- Тимошка, Тима, ты себя погубишь! Что ты делаешь, дурак?
Остальные рабы тупо смотрели, ожидая, когда вновь двинется
транспортер и начнется работа.
Выбежав следом за спонсорами из подвала, я оказался в широком и
высоком коридоре. Шедшие впереди спонсоры почти доставали головами до
потолка. Машка-мадамка семенила рядом, как любимица, а Лысый шел чуть
сзади.
Они не оборачивались и не видели меня.
Я находился в неуверенности. Казалось бы, сейчас лучший момент, чтобы
криком обратить на себя внимание. Но что, если спонсоры мне не поверят? И
оставят меня в руках людей? Лысый меня убьет, как гусеницу!
Они дошли до двери. По очереди наклонившись, чтобы не задеть за
притолоку, спонсоры вышли во двор кондитерской фабрики. Я прижался к
косяку двери. День был теплым, солнечным, свежим. Гладкие и такие
скользкие - я помню, как в детстве это меня завораживало, - мундиры
спонсоров, в покрое и деталях которых лишь опытный глаз, подобный моему,
мог различить чин и положение, блестели на солнце, отражая его лучи. Мой
взгляд, натренированный за много лет на гостях господина Яйблочко,
безошибочно сообщил мне, что спонсоры, нагнавшие такой страх на наш цех,
относятся к низшему эшелону их власти - это простые исполнители. Эти
спонсоры и не были военными - они были снабженцами, то есть Существами, не
пользующимися большим доверием и уважением в гарнизонах. В дом Яйблочков
их бы и не пригласили.
Для жителей Земли все спонсоры равны и тем непобедимы. Каждый из них,
как боевой муравей, несет свою службу. Все одинаковы: безжалостны и
непобедимы. На самом деле это совсем не так, но человеку об этом не
догадаться - ведь человек судит по выражению лица, по нормам поведения,
которые у людей и спонсоров совсем разные. Ну что будешь делать, если у
спонсора лицо лишено мышц и не может выражать эмоций, зато длинные средние
пальцы рук беспрестанно движутся и очень выразительны. Зачастую они могут
сказать о настроении, намерениях и чувствах (да, да, и спонсоры способны
на чувства!) спонсора куда больше, чем слова.
- Сколько у вас работает эта партия? - спросил Машку-мадамку старший
спонсор.
- Только второй день.
- Плохо работают, плохо, - сказал второй спонсор.
- А где взять лучше? Я была на распределении, - пожаловалась мадамка.
- Пронин всех крепких взял на рудники.
- Люди везде нужны, - сказал спонсор.
- Это вы решайте, - сказала мадамка, и я понял, что она не испытывает
трепета перед спонсорами. И если бы я не знал, что люди - не более как
отсталые дикари, которых спонсорам приходится учить и опекать, я бы
подумал, что идет деловая беседа между равными.
- Но у вас легкая работа. А в шахте трудно. Они там быстро отмирают,
- сказал первый спонсор.
- Тут только еда, - сказал строго второй спонсор, и в голосе его я
услышал фон - жужжание - это означало, что он начал сердиться, но я не
знал, уловила ли мадамка эту угрожающую нотку. - Мы готовы жертвовать
собственными интересами и даже питанием для большой жертвы - для
продукции, которая нужна всему обществу, всей галактике. Мы готовы на
жертвы, а вы? Где ваши жертвы?
- Люди работают не покладая рук.
- Ползунов переращиваем, - сказала мадамка. - Их на неделю раньше
забивать надо, тогда мясо нежнее и концентрат лучше. Вы это лучше меня
знаете. А вам вес подавай!
- Нам нужен вес. Гарнизоны растут.
- Есть опасность - они уже кричат.
- Эту опасность нельзя допускать.
- Так что же делать? - спросила мадамка.
- Если будете плохо делать, мы отрываем вашу прекрасную голову. -
Спонсор постучал концом среднего пальца по своей шее - это было признаком
веселья. Не знаю, догадалась ли о том мадамка, которая была занята своими
невеселыми мыслями.
- Если оторвете мою прекрасную голову, - сказала она, - вам придется
искать другого директора фабрики.
- Найдем, - сказал второй спонсор.
- Ищите, - сказала мадамка.
- Не будем спорить, - сказал первый спонсор. - Мы довольны. Вы хорошо
работаете. Мы пришлем новых людей. Эти должны работать не больше пяти
недель. Затем прошу подготовить их к ликвидации.
- Вы с ума сошли! - воскликнула мадамка. - У меня не проходной двор.
Только человек научился работать - а вы его на живодерню. Это неумно.
- Не надо спорить!
- Вы боитесь, что кто-то проговорится? Кому проговорится? Тростнику?
- Не надо разговоров, - сказал спонсор. - Знающие тайну не живут.
- Я сегодня принимала яйца, - сказала мадамка. - Семь тысяч ящиков.
- Вас мы тоже убьем, - сказал спонсор, - немного потом. Это шутка.
- Знаем, какие с вами шутки, - сказала Машка-мадамка.
Спонсоры мерно покачивались от смеха.
Они двинулись дальше от двери к ожидавшему их военному вертолету,
мадамка с Лысым, не сказавшим ни слова, пошли за ними. С каждым шагом мне
труднее было слышать и труднее бороться с желанием выбежать вслед за
ними...
- ...Я говорю с вами откровенно, - донесся до меня голос спонсора, -
вы наш человек. Есть случай бегства домашнего любимца от одного нашего
специалиста.
- Мне говорили, его вчера утром убили.
- Его по ошейнику опознали, - добавил Лысый.
- Так все думают. Пускай думают. Мы послали его фотографии на
опознание хозяевам. Хозяева сказали - не тот. Тот молодой, высокого роста.
Чистый, без следов на теле и без болезней. Он из хорошего дома.
- А зачем вы это нам говорите?
- Если он попал к вам, вы легче его найдете.
- Зачем?
- Немедленно сообщите нам. Он не должен жить.
- Почему? Что он сделал?
Мне совсем трудно было улавливать их слова. Они отошли к самому
вертолету, по двору проезжали машины с какими-то ящиками и сосудами, винт
начал медленно поворачиваться, я готов был высунуться на двор.
- Сообщите нам, а если есть подозрения - убейте его сразу! Убейте! -
спонсор старался перекричать шум мотора. - Мы будем проверять!
- Поняла! - кричала в ответ мадамка. - Лучше ищите его на шахте! У
меня все старики и инвалиды.
И только тогда, с роковым опозданием, я понял, что разговор шел
именно обо мне. Они уже знают, что спасла меня случайность - лишь
отсрочка! А здесь, на фабрике, я и не думал притворяться - я не хромаю и
не изгибаюсь... Мадамка и Лысый почти наверное могут сложить два и два и
догадаться, кто из нас - беглый любимец.
Но почему такая ненависть? Почему надо убивать меня? Урок другим
любимцам?
Я понял, что не побегу за ними, я пошел назад по коридору.
...Ноги были как ватные. Надо было торопиться, а я медленно и
обреченно брел обратно к цеху, потому что там был единственный близкий мне
человек - бродяжка Ирка. Но что ей сказать?
В дверях меня встретил надсмотрщик Хенрик:
- Ты где шатался?
Жирный заворчал на меня:
- Я что, один их переваливать должен?
Ирка сказала:
- А я испугалась, что ты пропал - бежать хотела.
Она помогала Жирному вместо меня.
Я взялся за хвост ползуна - шерсть его была теплой, тело мягким. Он
все выскальзывал из рук.
- Они знают, что Кривой не любимец, - сказал я, повернувшись к Ирке.
Я ведь ни разу не признавался, что я - бывший любимец. Она и без меня
догадалась. Ей ничего не надо было объяснять.
- Теперь тебя ищут?
- Они сказали мадамке, что я должен быть здесь, на фабрике.
- Найдут, - сказала Ирка. - Уходить надо.
- Они и вас хотят убить.
- Когда?
- Через пять недель.
- Почему?
- Чтобы не рассказывали, где побывали, что кушали.
Мужики с дубинками снова устроили гонки за недобитой гусеницей -
ползун свалился на пол, и началась такая суматоха, что мы могли с Иркой
говорить спокойно, не опасаясь, что нас подслушают.
- Давай убежим, - сказал я.
- Обязательно убежим! Только погодим. У меня тут дела есть.
- Дела?
- А что, разве у человека не бывает дел?
- Они за мной придут!
- Пускай приходят, - сказала Ирка равнодушно. - Да не суетись ты, как
господская собачонка. Важно не когда приходят, а кто приходит. Подумай ты,
голова садовая, зачем мадамке тебя спонсорам сдавать. Она что-нибудь лучше
придумает.
- Они ее не будут допрашивать?
- Ты жизни не знаешь. И уж Машкиной жизни тем более.
Транспортер поехал вновь, выплевывая трупы гусениц, и я был вынужден
включиться в работу.
Человек ко всему привыкает. К жизни на кондитерской фабрике тоже
можно привыкнуть. К концу смены я уже не валился с ног от усталости, а
сохранил в себе достаточно сил, чтобы пойти по фабричным дворам и
закоулкам, разыскивая место, где можно убежать.
За фабричными корпусами тянулась изгородь из колючей проволоки. За
ней были бетонные корпуса, низкие, приземистые; там таились инкубаторы и
теплицы, где из яиц выводили гусениц, а потом подземными коридорами
подросших насекомых перевозили к нам в цех, на убой, оттуда - на разделку
и переработку. Фабрика у нас была не маленькая!
Я пошел вдоль изгороди. Все здесь было пропитано застарелым запахом
падали.
Изгородь кончалась у ворот. По ту сторону шел красный кирпичный
забор. Он был старый, кое-где верхние кирпичи выпали, и если бы отыскать
лестницу или хотя бы большой ящик, то можно будет перелезть через забор. Я
не задумывался над тем, что я буду делать, когда убегу с фабрики, - я
находился но власти страха. Мне казалось, что спонсоры вот-вот вернутся,
чтобы забрать меня с собой или пристрелить на месте.
Рассуждая так и крутя головой в поисках лестницы, я зашел в узкий
проход между забором и складом и тут услышал впереди голоса.
Я остановился.
- Ты с ней поговорил? - произнес женский голос.
Собеседники были отделены от меня высокой кучей ржавого металлолома.
- Она согласна отправить его к Маркизе. А что ты ей обещала?
- Мое дело.
- Она не обманет?
- Я ей достаточно пообещала.
Тут я узнал голос Ирки. Конечно, это голос Ирки! Я не узнал его сразу
только потому, что слова, произнесенные этим голосом, не могли
принадлежать жалкой бродяжке. Это были слова уверенной в себе особы. А кто
же второй?
Я подошел поближе и постарался заглянуть в щель между грудой железа и
кирпичной стеной.
Мужчина стоял ко мне спиной. В руке у него был хлыст, и он постукивал
им себя по ноге. Хлысты есть у надсмотрщиков и Лысого. Нет, это был не
Лысый. Для Лысого он слишком худ и мал ростом.
- Надо спешить, - сказала Ирка.
Я мог хорошо разглядеть ее, Ирка была серьезна. Она не стояла на
месте, а медленно ходила, как зверь, загнанный в клетку, - два шага
вправо, два шага влево.
- Завтра утром, - сказал мужчина с хлыстом. Он оглянулся и я узнал
Хенрика - нашего надсмотрщика.
- Кто его повезет? - спросила Ирка.
- Лысый. Кто же еще?
- А нельзя, чтобы ты?
- Нет, мадамка не согласится. Она только Лысому доверяет.
- Тут уж ничего не поделаешь. Мы не можем мадамке приказывать.
Просить можем, а приказывать - нет.
Они говорят обо мне! Как же я сразу не догадался! Они договорились с
Машкой-мадамкой, чтобы меня отсюда увезти.
Великое облегчение и благодарность к Ирке и Хенрику охватили меня. И
мне вовсе не было страшно, что везти меня к новому месту жительства должен
был Лысый. Как-нибудь справимся...
К Хенрику и Ирке спешил по проходу громоздкий мужчина, в котором я
узнал одного из мужиков, добивавших гусениц.
- Ну сколько тебя ждать! - накинулся на него Хенрик. Они сразу забыли
обо мне.
- Все в порядке. - Мужик тяжело дышал, будто бежал издалека.
- Говори.
- Ящики разгружали у первого блока. Сначала хорошо считали, а потом
