Гуровым. И Гуров не оставил камня на камне от вашей работы.
Теперь Крогиус забудет обо всем. Скоро забудет.
-- Знаю,-- ответил я.-- Это был Крогиус.
Мы быстро долетели до корабля. Он висел над кустами,
небольшой, полупрозрачный и совершенно на вид не
приспособленный к дальним странствиям. Он висел над кустами в
Сокольниках, и я даже оглянулся, надеясь увидеть пустую пивную
бутылку.
-- Последний взгляд? -- спросил гость.
-- Да,-- кивнул я.
-- Попытайтесь побороть охватившую вас печаль, --
посоветовал гость.-- Она рождается не от расставания, а от
неизвестности, от невозможности взглянуть в будущее. Завтра вы
лишь улыбнетесь, вспомнив о маленьких радостях и маленьких
неприятностях, окружавших вас здесь. Неприятностей было больше.
-- Больше,-- согласился я.
-- Стартуем,-- предупредил гость. -- Вы не почувствуете,
перегрузок. Приглядитесь ко мне внимательнее. Ваша земная
оболочка не хочет покинуть вас.
Гость переливался перламутровыми волнами, играя и
повелевая приборами управления.
Я увидел сквозь полупрозрачный пол корабля, как уходит
вниз все быстрее и быстрее темная зелень парка, сбегаются и
мельчают дорожки уличных огней и россыпи окон. И Москва
превратилась в светлое пятно на черном теле Земли.
-- Вы никогда не пожалеете,-- сказал мне гость.-- Я включу
музыку, и вы поймете, каких вершин может достичь разум,
обращенный к прекрасному.
Музыка возникла извне, влилась в корабль, мягко подхватила
нас и устремилась к звездам, и была она совершенна, как
совершенно звездное небо. Это было то совершенство, к которому
меня влекло пустыми ночами и в моменты усталости и раздражения.
И я услышал, как вновь зазвонил телефон в покинутой,
неприбранной квартире, телефон, ручка которого была замотана
синей изоляционной лентой, потому что кто-то из подвыпивших
друзей скинул его со стола, чтобы освободить место для
шахматной доски.
-- Я пошел,-- сказал я гостю.
-- Нет,-- возразил тот.-- Возвращаться поздно. Да и
бессмысленны возвращения, в прошлое. В далекое прошлое.
-- До свидания,-- уперся я.
Я покинул корабль, потому что за этот вечер я научился
многому, о чем и не подозревал раньше.
Земля приближалась, и Москва из небольшого светлого пятна
превратилась вновь в бесконечную россыпь огней. И я с трудом
разыскал свой пятиэтажный блочный дом, такой одинаковый в ряду
собратьев.
Голос гостя догнал меня:
-- Вы обрекаете себя на жизнь, полную недомолвок, мучений
и унижений. Вы будете всю жизнь стремиться к нам, ко мне. Но
будет поздно. Одумайтесь. Вам нельзя возвращаться.
Дверь на балкон была распахнута. Телефон уже умолк.
Я нащупал его, не зажигая света. Я позвонил Катрин и
спросил ее:
-- Ты звонила мне, Катюшка?
-- Ты с ума сошел, -- ответила Катрин. -- Уже первый час.
Ты всех соседей перебудишь.
-- Так ты звонила?
-- Это наверное, твой сумасшедший Крогиус звонил. Он тебя
по всему городу разыскивает. У него какие-то неприятности.
-- Жалко,-- сказал я.
-- Крогиуса?
-- Нет, жалко, что не ты звонила.
-- А зачем я должна была тебе звонить?
-- Чтобы сказать, что согласна выйти за меня замуж.
-- Ты с ума сошел. Я же сказала, что никогда не выйду
замуж за пришельца из космоса и притом морального урода,
который может внушить мне, что он Жан-Поль Бельмондо.
-- Никогда?
-- Ложись спать,-- настаивала Катрин.-- А то я тебя
возненавижу.
-- Ты завтра когда кончаешь работу?
-- Тебя не касается. У меня свидание.
-- У тебя свидание со мной,-- сказал я строго.
-- Ладно, с тобой,-- согласилась Катрин.-- Только лишнего
не думай.
-- Я сейчас думать почти не в состоянии.
-- Я тебя целую,-- сказала Катрин.-- Позвони Крогиусу.
Успокой его. Он с ума сойдет.
Я позвонил Крогиусу и успокоил его.
Потом снял ботинки и, уже засыпая, вспомнил, что у меня
кончился кофе и завтра надо обязательно зайти на Кировскую, в
магазин, и выстоять там сумасшедшую очередь.
ПОКАЗАНИЯ ОЛИ Н.
Меня зовут Ольгой. Мне шестнадцать лет. Я проживаю в поселке Гроды,
перешла в десятый класс. Отец оставил маму, когда мне было три года, мама
работает медсестрой в больнице.
Эти показания я даю добровольно, по собственной инициативе.
Об Огоньках я узнала в первый раз два года назад, когда по телевизору
показывали первый из Огоньков, о них говорили раньше, но я не помню.
Я как сейчас вижу изображение на экране телевизора - белая капля,
которая касается земли и дрожит. Обозреватель сказал, что это удивительное
и еще неразгаданное природное явление. Вернее всего - следствие
вулканической активности. Тогда это не произвело впечатления, может
потому, что Огонек был маленьким и разрушений не причинил.
В следующий раз об Огоньках говорили в передаче "Очевидное -
невероятное". Оказалось, что Огоньков в той местности насчитывается
несколько, а один из них стал причиной большого лесного пожара. Двое
ученых, которые обсуждали эту проблему, высказывали соображения, что раз
температура Огоньков очень велика - такой на Земле раньше не наблюдали, -
значит, Огонек состоит из плазмы. Один из ученых говорил, что Огонек -
шаровая молния, только стабильная, а другой уверял, что это - природная
ядерная реакция. Хотя радиации от него как будто нет.
Не могу сказать, когда Огоньки стали делом обыкновенным. Сначала о
них только говорили по телевизору и в газетах, да еще на последней
странице, где пишут о всяких курьезах. Потом стали говорить все чаще,
потому что Огоньки оказались не такими уж безобидными. И главное - они
стали появляться в разных концах Земли. Я помню, как меня поразили кадры
на озере Чад. Из озера бил фонтан с паром, а внутри его подсвечивал Огонек
- это было похоже на фонтан на Сельскохозяйственной выставке в Москве.
В июле приехала тетя Вера. Она живет в Перми. Рассказывала, что у них
много разговоров об Огоньке, который нашли на колхозном поле. Там играли
мальчишки, один из них подбежал слишком близко и обжегся. Этот Огонек
оцепили войсками и всех из деревни выселили. Но в газетах тогда еще о
наших Огоньках не писали.
В первый раз я испугалась, когда показывали большой Огонек в Риме. От
него начался пожар - выгорело несколько кварталов. Представляете - округ
черные балки, пепел, а посреди на пустыре спокойно горит Огонек.
В августе по телевизору показывали, как в Соединенных Штатах бомбили
Огонек в пустыне Невада. Над пустыней стояли пыльные столбы, вспыхивали
красные взрывы. А потом показали Огонек. Он переместился на дно воронки от
бомбы и горел даже ярче, чем прежде. Будто нажрался взрывчатки.
В сентябре прошлого года было опубликовано сообщение Организации
Объединенных Наций. И тогда всем стало известно, что в мире уже горит
несколько сот Огоньков и с каждым днем число их увеличивается.
Ким, он учится со мной в одном классе, принес тогда домой памятку. Их
распространяли во всех городах, там было написано, как себя вести, если
увидел неучтенный Огонек, и куда звонить. Там были инструкции - не
приближаться, по возможности огородить это явление и следить, чтобы не
произошло возгорания. Главное - ни в коем случае не принимать мер против
Огонька.
Хотя уже наступила осень и Огоньки начали менять жизнь Земли, для
нас, в поселке, они оставались иллюзией, как болезнь орор - пишут,
говорят, а нас не касается. Мы продолжали ходить в школу, и Сесе, это
прозвище Сергея Сергеевича, все так же кидал свою папку на стол и говорил:
"Здравствуйте, громадяне". Так как все время шли дожди, работать в поле
было трудно. Дожди шли везде, и говорили что виноваты в этом тоже Огоньки
- те, что возникли на дне озер, рек и океанов. Они вызывали сильное
испарение. Осенью Огоньков было уже так много, что мы почти не видели
солнца.
Тогда, в поле, это и случилось.
Был ветер, дождь перестал, и нам не хотелось идти домой в сарай, где
мы ночевали. Ребята разожгли костер, пекли картошку, немного пели. Потом
пришли Ким с Селивановым, они ходили в магазин за водкой, но водки не
достали. Я была рада, потому что уже видела раз Кима пьяным -
отвратительное зрелище. А как он может не пить, если у него такие отец и
младшие братья?
Даша Окунева начала спрашивать Сесе, что он думает об Огоньках,
насколько это опасно. Сесе отвечал, что нельзя недооценивать эту опасность
потому лишь, что естественнейшее желание человечества - спрятать голову в
песок. Потом Сесе понял, что никто его не слушает, потому что не хотелось
слушать о плохом. Я тогда подумала, что мы ведем себя так, будто говорим
об ороре. Им болеют другие, и есть специальные люди, ученые, которые
занимаются вакцинами и лекарствами. Они в конце концов обязательно
догадаются и сделают, что надо. А раз мы не можем помочь, так лучше не
думать. Легче ведь не будет.
Ким тихо сказал мне, что нужно поговорить. Я знала, о чем он будет
говорить. Все знали, что я ему нравлюсь. Я пошла с ним в сторону от
костра. Он меня поцеловал, хотел, чтобы мы ушли в кусты, что на краю поля,
но у меня не было настроения, а Селиванов стал кричать от костра, будто
все видят. Я сказала: "Не надо, Ким, пожалуйста. Совсем не такой день"
- А какой день? - спросил он. - Дождика-то нет.
Чтобы переменить тему, я спросила, как его мать. Клавдию Васильевну
еще на той неделе увезли в Москву, в больницу, у нее подозревали орор.
- Ты не бойся, - сказал он, - я не заразный.
- Я не боюсь.
Мне стало его жалко, потому что многие избегали их дом. Можно сколько
хочешь говорить, что орор незаразный, но люди боятся, потому что ведь
как-то заражаются.
Я поцеловала Кима в щеку, чтобы он не подумал, что я такая же, как
другие. Наверное, он понял. И пошел обратно к костру, ничего не говоря.
Мы стали есть печеную картошку. Даша Окунева сказала:
- Смотрите, к нам кто-то идет.
Она показала в сторону деревни - там загорелся фонарик, будто кто-то
шел по полю.
Мы сидели на брезенте, Ким обнял меня за плечи. Мне было его жалко. Я
держала его за пальцы, совсем холодные.
Фонарик не приближался. А горел совсем низко, у самой земли. Сесе
вдруг поднялся и пошел туда.
Он прошел шагов сто, не больше. Оказалось, что фонарик горит недалеко
- просто в темноте не разберешь.
Сесе остановился, сказал:
- Вот дождались.
Сказал негромко, но мы в этот момент молчали и услышали. Я сразу
поняла, что он имеет в виду. И другие тоже.
Мы подошли к Огоньку.
Огонек, словно живой шарик, лежал на земле. Он был ослепительно
белый, и жар от него чувствовался в нескольких шагах, хотя размером Огонек
был не больше детского кулака.
Он был такой легкий, словно воздушный шарик, который прилег на землю,
уставши летать, но мы знали, что у этих огоньков очень глубокие корни -
тонкие плазменные нити, пронзающие землю на метры. Уже были случаи, когда
такой корешок доставал до подземной воды и получался взрыв. Может
взорваться что угодно, но Огонек останется тем же, несокрушимым, легким и
даже веселым.
Летучая мышь пролетела низко над Огоньком, не сообразив, что это
такое. Она исчезла ярко вспыхнув.
Мы вернулись к нашему костру и затушили его. Картошку доедать не
стали - никому не хотелось. Мы пошли к правлению, чтобы позвонить в
Москву. Даша Окунева начала плакать. Холмик - лучший математик в школе,
хороший мальчик, он мне в прошлом году нравился, пока я не стала ходить с
