Русь, оказывается - остров в океане. За неделю его по периметру на
добром коне обскакать можно запросто. Четыре реки на острове сем: самая
большая - Смородина, поменьше - Волга, Днепр да Москва-река. На реках сих
и стольный град Киев стоит, и десяток городишек провинциальных с
деревушками окрест. А посередь Смородины опять же островок - Царство
Кащеево. В царстве том только малый лесок да болота кусок. И замок самого
Кащея еще. Вот и все география русская...
А в недрах земных - ни серебра, ни злата, ни урана какого-никакого.
Сплошь - кораллов монолит, лишь слюда есть да графит...
Обидно Ивану стало за землю русскую.
- Что ж вы, печенеги да половцы, так и прете на нас, коль нет у на
ничего?
- Есть у вас то, что ни в какой другой земля нет, - ответил басурман
искренне: - То скатерть-самобранка, гусли-самогуды, ведьмин студень да
прочий хабар! Цену купцы с большой земли за все это дают немеряную. То ль
из корысти какой, то ль из интереса научного.
- Вот, значит, что вам надо, - вымолвил доселе молчавший Илья
Муромец. - Что ж, и змеи многоглавые за морем не водятся?
- Не водятся, - подтвердил печенег.
- Скучно, знать, живут там.
- Скучно, - согласился тот.
- А зелено-вино-то есть у них?
- Это есть.
- Тогда еще ничего, - кивнул Илья. - Что ж, ладно, Ваня, отпусти ты
его с миром. Не досуг нам с ним возиться, своих дел хватает.
Развязал Иван пленника, тот и был таков. Поминай, как звали. А
богатыри с Иваном призадумались.
- Некуда нам, братья, и бежать-то, выходит, - сказал Илья после
долгого молчания. - Да и негоже нам, богатырям русским, словно татям
ночным во степи хорониться. В Киев вертаться надобно, челом князю бить.
Какой ни есть, а владыка отечества. Пущай решает - казнить аль миловать...
Да и вовсе бежать нам не следовало. С горяча это мы, не подумавши.
На том и порешили.
...Вот входят богатыри в стольный Киев-град, головы понуривши. Смерть
лютую чают. Что за диво?! Народ по обочинам стоит, славу им поет, шапочки
в небо подкидывает. А глашатай князев вдоль дороги бежит, выкрикивает
периодически:
- Внимание, внимание! Слава русским богатырям да дураку Ивану - за
компанию!
- Видать совсем обнаглел собака-князь, - нахмурился Илья. - Указ
издал, что б встречали нас с почестями. Заманивает.
Когда глашатай в очередной раз пробегал мимо богатырей, Илья
изловчился и поймал его за шкирку.
- Признавайся, злыдень, издал князь указ? - спросил он грозно,
придвинув лицо глашатая к своему, нос к носу.
- Издал, - прохрипел тот.
- И о чем сей указ?
- О том, чтоб вас, как в Киев воротитесь, встречать с почестями.
- Так я и думал, - с торжеством и обреченностью одновременно произнес
Илья, отпуская глашатая. Тот быстренько отполз в сторону - от копыт
подальше.
- Слыхали? - обернулся Илья к остальным.
Алеша печально кивнул. А Добрыня изрек:
- Сказал бы я, что о князе нашем думаю, да благородство не позволяет.
Алеша, соглашаясь, вновь печально кивнул.
"Ну, снова про политику начали, - подумал Иван. - Опять беды не
миновать..." И предпринял попытку отвратить неминуемое:
- Братцы, мы ж с повинной идем!..
- Молчи, сопляк! - осадил его Илья решительно. - Я передумал. С боем
к князю пойду.
- Один за всех! - обрадованно вскричал Алеша.
- И все за одного, - отозвались богатыри и пришпорили коней.
Иван, не зная, что и думать, помчался следом. Не казнят, так на
Несмеяне поженят. Хрен редьки не слаще...
А народ все шапки кидал.
...В терем княжеский влетели они, не слезая с коней. Вмиг сени
миновали и ворвались в гридни столовые. А там - пир горой! Гостей да
собутыльничков - видимо-невидимо!
Как узрел Владимир Красно Солнышко богатырей с мечами наголо,
потемнел челом. Но сдержался, встал с кубком в руках и таковы слова
молвил:
Гляньте гости мои - бояре да богатыри,
Вот и прибыли на пир герои русские,
К князю русскому - без уважения
Но не стану за то я серчать на них,
А напротив - поклонюсь с благодарностью -
За победу над ратью несметную
Да за службу земле нашей честную!
И, сказав сие, опрокинул князь чашу, а затем поклон богатырям
отвесил.
Богатыри стояли потупясь. Правду князь говорит али ерничает?
Тишина над столом воцарилася.
"Ерничает, - решил все же Илью, - издевается". И открыл было рот,
чтобы как-нибудь пообиднее князя оскорбить, но тут же и закрыл. Только
выдавил:
- О-о!.. - и пальцем на Емелю указал.
Богатыри и Иван уставились в указанном направлении.
А Емеля начал было под стол сползать, но понял, что это его не спасет
и закричал истошно:
- Ребята?! Приехали?! А мы тут пьем за вас, ей богу! Садитесь! Ну че
вы как не родные-то, а?!
Иван-дурак вмиг прослезился. И тоже закричал:
- Емеля! Брат! А мы уж думали, погиб ты! А ты, значит... ты значит...
- И тут до него дошло: - А ты убег, значит? И трофеи, ирод, прихватил?!!
- Да ты что, Ваня! Как ты мог подумать? - очень правдоподобно
оскорбился Емеля. - Не убег я, а о подвиге вашем князю сообщить поспешил.
А трофеи захватил, как вещественное доказательство.
- Ну, не так, зятек, все было, положим, - тихонько сказал ему князь.
А во всеуслышание продолжил: - Ты, Иван, говори, говори, да не
заговаривайся! Емеля со дня на день зятем моим будет!
- Зятем?! - обрадовался Иван. - Добился, значит, своего! Выходит,
князь, за меня ты свою дочку отдавать не станешь уже?
- За тебя? - презрительно фыркнул Владимир, словно такого разговора
никогда и не было. - Ну, ты, Иван, загнул! Ты, спору нет, герой,
конечно... Однако ж, если б я за каждого героя дочь свою отдавал... Она б
у меня давно б уж сама матерью-героиней стала!
Тут сидящие за столом громогласно заржали, и обстановка окончательно
разрядилась. Богатыри сунув мечи в ножны и соскочив с коней, коих дворовые
сейчас же из гридней вывели, уселись за стол подле князя и присоединились
к общему веселью.
Лишь Добрыня Никитич невесел был. И Ивану ясна была грусть его.
Знать, опять он хотел у Владимира сватать деву Забаву Путятишну. Думал,
князь не откажет на радости... Да Ивану услышал он отповедь и просить не
решился зазнобушки. Убоялся облома позорного.
А веселье катилось своей чередой. Вот уже Емеля через стол полез с
дураком целоваться, вот Алеша свой коронный тост - "за прелестных дам" -
произносит... Вот, невесть откуда взявшийся, боян Лапкин славу трем
богатырям кричит. Вот Владимир-князь, с Ильей обнявшись, признается
клятвенно: "Да, прав ты, Илюша, собака я!" А тот в ответ: "Да ведь и сам
я, князь, собака!.." И пьют они на брудершафт, икрой заморской,
баклажановой, (*23) закусывая...
Тут было выполз Иван-дурак из-за стола - к Марье-искуснице потянуло,
да остановил его князь гневным окриком:
- Куда это ты, добрый молодец, намылился?! Аль не сладко тебе мое
кушанье?
- Сладко, княже, - принялся оправдываться Иван, - да дел по горло...
- Нет уж, ты постой! И у меня к тебе дело есть! Подь-ка сюда!
Приблизился Иван к князю опасливо.
- А ну-ка, молодец, примерь сей шелом на буйную свою головушку, -
протянул князь ему богатырский головной убор.
Одел Иван шлем, тут Владимир невесть откуда булаву трехпудовую
выхватил и ударил его по головушке. Засверкали в глазах дурака звездочки.
- Будь же богатырем княжеским отныне! - воскликнул Владимир. Иван,
ошеломленный, под гогот сотоварищей, шатаясь, двинулся к выходу. (*24) Не
понял еще счастья своего богатырского.
И лишь снаружи, на воздухе, опомнился: "Богатырь! Я - богатырь!
Сбылось повеление отцовское! Сбылась мечта моя заветная!.." И с мыслею
этой кинулся он со всех ног к месту своего проживания.
- Маша! Маша! Богатырь я! - закричал он с порога.
Словно солнышко ясное выглянуло. То Марья-искусница из светелки своей
выплыла:
- Здравствуй, здравствуй, мой милый Иванушка. Люб ты был мне еще в
добрых молодцах, а теперь - просто словом не вымолвишь. - И раскрыла
девичьи объятия.
Шагнул Иван через порог, руки пошире расставив, да запнулся и рухнул,
до объятий не дойдя.
- Ужель ты, Ванюша, во хмелю ко мне явился?! - воскликнула Марья,
склонясь перед ним и принюхиваясь.
- Во хмелю, - покаялся Иван-дурак.
- А скажи-ка мне честно, Иванушка, - продолжала она подозрительно, -
в ванне долго сидеть ты не любишь ли?
- Вот этого за мной, ей богу, не водится! - обрадовался Иван. - Я
совсем в этом толку не ведаю: в детстве сажа мне в кожу так въелася, что
отмыть все равно не сумею я!
- Слава богу, а то испугалась я, - вновь расцвела Марья, - а что
черненький, даже мне нравится.
Сказав сие, наклонилась Марья пониже, тут и облобызал Иван ее в губы
жаркие.
Вдруг взгрустнула Марья:
- Вот и с Черномором у меня все так же хорошо начиналось...
- Эх, Маша, нам ли быть в печали! - воскликнул Иван, поднимаясь: - Я
теперь - богатырь, ты - вдова богатырская! Был бы жив Черномор, он бы за
тебя порадовался!
Он уселся на табурет, а Марья, хоть и усомнилась в верности последних
слов его, но промолчала благоразумно, достала из кармана пригоршню семечек
и принялись они их лузгать, друг другу в глаза заглядывая, улыбаясь и
жмурясь от удовольствия.
Засим и оставим их.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЕРЕЖКИ ВАСИЛИСЫ
1. ИВАНОВ АВТОРИТЕТ РАСТЕТ НЕОПИСУЕМО
Много воды утекло с тех пор, как Ивана в богатыри посвятили... Хотя,
не так уж и много, вообще-то. Всего три дня прошло. Думал наш герой,
счастью его конца не будет: днем он на службу богатырскую ходит - в караул
аль в патруль, вечером его Марья ласковая ждет - борщом кормит,
пельменями, бататами да грибочками солеными.
А надобно отметить, что Марья ко дворцу княжескому близка была. С
какого боку, Иван не ведал: от вопросов его уклонялась она искусно.
И вот, на третий вечер столь идиллического их существования таковы
слова Марьюшка сказывала:
- Ваня. Дело к тебе есть секретное. Государственной, стало быть,
важности.
- Да я завсегда, партизанка ты моя, - потянулся к ней Иван.
- Да не про то я, Ванечка, - отстранилась она ласково. - Я серьезно.
Некое лицо высокопоставленное ночью нынешней встречи ждет с тобой.
- А зачем?
- Так ведь слава о тебе по всей Руси идет: нет в земле нашей воина
доблестней.
Приосанился Иван:
- Когда идем-то?
Марья улыбнулась чуть заметно и ответила:
- Ровно в полночь туда и сведу тебя.
...Вот и время пришло. В тишине ночи перекликались кукушка и
передразнивающий ее попугай. Иван да Марья крадучись добрались до палат
княжеских.
Марья крикнула кряквой.
- Ты чего? - удивился Иван. Но тут же и сам сообразил, что крик ее -
знак условный. Оттого, что из верхнего окошка терема выпала,
разворачиваясь на лету, веревочная лестница.
- Ступай, Ванюша, - благословила его Марья, - я на стреме.
И Иван полез. Однако через несколько ступенек подумалось ему: "Ежели
Марья там, внизу, маячить будет, только внимание чье-нибудь привлечет". Он
обернулся и сказал тихонько:
- Вот что, Маша. Как лесенку наверх подниму, ступай домой. Поесть
приготовь.
- Хорошо, - отозвалась она снизу.
"Искусница!" - подумал Иван с умилением. А затем, продолжая
подниматься, вот о чем стал голову ломать: "Кто же это встретиться со мной
