с дубинками, начинались ложи. Ложи были рассчитаны на существ, во много
раз превышающих людей. В этих ложах, одинаковые для человеческого глаза,
зеленые, в зеленых же обтягивающих костюмах, в окулярах, предохраняющих
глаза от яркого для спонсоров дневного света, сидели наши покровители -
хозяева Земли.
Должен признаться, что первым моим желанием было убежать в глубь
стадиона, спрятаться, затаиться - мне казалось, что своим острым взглядом,
преодолев зеленое поле, кто-либо из спонсоров увидит меня, узнает и
прикажет меня поймать и передать хозяевам для примерного наказания.
В то же время мой разум пытался бороться со страхом. Я понимал, что
вряд ли кто-нибудь на этом стадионе увидит и узнает меня среди рабов и
помощников гладиаторов, одетых как я, кое-как постриженных и не бритых.
Спонсоры сидели в два ряда - два ряда лож, два ряда зеленых чудовищ.
Раньше я не задумывался о том, чудовища спонсоры или красавцы.
Сейчас я увидел их другими глазами. Они и на самом деле более всего
были похожи на зеленых жаб ростом с бегемота. Рты у них узкие и большие:
как откроет, может положить арбуз как вишенку - я сам видел. А глаза
маленькие, спрятанные в мягкой складчатой ткани век. Почти все спонсоры
были в темных очках - ничтожных на лице, но придающих ему еще большую
неподвижность.
Выше лож никто уже не сидел - только под самым верхом маячили, широко
расставив ноги, особые милиционеры.
В центре трибуны, которая была с нашей стороны, располагался оркестр,
состоящий из людей. Как раз когда мы вышли, оркестр начал играть. Играл он
громко, но не очень стройно, стараясь изобразить популярную в последние
месяцы среди спонсоров песню "Сдвоим ряды!", которую всегда мурлыкала на
кухне госпожа Яйблочко, приготовляя нам с мужем ужин. При этом
воспоминании у меня вздрогнуло сердце и на глаза навернулась слеза. Где же
вы, - тихие мирные времена всеобщей любви и главное - надежности! Скажите,
зачем человеку свобода, если взамен он теряет ежедневный кусок домашней
колбасы?
Спонсоры зашевелились в своих ложах, некоторые стали подпевать
оркестру, другие переговаривались, а так как голоса у спонсоров куда
громче и резче, чем у людей, до меня доносились их слова, хоть я далеко не
все мог разобрать.
- Чего они там тянут?
- Если они не начнут, я самого советника выгоню на поле!
- Всегдашняя их бестолковость!
- А что сегодня будет на вечернем разводе?
- Я ему ответил: не суйся в мои дела, я тебе не младший патрульный...
- Ты чего к нам не заходишь? Я скучаю...
Слова эти были обыкновенными, и я впитывал голоса со странной смесью
неприязни и любви - язык спонсоров, родной для меня, казался благозвучным
и мелодичным, хотя мне приходилось видеть людей, которые готовы были
заткнуть уши при звуке их голосов.
На середину поля выехал небольшой открытый автокар, на платформе
которого стоял человек с микрофоном. Человек был одет в полосатый,
прилегающий к телу костюм, поверх которого - металлический жилет, на
голове кольчужная шапочка.
- Начинаем! - закричал человек, поднося микрофон ко рту. - Начинаем
товарищескую встречу между "Черными Тиграми" из Сокольников и "Богатырями"
из Мытищ!
Зрители в первых рядах начали кричать и хлопать в ладоши, будто им
объявили какую-то интересную новость, а спонсоры замолчали и замерли.
В проходе справа от нас открылись деревянные ворота, и оттуда выехали
мои новые товарищи - рыцари во главе с Муромцем. Их латы сверкали под
ярким солнцем, копья были подняты к небу.
Следом за рыцарями на арену вышли пешие воины с мечами и щитами. Я
узнал среди них Батыя и Гургена.
Кто же их противники?
И как бы в ответ на мой немой вопрос отворились ворота на другой
стороне стадиона, и оттуда появились совсем другие рыцари.
Как я жалел в тот момент, что не захотел читать старую книгу с
картинками, которую мы с Виком отыскали вместе с другими сокровищами в
подвале разрушенного дома на окраине нашего городка! Я отлично помнил
картинки в той книге. Они изображали рыцарей, несколько похожих на тех,
что составляли войско господина Ахмета. А вот те, другие, были одеты
совсем уж странно. На их головах красовались ведра с рогами. То есть
предметы, заменявшие им шлемы, более всего походили на ведра. Впереди в
ведрах были сделаны прорези для глаз. Их кольчуги прикрывались плащами,
белыми и длинными, на которых были нашиты кресты, но из-под плащей
высовывались ноги, обутые в железные чулки. Вот эти чудовища и вышли на
состязание с моими товарищами, которые мне казались куда более красивыми -
шлемы на них были коническими, и лишь вертикальная железная полоса,
предохраняющая нос, закрывала часть лица, тело было покрыто кольчужной
рубашкой, и на груди к ней были прикреплены небольшие щитки. Плащи у наших
были короткими, красными - я готов был любоваться нашими рыцарями.
Оба маленьких войска остановились, не доходя друг до друга, словно
изучая противника.
С трибун донеслись крики - люди, собравшиеся там, приветствовали
рыцарей.
Судья уверенно стоял на своей платформе, а ее водитель, видно опытный
в делах такого рода, вывел машину в центр поля. Судья поднял руку, дал
свисток, и его автокар быстро попятился.
Но никто из противников не сделал и шага вперед.
Они начали осыпать друг друга проклятиями и угрозами.
- Ты чего пришел? - кричал кому-то Добрыня. - Вали отсюда, пока цел!
- Поешь дерьма собачьего! - кричал в ответ человек в ведре с рогами.
Голос его из-под ведра доносился глухо. Его сосед, у которого тоже на
голове было ведро, но вместо бычьих рогов возвышался один - лосиный, бил
железными ногами по бокам тяжелого коня и монотонно вопил:
- Забью, заколю, затопчу!
В перебранку вмешались пешие воины.
- Берегись, сокольничья шваль! - кричал Батый.
- Молчи, желтопузый! - откликнулся вражеский рыцарь, одетый похуже
прочих, на ведро которого не хватило рогов, и потому он украсил шлем
граблями. - А то заткну тебе халяву.
- Что? Желтопузый? - возмущенный Батый кинулся на обидчика, хоть имел
лишь щит и копье, тогда как противник был вооружен мечом и закован в латы.
Остальные участники боя в дело пока не вступали, ждали, видно, исхода
поединка и подбадривали участников его, присоединив свои крики к воплям,
что неслись с трибун. Даже спонсоры, которые известны мне как крайне
сдержанные существа, начали колотить жесткими слоновьими лапами по
стальным загородкам своих лож.
Батый делал короткие выпады копьем и быстро отпрыгивал назад; более
тяжелый его противник топал за ним, рассчитывая поразить мечом, и если это
даже ему удавалось, Батый успевал подставить щит. Мне уже казалось, что
наш Батый сейчас вонзит копье в тело врага - и, что удивительно, мне уже
этого хотелось, как из толпы врагов выбежал еще один воин в круглом,
похожем на ночной горшок шлеме, и ударил Батыя сзади, Батыю пришел бы
конец, если бы Гурген не заметил этого выпада, - а он, как я понимаю, ждал
от врагов подобного коварства.
Гурген отбил удар, и стадион взревел - одни от радости, другие - от
огорчения.
В то время я еще не знал, что под трибунами есть кассы тотализатора,
и зрители делали ставки на всю команду или на некоторых ее воинов. Люди
ходили туда сами или посылали своих слуг, а спонсоры, которые,
оказывается, также участвовали в игре, но не могли ни по своему положению,
ни по размеру отправиться к кассе, обслуживались специальными гонцами,
которые дежурили за их ложами и по знаку того или иного спонсора бросались
к нему за указаниями. Я видел этих людей, но не мог понять их функций - я
принял их за консультантов, которые объясняют доверчивым и наивным
спонсорам смысл происходящего на поле.
Теперь уже на помощь к вражескому воину кинулись все его товарищи.
Лишь самые рослые и тяжело вооруженные всадники оставались на месте, следя
за происходящим и ожидая того момента, когда в бой вступят наши ветераны.
Вдруг я увидел, как конец меча коснулся обнаженной руки Батыя, и в
это же мгновение, будто воздух из воздушного шарика, из руки полилась
кровь. Батый выронил меч и пошатнулся. Один из рыцарей в ведре с орлиным
когтем кинулся к нему, чтобы нанести удар, но в бой ворвался Добрыня и
отвел удар, и сам стал сражаться с рыцарем. Оба тяжело дышали, и звон их
мечей долетал до нашего укрытия.
- Сюда! - закричал Фельдшер, выбегая на край поля и размахивая
тряпкой, чтобы привлечь внимание Батыя. Тот сообразил и побежал к нам. За
ним кинулся было чужой воин, но Батый был резвее, а Гурген, увидев это,
тоже вырвался из схватки и догнал воина, который был вынужден остановиться
и защищаться.
Прерывисто дыша, Батый добежал до нас и скрылся за деревянным щитом.
Предплечье было в крови, Батый морщился.
- Черт, - повторял он, - больно!
Фельдшер велел мне налить воды в таз, а сам намочил чистую тряпку и
начал вытирать кровь - к счастью, рана была длинная, но неглубокая, раб
натер ее квасцами и намочил йодом - Батый взвыл и чуть было не избил нас
здоровой рукой. Фельдшер перевязал руку.
- Теперь меч не смогу держать! - Батый ругался, Фельдшер насильно
посадил его на скамейку, откуда-то появился Прупис, спросил:
- Ты как?
Ответил раб:
- Ничего не задето. Через неделю заживет.
Прупис больше ничего не сказал и поспешил вокруг поля туда, куда
переместился центр боя.
Отвлекшись на раненого Батыя, я упустил тот момент, когда все воины
столпились, и затем каждый, найдя себе партнера, стал с ним сражаться.
Стадион ревел, спонсоры колотили по барьерам, агенты по ставкам носились
туда и сюда, а если прибавить к этому голоса продавцов мороженого и пива,
которые сновали по стадиону - угощали людей пивом, вы представляете,
пивом! - то можно представить, какой бедлам царил на стадионе.
Прозвучал свисток судьи.
Нехотя, с трудом переводя дух, бойцы прекратили бой. Оказалось,
сцепившись мечами, нанесли друг другу раны Добрыня и рыцарь с орлиной
лапой на шлеме. Обливаясь кровью, они упали друг на друга, будто сплелись
в любовном объятии, и когда судья остановил бой, он позволил Фельдшеру и
Прупису осмотреть рану. С другой стороны к рыцарю с орлиной лапой,
потерявшему шлем и оказавшемуся ярко-рыжим человеком, спешил врач или
тренер.
Прупис выпрямился и закричал, чтобы принесли носилки. Я был свободен,
так что подхватил носилки и побежал через поле.
Над полем висела тонкая светлая пыль. Мне пришлось пробегать совсем
рядом с врагами, и я услышал, как тяжело они дышат. Они совсем не
разговаривали - ни о победе, ни о раненых. Они ждали, когда можно будет
продолжать бой и надеялись, что пауза будет достаточно длинной, чтобы
отдохнуть.
Добрыня, видно, потерял сознание - он лежал в луже крови, и кровь
продолжала течь. Судья на своем автокаре подъехал близко и смотрел на нас
сверху. Прупис поднял голову и сказал судье:
- Не жилец!
Добрыня странно, тонко, по-детски простонал.
Я смотрел на его белое лицо и думал: тебе ведь была предсказана рана.
Что это - умение заглянуть в будущее или принесение в жертву?
- Что стоишь? - прикрикнул на меня Прупис. - Каждая секунда на счету!
Я тут же развернул носилки и поставил на землю.
- На мой взгляд, его рана не смертельная, - сказал подъехавший судья.
- Я тоже так думаю, - согласился Прупис.
- Тогда убирайте скорее вашего рыцаря, - сказал судья. - Пора
продолжать. Время идет.
- Ничего, продлите время.
- Публика сердится.
Только в этот момент я вновь услышал гул стадиона - он был иной:
