подпрыгивал, а милиционеры требовали в неприличной форме, чтобы он
продолжал мочиться и, что самое удивительное, многие в строю начали
смеяться, даже хохотать вместе с ними.
Но тут от входа в изгородь послышались крики. Незаметно подъехало
несколько машин. Из них вышли люди и приблизились к нам. Раньше я думал,
что всем людям, кроме милиции, запрещено одеваться, потому что одежда -
это прерогатива разумных спонсоров, а мы, неразвитые, еще не доросли до
одежды. Но люди, которые приехали в машинах, были одеты в разного вида
одежду, и на ногах у них были ботинки или сапоги, как у милиционеров. Они
громко разговаривали и даже смеялись - и я был так удивлен одеждой, что не
смог рассмотреть лиц.
Эти люди вышли на серединку вытоптанного плаца, и один из них сказал
сержанту:
- Ну и экземпляры!
Был тот человек странного для меня вида: его борода лежала веером на
синей длинной одежде, а черные с проседью волосы были пострижены и завиты.
- Вечно с ними морока, - сказал сержант. - Ну чистые скоты.
- Мы из них сделаем людей, - сказала толстая женщина, тоже в теплой
одежде. У нее были красные щеки, будто от мороза - наверное, эта женщина
много ела.
Все вместе они пошли вдоль строя. Первым выступал мужчина с большой
бородой. Он останавливался перед людьми, порой приказывал открыть рот,
отводил веко - словно на выставке любимцев, на которую меня как-то давно
брали хозяева. Первые два или три человека ему не понравились, третьего,
похожего на обезьяну волосатого брюнета, он вытащил из строя и показал
пальцем, где тому стоять. И в его движениях была такая уверенность, что
мужчина покорно сделал шаг в сторону, а бородатый, не оглядываясь, чтобы
убедиться, исполнено ли его приказание, уже следовал дальше. Так он
приближался ко мне, вытащив человек десять, и я не знал, хорошо или плохо
попасть к нему, и обернулся в поисках беззубой женщины, но не сразу нашел
ее - она стояла человек за пять от меня. Женщина заметила мой взгляд и
догадалась, что я хочу узнать. Она отрицательно покачала головой и
согнулась, показывая, словно больна. Я тут же последовал ее примеру - я
согнулся так, что пальцы левой руки достали до земли, сгорбился и даже
скособочил лицо.
- Ты всех возьмешь, Пронин, - сказала толстая женщина в меховой
одежде, - нам же тоже рабсила нужна.
- Лишнего не возьму, Марья Кузьминична, - сказал Пронин голосом
сытого человека.
Он как раз дошел до меня и внимательно посмотрел. От страха
разоблачения меня шатнуло.
- Ну и рожа, - сказал Пронин, скривившись от отвращения. Мне бы в тот
момент возликовать, что он меня не разоблачил, но почему-то слова его, а
тем более тон, которым они были произнесены, настолько возмутили меня, что
я выпрямился и принял было гордую позу, но на мое счастье Пронин уже
проследовал дальше. Зато мое движение не укрылось от толстой Марии
Кузьминичны, и она быстро сказала:
- Этот - мне.
Я снова перекосился: женщина потянула меня за локоть, а один из
милиционеров, желая оказать жен шине содействие, так дернул меня за руку,
что я вылетел из ряда и отбежал, ковыляя, в сторону.
Процедура отбора людей прошла так быстро, что я не успел опомниться,
как все мы стояли тремя кучками. Наибольшая, состоявшая из молодых мужчин
и здоровых людей иного возраста, была отобрана Прониным, была еще одна
группа в нее попали я и беззубая женщина, мы стали собственностью женщины
Марии Кузьминичны. Третья группа, состоявшая из инвалидов и стариков,
осталась как бы невостребованной, но именно эти люди покинули загон раньше
всех - черная машина въехала внутрь, милиционеры помогали инвалидам и
старикам забираться в нее, потом сзади поднялась решетка, и последнее, что
я увидел, - белые пальцы, вцепившиеся в прутья и исполосованные решетками
лица.
- Их куда? - спросил я беззубую женщину. Я хотел спросить о нас, о
себе, но не посмел, поэтому спросил о стариках, как бы идя от противного.
- Им кранты, - сказала беззубая женщина. Лицо ее, от века до
подбородка прорезал узкий шрам.
- Что это значит?
- А это значит, что на мыло.
Меня покоробил такой цинизм, но тем не менее я понимал, что судьба
этих существ незавидна.
Мария Кузьминична подошла к нам и оглядела наше воинство, которое
радости у нее не вызвало.
- И где же вас таких изготовляют, - сказала она печально. - Пользы от
вас - кот наплакал.
- Не годятся, не брала бы, - сказал стоявший рядом с ней наглого вида
лысый, несмотря на молодость, человек.
- На дармовщинку почему не взять.
После некоторой паузы она сказала мне:
- Можешь выпрямиться, ты уже мой.
Я понял, что мой наивный обман разоблачен, но сержант и бородач
стояли еще так близко, что я не посмел распрямиться.
Так как я колебался, лысый помощник Марии Кузьминичны незаметно
подобрался ко мне и так ударил по согнутой ноге, что я подпрыгнул от боли
и, конечно же, вынужден был выпрямиться.
Мария Кузьминична захохотала, уперев сильные руки в бока, а за ней
стали смеяться и все остальные. К тому же я вместо того, чтобы стоять
прямо, продолжал упорно сгибаться как инвалид, а Лысый К вящему
удовольствию зрителей продолжал меня пихать. Тут я потерял над собой
контроль и, размахнувшись, ударил Лысого по плечу. Тот отлетел метров на
десять и с таким звуком шлепнулся на пыльную землю, что все, включая меня,
решили, что если он не погиб, то, по крайней мере, переломал себе все руки
и ноги.
К счастью, Лысый остался жив и даже здоров, зато позор, пережитый
из-за того, что его при всех ударил подонок со свалки, был для него
непереносим, и я нажил врага.
- Вот это правильно, - сказала Мария Кузьминична. - Не зря я сразу на
тебя глаз положила! Только бы, думаю, Пронин его не раскусил.
И, она весело рассмеялась - она была веселой женщиной.
3. ЛЮБИМЕЦ НА ФАБРИКЕ
Грузовик, который вез новых работников Марии Кузьминичны, был
открытым, стареньким, и на подъемах его двигатель страдал, пыхтел,
отказывался трудиться. Лысый сидел в грузовике с бродягами, хотя пока
никто не собирался убегать - все были голодны и замерзли. На людской
лотерее, через которую, как я понял, некоторым пришлось пройти уже не раз,
нам всем повезло. И работа, на которую везли, была сносная, да и директор
Мария Кузьминична, по слухам, была не вредная. На ее фабрике тоже умирали
от болезней, а кто не помирал, сбегали, но так, чтобы помереть от голода
или чтобы тебя замучили - такого не бывало.
- Ты Лысого бойся, Лысого, - предупредила беззубая женщина, которая
как бы взяла надо мной опеку, и я не возражал - по крайней мере, пока она
мне помогала. - Он подлый и ревнивый.
- С чего ревнивый? - не понял я.
- Он с мадамкой живет, а она все ищет из трудящихся себе нового
друга. Он же сам трудящимся был. На свалке вырос, на помойке помирать не
желает.
- Ирка, заткнись! - крикнул Лысый. - Я тебя узнал, халява!
Женщина понизила голос, но говорить не перестала.
- Мы с тобой отлежимся, откормимся, - и в лес!
- Зачем? - спросил я.
- За свободой, - ответила Ирка.
Она провела кончиками пальцев по тыльной стороне моей руки и
добавила:
- Нежненький... любимец.
- Я обыкновенный.
Грузовик трясло, и время от времени нам приходилось хвататься друг за
друга, чтобы не упасть.
- А что это за место? - спросил я, чтобы переменить тему разговора. -
Место, куда нас везут?
- А я тебе разве не сказала? Кондитерская фабрика.
- Там конфеты делают?
- Конфет я не пробовала за всю жизнь, - сказала Ирка, - и если это
конфеты - то не для нас с тобой.
- А для кого?
- Темный ты! Как хоть зовут тебя?
- Тим.
- Тимошка?
- Лучше Тим.
- Как хочешь.
- А для кого конфеты?
- Это не совсем конфеты, - сказала Ирка. - Это конфеты для жаб.
- Для спонсоров?
- Ты точно с другой планеты - вот в чем дело!
Машина катила по неширокой дороге, которую давно не чинили, поэтому
грузовику то и дело приходилось тормозить или объезжать ямы и трещины в
асфальте. Я смотрел через борт, и мой глаз искал привычные пейзажи: серые
кубы - дома спонсоров; сизые, врытые в землю купола - их базы.
Две башни наблюдения все время маячили на горизонте, но что касается
других примет нашего мира - их не было видно. Местность вокруг была
пустынной: кое-где из-под травяного покрова или из зарослей орешника
поднимались металлические конструкции или валялись бетонные плиты. Я
понимал, что это следы той великой и трагической эпохи, когда спонсоры,
чтобы спасти Землю, были вынуждены закрыть и ликвидировать все ее вредные
заводы и комбинаты, и люди получили возможность свободно дышать, а дети -
рождаться здоровыми. Мне было известно, что по договоренности между
спонсорами и теми людьми, которые предпочли самостоятельное, полное
невзгод и случайностей существование, было заключено соглашение, что люди
вывезут мусор и закопают его. Но люди, в силу свойственного им легкомыслия
и неумения подолгу сконцентрироваться на одной мысли, забывали выполнить
свой долг - теперь же, когда время упущено, и природа сама залечила свои
раны, уборка потеряла смысл. Да и диких людей почти не осталось.
Фабрика, на которую нас привезли, была окружена изгородью с высокой
сеткой в три ряда, а над сеткой тянулись провода - я сразу понял, что по
проводам пропущен электрический ток, я видел нечто подобное по телеку -
там вредители лезли на проволоку и обугливались.
Наш грузовик прерывисто загудел, и через некоторое время к воротам
лениво вышел человек в одежде. Госпожа Мария Кузьминична выскочила из
кабины грузовика и принялась его бранить. А я смотрел на этих людей и
думал: неужели власть спонсоров не так безгранична? Ведь сколько раз они
повторяли и показывали по телеку - одеваться людям нельзя! И дело здесь не
столько в нашем низком духовном и умственном развитии, сколько в гигиене.
В одежде людей скрывалась масса паразитов и заразных грибков. До прилета
спонсоров почти все люди были больны и вымирали - в частности, из-за того,
что носили одежду. Как только спонсоры приказали людям раздеться и
выкинуть одежду, все эти болезни как рукой сняло.
Для того чтобы человек успешно продвигался по пути совершенствования
и превращения в разумное существо, он должен закаляться, заниматься
гимнастикой и следить за чистотой своего тела.
Миновав ворота, грузовик остановился на пыльной площадке перед
длинными строениями из красного кирпича. Окованная железными полосами
дверь открылась, и изнутри вышел еще один одетый человек! Я представил
себе, какое количество микробов развелось на этих людях, и мне чуть не
стало дурно.
- Новых привезли? - спросил он.
- А ты как думал? Арбузы? - огрызнулся Лысый.
- Лучше бы арбузы. А то вы таких немощных возите, что от них пользы
никакой.
- Дурак ты, Хенрик, - сказал Лысый, - пока живы, из них всегда можно
пользу выколотить.
- Мальчики, мальчики, без ссор! - окликнула их Мария Кузьминична. - В
какой барак мы их определим?
- Во втором почти пусто, - сказал Хенрик.
Пока они разговаривали, я осматривался. С трех сторон двор был
окружен красными строениями, над одним поднималась высокая труба, из нее
валил дым - он рвался в небо столбом, словно внутри работали мехи, которые
гнали его наверх.
Одно из зданий пониже и поновее других явно было складским - вдоль
него тянулась крутая галерея, приподнятая на метр. Возле нее стояло
несколько трейлеров, из открытых дверей склада люди вытаскивали
