку малую в океане-море безбрежном.
То ли в реве волн не слышны стали песни русалочьи, то ли Добрыню
заполучив ушли они на дно морское, только очнулись тут наши
путешественники от влечения извращенного и осознали свое аховое положение.
- Пресвятая Богородица! - вскричал Алеша Попович, - не дай рабам
своим в стихии водной без покаяния сгинуть!
- Даже с покаянием, все равно не дай! - уточнил его просьбу Иван.
Тут гладь речная успокоилась, солнышко из-за тучи выглянуло.
- Услышала меня Богородица! - умилился Алеша.
- А что толку, - отозвался Илья, - не утонем, так с голоду помрем.
Отвязать нас некому.
Вдруг поверхность реки всколыхнулась, и прям из воды на плот выскочил
молодец златокудрый с гуслями на лямке.
Наши путешественники выпучили глаза.
- Ты кто такой будешь? - подозрительно спросил Илья.
- Садко буду, - ответил тот, вытряхивая из ушей и гуслей воду, - царя
морского любимец. "Богатый гость" - мое прозвище.
- Пошто так? - поинтересовался Иван.
- Купцом я на суше был, - объяснил вновь прибывший. - Царь морской
меня приветил, обучил, как об заклад биться, да выигрывать. Много я на том
заработал, торговать стал, богатство нажил. Да выяснилось, что не без
корысти царь меня одарил: вскорости к себе забрал - песни петь.
- Слыхал я такую байку, - вмешался Илья.
- Байку! - фыркнул Садко, - тебе б такую байку! Сколько лет света
белого не видел!
- А теперь чего же тебя царь морской отпустил? - спросил Иван.
- Богатырь тут утоп, Добрыней назвался, - объяснил Садко, -
приглянулся он царю морскому, тот мне отпуск и оформил кратковременный.
- Добрынюшка! - горестно покачал головой Алеша. - Эх, Добрынюшка!
- Когда ж его царь морской отпустит? - спросил Иван.
- А черт его знает. Я вот седьмой год у него служу, а в отпуске
впервые.
- Да, - протянул Иван. И тут встрепенулся. - Слушай, Садко, чего ж мы
с тобой в неудобности такой беседуем? Отвяжи ты нас?
