цепочки домиков. Я обернулся к девушке. Хорошо, что она попала на самолет.
Девушка закрыла глаза, но ресницы чуть подрагивали. Она не спала. Я сказал
Отару, что наш майор мне нравится. Может быть, переворотом руководят не
черные полковники? Отар пожал плечами.
Прошло около часа с тех пор, как мы поднялись. Пить хотелось жутко.
Мой организм был совершенно обезвожен. Самолет летел невысоко. Над нами
было голубое небо и солнце, зато сбоку, над горным хребтом, стояла стена
сизых туч.
Я взглянул вниз. Мне показалось, что кто-то сигналит нам с земли
зеркальцем. Какая чепуха, подумал я, как можно заметить зеркальце с такой
высоты! И в тот же момент я увидел, как кто-то невидимый провел над
плоскостью самолета рукой, измазанной в чернилах. Чернила упали цепочкой
капелек. Самолет тряхнуло, и я тогда догадался, что это не капельки, а
дырки в крыле. И тут же из мотора потянулся дымок. Наверное, я
непроизвольно привстал и вжался в стекло. Отар сразу почувствовал
неладное.
- Что?
Он пытался встать, но его не пускали ремни. Линия горизонта начала
медленно клониться, будто перед нами был склон горы. И тут заверещал
толстяк. Он ринулся к майору и стал его трясти:
- Майор, проснитесь! Майор, мы падаем!..
ВАСУНЧОК ЛАМИ
Молодой иностранец, похожий на горца, с добрым лицом, бесцеремонно
глядел на меня в ресторане, где я ждала, сгорая от страха, тетушку Амару.
Наверное, вид у меня был неприглядный. Нехорошо, что в такой момент я
обратила внимание на мужчину.
Когда тетушка подвела меня к майору, я с удивлением узнала в нем
Тильви Кумтатона, который учился с моим братом в колледже, даже приходился
мне родственником и бывал у нас дома. Меня он, конечно, не узнал. Десять
лет назад я была девочкой. Тильви был недоволен, что из-за меня придется
нарушить правила, но разрешил лететь. Я надеюсь, что у него не будет
неприятностей.
Вообще-то все было чудом, цепью чудес. Господин Сун встретился со
мной и оказался таким вежливым и отзывчивым. Когда я узнала о перевороте,
он велел мне не беспокоиться. Утром я пришла к нему снова, там меня уже
ждала тетушка Амара, которую я три года не видела и которая всегда была
злой, но у господина Суна вела себя, словно мама, тревожилась о моем отце
и сама предложила поехать на аэродром добиться, чтобы меня взяли на
самолет. Надо будет обязательно привезти ей хороший подарок.
Молодой иностранец сидел по другую сторону прохода и иногда смотрел
на меня. Я делала вид, что не чувствую его взгляда. Я думала об отце. Я
знала, что отец может умереть. Поэтому я решилась и пошла к господину
Дж.Суну. Потом я задремала и не сразу поняла, что случилось. Самолет начал
снижаться, но не в Танги, а прямо над лесом. Господин директор Матур
громко кричал, что мы погибли. Я испугалась, что разобьется лекарство. Я
прижала сумку к груди, чтобы лекарство не разбилось, если мы упадем.
ДИРЕКТОР МАТУР
Сидя в самолете, я размышлял о том, что прошедшее утро следовало бы
внести в графу убытков. Телефонный звонок с аэродрома в город обошелся мне
в семьдесят ватов, двадцать сторожу, который провел меня в кабинет к
диспетчеру, и пятьдесят самому диспетчеру. Это как минимум семь долларов.
Даже если вычесть из этого прибыль, которую я получил, обменяв по курсу
пять долларов для молодого русского, все равно убыток велик... Но разговор
с Тантунчоком все-таки состоялся. Я спросил, сбылось ли мое предсказание,
и Тантунчок вежливо выразил благодарность за предупреждение.
- Готов ли ты завершить вчерашний разговор? - спросил я.
- Я всегда готов обсудить разумные предложения. Мне предлагают за
товар двести пятьдесят тысяч.
Что же, цена упала. Тантунчоку нельзя отказать в здравом смысле. Но
цена была высока, и я был убежден, что ни один здравый человек не
предложит за фабрику такую бешеную по сегодняшним меркам цену. Я предложил
ему сто тысяч, иначе будет поздно.
Я представил себе, как улыбается Тантунчок, как собираются добрые
морщинки у его глаз. И он сказал:
- Исключительно ради старой дружбы могу уступить за двести.
Мой план таил в себе большой риск. Если все пройдет гладко и мне
удастся тут же передать фабрику Управлению снабжения, придется делиться с
теми, кто поможет провести эту операцию. Я получу не четыреста тысяч, а не
более трехсот. Но где гарантия, что эта сделка состоится? Что
расположение, которым меня дарят некоторые ответственные люди, сохранится
завтра? Разумнее отказаться от сделки, чем рисковать всем свободным
капиталом. В ближайшие дни могут появиться и другие предложения - в
опасении национализации дельцы будут распродавать недвижимость. О жестокий
Дж.Сун! Сейчас мне следовало быть в Лигоне, где вершатся дела.
Самолет миновал долину Кангема. Дальше наш путь лежал через гряду
гор, к озеру Линили, за которым стеной поднимаются отроги Тангийского
нагорья.
Что здесь делает девушка, которую я видел у господина Дж.Суна? Ее
присутствие на борту меня тревожило. Я благословлял осторожность, которая
заставила меня скрыться в полутьме холла, когда Сун провожал ее из
гостиницы. Что за послание она везет в Танги? Не о моей ли скромной особе?
Дж.Сун коварен. А вдруг он узнал, что я потратил час на визит к
Тантунчоку? С его точки зрения, это предательство.
Тревога настолько овладела мной, что я не сразу сообразил, что
случилось нечто ужасное. Из-под крыла тянулся черный дым. Самолет резко
пошел вниз. Мы падаем! Мы погибаем...
Я должен был что-то предпринять. Я быстро отстегнул ремни и
направился к спящему майору Тильви. Я дотронулся до его плеча и негромко,
но внушительно произнес:
- Проснитесь, майор. Мы падаем.
ОТАР ДАВИДОВИЧ КОТРИКАДЗЕ
Хоть я и пролетал в своей жизни больше миллиона километров, попадать
в катастрофу мне еще не приходилось. Все произошло слишком быстро, чтобы я
мог потом, на досуге, понять, как это случилось. Я помню, что заставил
пристегнуться Володю, который никак не мог понять, чего же я от него хочу,
и, наверное, считал меня человеком без нервов; вокруг кричали люди, дым за
окном закрыл все небо, земля неслась навстречу, а я совал ему в руки конец
ремня. Но ведь если суждено уцелеть, то больше шансов у того, кто
пришпилен к своему месту.
Даже не будучи летчиком, я понимал сложность нашего положения.
Загоревшийся мотор заставил нас снижаться, пока машина не взорвалась. Если
бы дело происходило над равниной, мы могли бы сесть спокойно - высота
полета невелика. Но под нами тянулись покрытые лесом горы.
Я не потерял способности наблюдать. Это шло не от излишней смелости
или фатализма. Просто мне не хотелось верить, что через минуту меня не
будет в живых, и эта здоровая реакция организма заставила меня вообразить,
что ничего страшного не случится. Юрий Сидорович был смертельно бледен и
смотрел перед собой, ничего не видя. Потом он мне признавался, что перед
его мысленным взором (его выражение) прошла вся жизнь. Майор Тильви
боролся с индийцем, который повис на нем, вцепившись в мундир толстыми
пальцами, словно майорам по чину не положено разбиваться в самолетах.
Молоденький офицер, который присоединился к нам перед отлетом, что-то
кричал на вскочивших солдат, девушка, которую порывался спасать Володя,
прижимала к груди дорожную сумку. А где мой портфель? Почему-то я занялся
лихорадочными поисками портфеля и, найдя его под ногами, постарался
вытянуть на колени. Самолет накренился в нашу сторону, и совсем близко под
окном мелькали кроны деревьев. Мимо промчался, стараясь сохранить
равновесие, майор и рванул дверь пилотской кабины. Самолет выпрямился. На
мгновение отнесло дым, стало светлее, и тут же я ощутил серию ударов -
наверное, машина билась корпусом о вершины деревьев. Скрежет был такой,
словно самолет рассыпался на куски; нас подбросило вверх, потом самолет
нырнул, ударился о землю, подпрыгнул, мое тело рванулось вперед, и ремни,
как ножи, полоснули по груди. Видно, из меня вышибло дух, потому что
следующее, что я помню, - тишину...
Болела грудь. Ремни удержали меня, но сделали это немилосердно. Я не
мог вздохнуть. Хорошо бы, ребра остались целы. Я хотел поднять руки, чтобы
отстегнуться, но руки не слушались. И только тогда я понял, что сижу с
закрытыми глазами.
Я заставил себя открыть глаза. Они нехотя подчинились. И сразу
включился слух. Продолжался гул - может, еще работали моторы, может,
ревело пламя, может, шумело в голове. Сквозь гул я услышал, как кто-то
рядом причитает, словно по покойнику, - однообразно и грустно. Потом
донесся стон. Как Володя? Я с трудом повернул голову.
И тут же меня охватил гнев. Это было первое человеческое чувство,
вернувшееся ко мне. Вы полагаете, что он думал обо мне? Володя был в
полном сознании, но смотрел этот подлец не на меня - сквозь меня, туда,
где сидела девушка. Потом я рассмеялся. Потому что девушка тоже была жива,
она сидела, прижимая к груди дорожную сумку, и глазела на моего Володю.
- Приехали, - сказал я сквозь смех. - Приехали.
Наверное, со стороны казалось, что я впал в истерику, но мне было
просто смешно, что они сидели в разбившемся, горящем самолете и смотрели
друг на дружку.
Руки мои действовали независимо от меня, отстегивая ремни. Майор
лежал в полуоткрытой двери в пилотскую кабину, и по тому, как он неудобно
лежал, я понял, что ему досталось. Я заставил себя подняться. В салон полз
черный дым.
- Вы как, Отар? - услышал я голос Володи.
- Скорее! - ответил я, и наконец мне удалось вздохнуть. Припадая на
ушибленную ногу, я бросился к майору. И знал, что Володя тоже поднимается.
Я мог на него положиться. Крушение кончилось, началась работа, а работать
Володя умеет.
Майор был жив, дышал и, если не считать вывернутой руки, был цел. Нам
удалось оттащить его от двери. Я открыл ее, чтобы проникнуть в кабину
пилотов, и краем глаза заметил, что над майором склонилась наша соседка.
Нас уже трое.
Все мои действия мерились на секунды. Мне даже некогда было
обернуться и поглядеть, что же творится в салоне.
В лицо мне ударил дым. Дымом была полна пилотская кабина, вернее, то,
что от нее осталось. Самолет - это я понял уже погодя - тянул к рисовому
полю, но пилоты не смогли удержать машину, и стволы сокрушенных самолетом
деревьев превратили его нос в мешанину стекла и металла. Я на ощупь
пробирался сквозь дым, стараясь отыскать пилотов. Володя пошел было за
мной, но я обернулся и крикнул:
- Назад! Открой дверь! Выводи людей!
Мне казалось, что путешествие сквозь дым и джунгли гнутого металла
продолжалось очень долго. Кабина - несколько шагов в длину - превратилась
в бесконечный коридор, в котором нечем было дышать... Но тут порыв ветра
на мгновение отогнал дымовую завесу, и оказалось, что я стою на некоем
подобии балкона, к которому вплотную подступают переломанные кусты и
стволы деревьев. В зеленом месиве я увидел тело одного из пилотов. Тут же
дым снова набросился на кабину, и мне пришлось вытаскивать пилота из груды
обломков вслепую, задыхаясь и боясь не только близкого взрыва, но и того,
что потеряю сознание. Я с таким отчаянием тащил пилота, что если бы он был
жив... тогда я еще не понял, что он мертв.
ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ
Подчиняясь приказу Отара, я пробирался по проходу к двери. Проход был
загроможден, будто кто-то специально сбросил туда все, что не было