принайтовлено: сумки, чемоданы, ящики. В одном месте они грудой скрывали
под собой толстяка. Поэтому по пути к двери я вынужден был остановиться и
разгрести барахло, чтобы извлечь из-под него господина, который явно
симулировал смерть: глаза у него были закрыты, красный язык наружу, как у
жаждущего пса, но при этом он быстро и мелко дышал. Я решил, что следует
шлепнуть его по щеке - так приводят в чувство барышень в художественной
литературе. Господин тут же открыл глаза.
- Вставайте! - сказал я ему. - Скорее!
Он застонал - видно, радовался воскрешению. Справа от меня
зашевелились. Это отстегивался Вспольный.
- Сейчас, - сказал он мне, - одну минуточку.
Словно я его торопил. Мои глаза выхватывали отдельных людей, и я не
видел, что происходило вообще. Салон затянуло дымом, в нем можно было
разобрать человеческие фигуры неподалеку от тебя, но не видно того, что
творится метрах в пяти.
Я миновал индийца и, когда сделал еще несколько шагов, увидел сбоку
светлое пятно. Открытую дверь. Я совсем забыл о солдатах и молоденьком
офицере. Они, оказывается, не дремали и успели выбраться раньше меня. Я на
секунду остановился в проеме, окончательно осознав, что мы находимся на
земле. Передо мной было небольшое поле, покрытое высохшим желтым жнивьем,
оно уходило вниз, под уклон, а за ним синей стеной поднимались горы. Эту
мирную картину нарушал треск пламени, рвавшегося из горящего мотора, и
клубы черного дыма. Над полем дул порывистый ветер, поэтому и дым и пламя
метались клочьями над головой. Я увидел солдат и молоденького офицера. У
него были разодраны лоб и щека, и он все время стирал рукавом кровь, чтобы
не заливала глаза. Он покрикивал на солдат, которые старались ножами
открыть багажный люк. Один из солдат сидел неподалеку, неестественно
вытянув перед собой ноги. Он был очень бледен.
Вдруг меня сильно толкнули в спину. Я не удержался и кулем вывалился
из самолета на мягкую землю. Нечто тяжелое, словно бегемот, рухнуло на
меня, и когда я вскочил, то понял, что меня выпихнул толстяк. С
неожиданной для его веса и объема резвостью он припустил по склону.
Очевидно, зрелище было не лишено комизма, потому что солдат, сидевший на
земле, вдруг засмеялся.
- Ну и черт с тобой, - заявил я и попросил знаками у офицера выделить
мне одного из солдат, чтобы вынести майора. Почему-то я временно забыл
английский язык. Офицер меня понял и сам полез со мной в самолет. Там уже
стало совсем темно и трудно дышать. Почти на ощупь мы продвигались по
проходу и через несколько шагов натолкнулись на округлую спину Вспольного,
который тащил по проходу майора. Девушка старалась помочь ему, не выпуская
из руки своей драгоценной сумки. Вчетвером, мешая друг другу, мы
эвакуировали майора из машины и отнесли на несколько метров от самолета. Я
хотел отправиться на поиски Отара, который долго не возвращался, но тут
услышал короткий крик девушки: Отар выходил из леса. Он тащил под мышки
пилота. Увидев нас, Отар рухнул на землю: видно, выбился из сил.
ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ
Пламя грозило добраться до баков с горючим, и тогда машина взлетела
бы на воздух. Мы же находились недалеко от нее и могли пострадать. Я
намеревался довести это до сведения остальных, особенно солдат, которые
старались открыть багажное отделение, однако в этот момент наше внимание
было отвлечено появлением Отара Давидовича, который, рискуя жизнью, проник
в кабину и вынес пилота.
Я полагал, что профессор, который по возрасту и общественному
положению взял на себя руководство спасательными работами, прикажет
немедленно начать эвакуацию, однако он попросил меня подойти к нему и
выступить в роли переводчика. Солдаты с помощью выстрелов из оружия
открыли багажное отделение, он одобрил их действия и попросил меня
объяснить лейтенантику, что хорошо бы оттаскивать груз как можно дальше.
Затем Отар Давидович попросил меня помочь девушке эвакуировать на
безопасное расстояние майора, и я подчинился, не переставая беспокоиться
за моих товарищей, действия которых я считал рискованными.
Мы оттащили майора метров на сто и положили за пригорком. Солдат,
сломавший ногу, приполз вслед за нами. Когда я собирался вернуться к
самолету, ибо не имел права отсиживаться в укрытии с женщинами и ранеными,
раздался взрыв, взметнувший к небу столб черного дыма и осколков. Взрыв
был так силен, что комья земли и осколки посыпались на нас градом.
Я пережил страшный момент, полагая, что все погибли, и бросился к
самолету, невзирая на возможность новых взрывов.
На открытом месте я увидел, что части самолета разбросаны на
расстоянии многих метров по полю и все люди, находившиеся от него в
непосредственной близости, лежат на земле на полпути от самолета к
пригорку. Однако, подбегая к ним, я увидел, что они шевелятся и один за
другим поднимаются на ноги, стряхивают с себя комья земли и листья и даже
смеются, вторично избежав смертельной опасности. Оказалось, что за
полминуты до взрыва Отар Давидович понял, что взрыв неминуем, и все
побежали от самолета, что и спасло их.
Когда же я по истечении первых радостных минут обратился к Отару
Давидовичу с закономерным упреком за то, что ради груза он рисковал жизнью
вверенного ему коллектива, он ответил мне, что этот груз предназначен для
того, чтобы спасти жизнь многих людей, и потому споры и рассуждения о
правомочности его действий представляют лишь академический интерес. И так
как все обошлось без жертв, я счел за лучшее больше не поднимать эту тему.
ОТАР ДАВИДОВИЧ КОТРИКАДЗЕ
Сесть на лоскут горного поля в горящем самолете так, что почти все на
борту остались живы, более того, уцелел почти весь груз, - это чудо. Погиб
лишь первый пилот, тот, кому мы были обязаны жизнью.
Мы перенесли майора в пустую хижину на краю поля. Он был без
сознания. К несчастью, среди нас не было медика. Девушка, которую зовут
Лами, помогла мне перевязать раненых.
Раненых мы устроили в хижине, а потом перетащили к хижине груз. Один
из ящиков с датчиками погиб в самолете, второй остался. Кое-как управимся.
Хорошо, что мы в Москве подстраховались. Вытащили и ящик с компьютером.
Интересно, цел ли он. Вся надежда на Василия Эдуардовича, институтского
столяра, который запаковывал наше добро, приговаривая: "Теперь можно хоть
с самолета кидать". Он оказался пророком. Кроме наших ящиков, вытащили с
десяток тюков, принадлежащих военным. Один из тюков разорвался, и из него
высыпались листовки. Ветер понес их над полем, молоденький лейтенант долго
гонялся за ними и с помощью не очень старавшихся солдат собрал подотчетное
добро.
Смеркалось. Когда я в последний раз, прихрамывая, вернулся к
самолету, вернее, к тому, что от него осталось, на небе уже появились
первые звезды. Они загорались на восточной половине неба - западная была
занята темной тучей. От этого сумерки начались раньше, чем следовало. Я
поглядел на часы. Половина седьмого. Вокруг царил мир. Природа уже забыла
о грохоте и огне, с которыми мы ворвались в эту долинку. От обломков
самолета поднимался дымок. Жужжали комары, совсем как у нас.
- Знаете, Отар (задумавшись, я не услышал шагов Володи по мягкой
земле), я заметил одну любопытную деталь.
Обломок крыла, отлетевший от фюзеляжа, лежал у наших ног, словно
плавник акулы. Он был покрыт копотью. Володя наклонился.
- Вот, - сказал он.
Я с трудом разглядел линию круглых отверстий в крыле - отверстия
тянулись под углом к основанию крыла.
- По-моему, с земли в нас стреляли. Нас сбили, понимаете?
Я не ответил. Круглые отверстия могли возникнуть по какой-то иной
причине.
- Сначала я увидел, как с земли что-то блеснуло, потом появились
дырки. И только потом пошел дым. Ясно?
- Ясно, - сказал я.
Мы медленно пошли обратно к хижине. Она черным конусом виднелась на
фоне поднимавшегося от речки тумана. У хижины метался желтый огонек.
Солдаты разожгли костер и кипятили воду. У костра сидел Вспольный и
заносил воспоминания в блокнот.
- Не следовало отходить в темноте, - сказал он поучительно. - Здесь
могут быть ядовитые змеи.
Очки у него уцелели и зловеще отражали пламя.
В хижине было темно. Кто-то тихо стонал.
- Лейтенант! - позвал я.
Я не увидел, но ощутил, как лейтенант поднимается с пола.
- Я хотел немного поспать, - сказал он, словно оправдываясь. - А
ночью я бы дежурил.
Мы вышли с ним вниз, к реке. Звезды были такими яркими, что при их
свете я мог разглядеть, как молод этот офицер. Лет двадцать, не больше.
- Я хотел поговорить с вами, - сказал я. Мы стояли над морем тумана,
который медленно тек у самых ног.
- Мой спутник видел, как по нашему самолету стреляли с земли, -
сказал я. - Он показал мне пробоины в крыле.
До того как я произнес эти слова, мы были жертвами воздушной
катастрофы. Причины ее находились вне компетенции офицера. Если я прав, то
мы превращаемся в жертву нападения.
- Вы уверены? - спросил он.
- Я не военный. Но мне кажется, что это так. Поговорите со вторым
пилотом. Если он уже пришел в себя.
- Я поговорю, - сказал лейтенант. Он старался придумать, что делать.
Пожалуй, он был в армии недавно и пороха не нюхал.
- Кто мог в нас стрелять? - спросил я.
Лейтенант ответил не сразу.
- Сепаратисты, - сказал он неуверенно. - А может, люди Джа Ролака.
Ведь они должны еще сопротивляться.
Звук собственного голоса помог лейтенанту справиться с
растерянностью. Он продолжал увереннее:
- Надо погасить костер... И дать всем оружие.
Первая мысль была разумной, хоть и оставляла нас без горячей воды.
Вторая - утопической. Лишнего оружия у нас не было.
Но мы не успели дойти до хижины. Мы увидели, как из темноты на свет
костра выходят вооруженные люди. Вспольный поднялся, приветствуя их.
Солдат, подбрасывавший в огонь сучья, выпрямился. А меня охватило
предчувствие новой беды - один из вошедших в освещенный круг поднял
автомат. Несколько ярких лучей карманных фонарей уперлись в людей у
костра.
- Назад! - крикнул мне лейтенант.
Кричать в такой ситуации не стоило. Промолчи этот юноша, мы с ним
могли бы скрыться в тумане.
Пришедшие к костру люди знали, как вести себя в лесу. Два или три
луча метнулись к нам, и я, как бомбардировщик в лучах прожекторов, был
ослеплен, виден отовсюду и беззащитен. От костра что-то крикнули
по-лигонски. Я счел за лучшее покориться. Я поднял руки (чего никогда
раньше не делал и не думал, что придется) и медленно пошел навстречу лучу.
ДИРЕКТОР МАТУР
Когда я пришел в себя, я возблагодарил господина Будду за чудесное
спасение. Но тут же понял, что нельзя терять ни минуты. Самолет был полон
дыма, и в любой момент я мог сгореть. Какие-то люди бегали туда-сюда,
толкая мое беспомощное тело. Паника царила на борту погибшего самолета.
Каждый думал только о себе. Я был единственным в этом аду, кто думал о
долге. Судьба была милостива ко мне. В дыму мне удалось отыскать саквояж.
В моем распоряжении было всего несколько секунд.
Почти ощупью, не обращая внимания на боль во всем теле, я нашел
дверь. Каждый был занят собственным спасением, но некоторые при том
старались поживиться. Солдаты взламывали багажное отделение - даже в такой
страшный момент они думали о своем обогащении. Я понимал, что ничем не
смогу помочь раненым и убитым, но, если доберусь до селения, смогу послать
