Удалов хлопнул дверью и побежал к профессору Минцу.
Там картина изменилась. Хоть Минц все также сидел на диване, теперь
перед ним стояла шахматная доска, и по ту сторону доски сидел немолодой
зефир.
- Плохи мои дела, - сказал зефир.
- А вы не поддавайтесь мне, - ответил Минц.
- Не поддаваясь, я рискую испортить вам настроение, а в вашем
физическом состоянии это недопустимо.
Удалов от двери сказал:
- Слушайте, мне все это смертельно надоело!
Он отпрыгнул в сторону, потому что из коридора к нему подкрался зефир
и принялся чистить ботинки.
- Все прочь! - приказал Удалов. - Вы хоть человеческий язык
понимаете?
- Уходим, - ответил зефир-шахматист, и все зефиры немедленно
испарились.
Удалов сбросил со стула пачку журналов, уселся и спросил:
- Ты скажи мне, скажи, что происходит?
- Оптимальный вариант вторжения из космоса, - ответил Лев
Христофорович.
- Ну кто так вторгается! - воскликнул Удалов. - Почему они нас не
угнетают, не уничтожают? Почему все происходит наперекосяк. Я о таком не
читал!
- Мы настолько привыкли к тому, что наша история состоит из
вторжений, уничтожений и угнетений, - ответил Минц, глядя в окошко, где
все еще летал кругами космический корабль, - что не допускаем мысли о ином
поведении и иных целях. Хотя именно об этом много лет назад талдычили
советские писатели-фантасты.
- На то они и есть советские фантасты, - возразил Удалов.
- Мы вас воспитываем добрым примером! - крикнул от двери изгнанный
зефир.
- Вы думаете, что нам нужны добрые примеры?
- Они всем нужны.
Удалов сжал виски ладонями. Нет, все это не укладывалось в его
голове. И он не был исключением. С тех пор как над Великим Гусляром
появились космические корабли зефиров, многие задавались вопросом: "Зачем
нам такое счастье?"
В первые дни после высадки инопланетян горожане нарадоваться не могли
на инопланетных гостей - и помощники, и добровольцы, и спасатели! Все
помнили о том, как сорвался с высокого тополя и погиб зефир, который
пытался снять оттуда глупого котенка.
- Пожалуй, - заговорил Минц, шмыгая носом и похрипывая, - им надо
было брать за все плату. Хотя бы символическую. Мы бы легче к ним
привыкли. Зря они упорствуют в том, что добрые дела - цель их
существования. Добру должен быть предел.
Минц имел в виду ужасную историю, случившуюся вчера. Один пенсионер,
ветеран, придушил зефира, который принес ему перед сном шлепанцы.
С утра город затаился в ужасе. Должны были последовать репрессии. Но
репрессий не было.
Руководство зефиров принесло искренние извинения пенсионеру в том,
что покойный зефир спровоцировал его на резкие действия, и подарило
пенсионеру новый холодильник "Филипс" с доставкой на дом.
- Чувствую я, - сказал Удалов, - что надвигается роковой момент.
- Вы уверены? - спросил из коридора зефир-шахматист.
- Улетайте от нас, по-доброму прошу! - сказал Удалов. - Не можем мы
отвечать добром на добро. Не умеем. Не приучены.
- Нет, - возразил шахматист. - Мы согласны на жертвы. Но мы верим в
добро.
Удалов вздохнул и вышел на улицу.
Темнело.
За столом для домино сидело несколько соседей Удалова. Они держали в
руках костяшки, но игру не начинали. Вокруг, на траве, в кустах, на ветках
тополя, расположилось несколько зефиров, болельщиков.
- Давайте, друзья, начинайте! - крикнул один из зефиров.
- Гру-бин чем-пи-он! - закричал другой зефир из группы поддержки.
- Нет, я так больше не могу! - завопил Грубин и, вскочив, метнул
костяшки в толпу своих болельщиков.
- Да гнать их в шею! - закричал Синицкий. - Они моему внуку все уроки
делают и даже на контрольных подсказывают. Школа уже достигла
стопроцентной успеваемости!
И тогда могучий Погосян тоже кинул в пыль костяшки, обернулся,
неожиданно подхватил под мышки двух зефиров и выбежал на середину двора.
Одного за другим он швырнул их в черное небо в направлении
космического корабля.
- И чтобы не возвращались! - кричал он им вслед.
Взлетев в небо, зефиры были вынуждены включать ранцевые двигатели и
улетать к своему кораблю.
И тут, словно поддавшись единому порыву, все жители города от мала до
велика стали хватать зефиров и закидывать их в небо.
- И чтобы не смели возвращаться! - неслось им вслед.
Через полчаса корабль зефиров полыхнул белым огнем из своих дюз и
взял курс к неизвестной звезде.
...С тех пор прошло три недели.
Удалов возвращался с работы в автобусе и случайно подслушал такой
разговор:
- А может зря мы их повыкидывали? - спросил один мужчина другого. -
Теперь и придраться не к чему.
- Я уж вчера своей благоверной врезал. Так, для порядка, чтобы суп не
пересаливала.
- При них суп никто не пересаливал, - вздохнул первый мужчина.
А третий, постарше, вмешался в разговор и сказал:
- Хрен с ним, с супом. Но есть у меня сосед, еврейской
национальности, все на скрипке играет.
- И больше не к чему придраться? - спросили его из другого конца
автобуса.
- В том-то и дело, - ответил мужчина.
Кир Булычев.
Выбор
Было душно, хотелось устроить сквозняк, но все время
кто-нибудь закрывал дверь. Я устал. Настолько, что минут пять,
прежде чем поднять трубку, старался придумать правдоподобный
предлог, который помешает мне увидеть Катрин. А потом, когда
набирал номер, я вообразил, что Катрин сейчас скажет, что не
сможет со мной встретиться, потому что у нее собрание. Катрин
сама сняла трубку и сказала, что я мог бы позвонить и пораньше.
Возле стола с телефоном остановился Крогиус, положил на стол
сумку с консервами и сахарным песком == он собирался на дачу.
Он стоял и ждал, пока я не закончу разговор, жалобно глядя на
меня. Катрин говорила тихо.
-- Что? -- спросил я.-- Говори громче.
-- Через сорок минут,-- сказала Катрин.-- Где всегда.
-- Все,-- кивнул я Крогиусу, положив трубку.-- Звони.
-- Спасибо,-- обрадовался Крогиус.-- А то жена с работы
уйдет.
У входа в лабораторию меня поджидала девочка из
библиотеки. Она сказала, что у меня за два года не плачены
взносы в Красный Крест и еще что мне закрыт абонемент, потому
что я не возвратил восемь книг. Я совсем забыл об этих книгах.
По крайней мере две из них взял у меня Сурен. А Сурен уехал в
Армению.
-- Вы будете выступать в устном журнале? -- спросила меня
девочка из библиотеки.
-- Нет,-- ответил я и улыбнулся ей улыбкой Ланового. Или
Жана-Поля Бельмондо.
Девочка сказала, что я великий актер, только жалко, что не
учусь, и я сказал, что мне не надо учиться, потому что я и так
все умею.
-- С вами хорошо,-- вздохнула девочка.-- Вы добрый
человек.
-- Это неправда,-- сказал я.-- Я притворяюсь.
Девочка не поверила и ушла почти счастливая, хотя я ей не
врал. Я притворялся. Было душно. Я пошел до Пушкинской пешком,
чтобы убить время. У зала Чайковского продавали гвоздики в
киоске, но гвоздики были вялыми, к тому же я подумал, что, если
мы пойдем куда-нибудь с Катрин, я буду похож на кавалера. Мной
овладело глупое чувство, будто все это уже было. И даже этот
осоловелый день. И Катрин так же ждет меня на полукруглой
длинной скамье, а у ног Пушкина должны стоять горшки с жухлыми
цветами и вылинявший букетик васильков.
Так оно и было. Даже васильки. Но Катрин опаздывала, и я
сел на пустой край скамьи. Сюда не доставала тень кустов, и
потому никто не садился. В тени жались туристы с покупками, а
дальше вперемежку сидели старички и те, вроде меня, которые
ожидали. Один старичок громко говорил соседу:
-- Это преступление -- быть в Москве в такую погоду,
преступление.
Он сердился, будто в этом преступлении кто-то был виноват.
Катрин пришла не одна. За ней, вернее, рядом, шел большой,
широкий мужчина с молодой бородкой, неудачно приклеенной к
подбородку и щекам, отчего он казался обманщиком. На мужчине
была белая фуражечка, а если бы было прохладнее, он надел бы
замшевый пиджак. Я смотрел на мужчину, потому что на Катрин
смотреть не надо было. Я и так ее знал. Катрин похожа на щенка
дога -- руки и ноги ей велики, их слишком много, но в том-то и
прелесть.
Катрин отыскала меня, подошла и села. Мужчина тоже сел
рядом. Катрин сделала вид, что меня не знает, и я тоже не
смотрел в ее сторону. Мужчина сказал:
-- Здесь жарко. Самый солнцепек. Можно схватить солнечный
удар.
Катрин смотрела прямо перед собой, и он любовался ее
профилем. Ему хотелось дотронуться до ее руки, но он не
осмеливался, и его пальцы невзначай повисли над ее кистью. У
мужчины был мокрый лоб и щеки блестели.
Катрин отвернулась от него, убрав при этом свою руку с
колена и глядя мимо меня, прошептала одними губами:
-- Превратись в паука. Испугай его до смерти. Только чтобы
я не видела.
-- Вы что-то сказали? -- спросил мужчина и дотронулся до
ее локтя. Пальцы его замерли, коснувшись прохладной кожи.
Я наклонился вперед, чтобы встретиться с ним глазами, и
превратился в большого паука. У меня было тело почти в полметра
длиной и метровые лапы. Я придумал себе жвалы, похожие на
кривые пилы и измазанные смердящим ядом.
Мужчина не сразу понял, что случилось. Он зажмурился, но
не убрал руки с локтя Катрин. "Тогда я превратил Катрин в
паучиху и заставил его ощутить под пальцами холод и слизь
хитинового панциря. Мужчина прижал растопыренные пальцы к груди
и другой рукой взмахнул перед глазами.
-- Черт возьми,-- пробормотал он. Ему показалось, что он
заболел, и, видно, как многие такие большие мужчины, он был
мнителен. Он заставил себя еще раз взглянуть в мою сторону, и
тогда я протянул к нему передние лапы с когтями. И он убежал.
Ему было стыдно убегать, но он ничего не мог поделать со
страхом. Туристы схватились за сумки с покупками. Старички
смотрели ему вслед. Катрин засмеялась.
-- Спасибо,-- кивнула она.-- У тебя это здорово
получается.
-- Он бы не убежал,-- объяснил я,-- если бы я не превратил
тебя в паучиху.
-- Как тебе не стыдно,-- укорила меня Катрин.
-- Куда мы пойдем? -- спросил я.
-- Куда хочешь,-- сказала Катрин.
-- Где он к тебе привязался? -- поинтересовался я.
-- От кинотеатра шел. Я ему сказала, что меня ждет муж, но
потом решила его наказать, потому что он очень самоуверенный.
Может быть, пойдем в парк? Будем пить пиво.
-- Там много народу,-- возразил я.
-- Сегодня пятница. Ты же сам говорил, что по пятницам все
разумные люди уезжают за город.
-- Как скажешь.
-- Тогда пошли ловить машину.
На стоянке была большая очередь. Солнце опустилось к
крышам, и казалось, что оно слишком приблизилось к Земле.
-- Сделай что-нибудь,-- попросила Катрин. Я отошел от
очереди и пошел ловить частника. Я никогда не делаю этого,
только для Катрин. На углу я увидел пустую машину и превратился
в Юрия Никулина.
-- Куда тебе? -- спросил шофер, когда я сунул голову
Никулина в окошко.
-- В Сокольники.
-- Садись, Юра,-- пригласил шофер.
Я позвал Катрин, и она спросила меня, когда мы шли к
машине:
-- Ты кого ему показал?
-- Юрия Никулина,-- ответил я.
-- Правильно,-- одобрила Катрин.-- Он будет горд, что
возил тебя.
-- Ты же знаешь...
-- Что-то давно тебя в кино, Юра, не видел,-- сказал
шофер, наслаждаясь доступностью общения со мной.
-- Занят в цирке,-- объяснил я.
Мне приходилось все время думать о нем, хотя я предпочел
