подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол. И
я сказал, уже потом, когда Нина устала слушать, то что полагала хорошей
сказкой:
- Ты знаешь Петровку?
- Знаю, - сказала Нина. - А ее не переименуют?
- Нет. Так вот...
Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть
подвал, закрытый решеткой. И если это октябрь сорок второго года, середина
месяца, то в подвале, вернее всего лежит хлебная карточка. Мы там, во
дворе, играли в футбол, и я эту карточку потерял.
- Какой ужас! - сказала Нина. - Я бы этого не пережила. Надо сейчас
же ее отыскать. Сделайте это.
Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она,
ни я не понимали, в каком году мы находимся, - мы были вне времен, ближе к
ее сорок второму году.
- Я не могу найти карточку, - сказал я. - Прошло много лет. Но если
сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт. В крайнем случае скажешь,
что карточку обронила ты.
И в этот момент нас разъединили.
Нины не было. Что-то затрещало в трубке. Женский голос сказал:
- Это 148-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.
- Вы ошиблись номером, - сказал я.
- Извините, - сказал женский голос равнодушно.
И были короткие гудки. Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно
было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получалась
в общем чепуха...
- Да, - сказал голос Нины. Другой Нины.
- Это вы? - спросил я.
- А, это ты, Вадим? Что тебе не спиться?
- Извини, - сказал я. - Мне другая Нина нужна.
- Что?
Я повесил трубку и снова набрал номер.
- Ты сума сошел? - спросила Нина. - Ты пил?
- Извини, - сказал я и снова бросил трубку.
Теперь звонить бесполезно. Звонок из Орджоникидзе все вернул на свои
места. А какой у нее настоящий телефон? Арбат - три, нет, Арбат - один -
тридцать два - тридцать... Нет, сорок...
Взрослая Нина позвонила мне сама.
- Я весь вечер сидела дома, - сказала она. - Думала, ты позвонишь,
объяснишь, почему ты вчера так себя вел. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
- Наверно, - согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных
разговорах с другой Ниной.
- Какая еще другая Нина? - спросила она. - Это образ? Ты хочешь
заявить, что желал бы видеть меня иной?
- Спокойной ночи, Ниночка, - сказал я. - Завтра все объясню.
...Самое интересное, что у этой странной истории был не менее
странный конец. На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что
разберу антресоли. Я три года обещал это сделать, а тут приехал сам. Я
знаю, что мама ничего не выкидывает. Из того, что, как ей кажется, может
пригодиться. Я копался часа полтора в старых журналах, учебниках,
разрозненных томах приложений к "Ниве". Книги были не пыльными, но пахли
старой, теплой пылью. Наконец я отыскал телефонную книгу за 1950 год.
книга распухла от вложенных в нее записок и заложенных бумажками страниц,
углы которых были обтрепаны и замусолены. Книга было настолько знакома,
что казалось странным, как я мог ее забыть, - если бы не разговор с Ниной,
так бы никогда и не вспомнил о ее существовании. И стало чуть стыдно, как
перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную
смерть.
Четыре первые цифры известны. Г-1-32... И еще я знал, что телефон,
если никто из нас не притворялся, если надо мной не подшутили, стоял в
переулке Сивцев Вражек, в доме 15/25. Никаких шансов найти тот телефон не
было. Я уселся с книгой в коридоре, вытащив из ванной табуретку. Мама
ничего не поняла, улыбнулась только проходя мимо, и сказала:
- Ты всегда так. Начнешь разбирать книги, зачитаешься через десять
минут. И уборке конец.
Она не заметила, что я читаю телефонную книгу. Я нашел этот телефон.
Двадцать лет назад он стоял в той же квартире, что и в сорок втором году.
И записан был на Фролову К.Г.
Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но
вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они
на моем месте, делали бы то же самое. и я поехал на Сивцев Вражек.
Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жала ли
они здесь? Но мне повезло в домоуправлении. Старенькая бухгалтерша помнила
Фроловых, с ее помощью я узнал все, что требовалось, через адресный стол.
Уже стемнело. По новому району, среди одинаковых панельных башен
гуляла поземка. В стандартном двухэтажном магазине продавали французских
кур в покрытых инеем прозрачных пакетах. У меня появился соблазн купить
курицу и принести ее, как обещал, хоть и с двадцатилетнем опозданием. Но я
хорошо сделал, что не купил ее. В квартире никого не было. И по тому, как
гулко разносился звонок, мне показалось, что здесь люди не живут. Уехали.
Я хотел было уйти, но потом, раз уж забрался так далеко, позвонил в
дверь рядом.
- Скажите, Фролова Нина Сергеевна - ваша соседка?
Парень в майке, с дымящимся паяльником в руке ответил равнодушно:
- Они уехали.
- Куда?
- Месяц как уехали на Север. До весны не вернуться. И Нина Сергеевна,
и муж ее.
Я извинился, начал спускаться по лестнице. И думал, что в Москве,
вполне вероятно, живет не одна Нина Сергеевна Фролова 1930 года рождения.
И тут дверь сзади снова растворилась.
- Погодите, - сказал тот же парень. - Мать что-то сказать хочет.
Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.
- А вы кем ей будете?
- Так просто, - сказал я. - Знакомый.
- Не Вадим Николаевич?
- Вадим Николаевич.
- Ну вот, - обрадовалась женщина, - чуть было вас не упустила. Она бы
мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. И записку на
дверь приколола. Только записку, наверно, ребята сорвали. Месяц уже
прошел. Она сказала, что вы в декабре придете. И даже сказала, что
постарается вернуться, но далеко-то как...
Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас
открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви. Наверное, она и Нину
пытала: кто он тебе? И Нина тоже сказала ей: "Просто знакомый".
Женщина выдержала паузу, достала письмо из кармана халата.
"Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским
мечтам, которые и себе уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная
карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать..."
Кир БУЛЫЧЕВ
ЗАКОН ДЛЯ ДРАКОНА
...Вся Африка наполнена слонами, львами,
барсами, верблюдами, обезьянами, змиями,
драконами, страусами, казуриями и многими
другими лютыми зверьями, которые не только
проезжим, но и жителям самим наскучили.
Иван Стафенгенден. "География",
С. Петербург, 1753 год.
1
Павлыш проснулся за десять секунд до того, как по внутренней связи
его вызвали на мостик. Проснулся, потому что работали вспомогательные
двигатели. Если не жить долгие месяцы внутри громадного волчка, который
стремительно ввинчивается в пустоту, почти неуловимый гул вспомогательных
двигателей не вызовет тревоги. Но еще не зная, что произошло, Павлыш сел
на койке и, не открывая глаз, прислушался. А через десять секунд щелкнул
динамик и голос капитана произнес:
- Павлыш, поднимитесь ко мне.
Капитан сказал это сухо, быстро, словно был занят чем-то совсем иным,
когда рука протянулась к кнопке вызова. Капитан оторвался от своих дел
ровно настолько, чтобы сказать четыре слова.
Снова щелчок. Тихо. Лишь настырно, тревожно, как еле слышная пожарная
сирена, гудят вспомогательные двигатели, корабль меняет курс.
В штурманском углу мостика горел свет. Глеб Бауэр раскрыл звездный
атлас, придавив им ворох навигационных карт. Капитан стоял у пульта и
курил, слушая по связи старшего механика. Потом сказал:
- Надо сделать так, чтобы хватило. Мы не можем задерживаться.
- Привет, доктор, - сказал Глеб.
Павлыш заглянул ему через плечо, разглядывая объемный снимок планеты
на странице звездного атласа. Сквозь завихрения циклонов на снимке
проглядывали зеленые и голубые пятна.
- Что случилось? - спросил он тихо, чтобы не отвлекать капитана.
- Берем больного. Срочный вызов, - ответил Бауэр.
Капитан набирал на пульте данные, которые передали механики.
- Должно получиться, - сказал он наконец.
Он отошел от пульта и показал Павлышу на потертое "капитанское"
кресло, в котором сам никогда не сидел, но, как хозяин, всегда предлагал
посетителям. "Попасть в кресло" означало серьезный и не всегда приятный
разговор.
- Садитесь и прочтите, что мы от них получили. Немного, правда, но вы
поймете.
Павлыш принялся читать голубые ленты гравиграмм.
"База-14 космическому кораблю "Сегежа". Срочно.
Станция на Клерене запрашивает медицинскую помощь. Кроме вас в
секторе никого нет. Сообщите возможности".
Вторая гравиграмма:
"База-14 космическому кораблю "Сегежа". Срочно.
Ваш запрос сообщаем. Связь с Клереной неустойчива. Подробности
неизвестны. Даем позывные станции. Если не сможете оказать помощь своими
силами, информируйте базу".
Третьей шла гравиграмма с Клерены.
"Рады, что вышли на связь. Есть пострадавшие. Врач тяжелом состоянии.
Желательна эвакуация. На станции спасательный катер. Можем встретить
орбите".
В следующей гравиграмме Клерена сообщала данные для корабля о месте и
времени встречи, затем шел текст, имевший прямое отношение к Павлышу:
"...Ваш запрос состоянии остальных пострадавших сообщаем: справимся
своими силами. Предложение прислать врача принимаем благодарностью.
Работаем сложной обстановке. Доклад пришлем катером".
Капитан увидел, что Павлыш дочитывает последний листок.
- Извините, - сказал он, - что не разбудили сразу. Решили, что не
откажетесь. Подарили полчаса сна - царский подарок.
Павлыш кивнул.
- Но, впрочем, отказаться не поздно...
- Если сомневаешься, - вмешался Бауэр, - я с удовольствием тебя
заменю. Я даже больше похож на доктора. Для этой роли ты выглядишь слишком
легкомысленно.
- Когда рандеву с катером? - спросил Павлыш.
- Сегодня вечером. В двадцать двадцать.
- А характер ранений доктора... и что там за сложности?
- Через полчаса снова выйдем на связь. Милош справится здесь без
тебя?
- Он летом проходил переподготовку. К тому же здесь хорошая
аппаратура и связь с базой - всегда можно получить консультацию.
- Я так и думал, - сказал капитан с облегчением.
- Сколько я там пробуду? - спросил Павлыш.
- Месяца два, - сказал капитан. - Если будет плохо, придется
сворачивать станцию.
2
Как только сообщили, что катер поднялся с планеты, Павлыш поспешил к
переходнику. На то, чтобы выгрузить раненного и взять Павлыша, было шесть
минут. Бауэр шел сзади, катил контейнер с медикаментами и вещами, нужными
на станции, и вслух завидовал. Следом вышагивал Милош и повторял, как
урок: "Второй ящик слева, в правом углу...". Он не столько опасался, что
забыл, как лечить, страшнее было забыть, где что лежит.
- Он тебе поможет, если что, - сказал Павлыш, не оборачиваясь.
- Кто?
- Твой пациент. Он же медик.
...Когда люк отошел в сторону и два человека в потертых, голубых
