обидит полномочного торгового шефа, если заговорит о расписке.
- Вон!!! - вдруг гаркнул Персиков так страшно, что пианино в гостиной
начало издавать звук на тонких клавишах.
Гость исчез так, что дрожащий от ярости Персиков через минуту и сам
сомневался уже, был ли он или это галлюцинация.
- Его калоши?! - выл через минуту Персиков в передней.
- Они забыли, - отвечала дрожащая Марья Степановна.
- Выкинуть их вон!
- Куда же я их выкину. Они придут за ними.
- Сдать их в домовой кабинет. Под расписку. Чтоб не было духу этих
калош! В комитет! Пусть примут шпионские калоши!..
Марья Степановна, крестясь, забрала великолепные калоши и унесла их
на черный ход. Там постояла за дверью, а потом калоши спрятала в кладовку.
- Сдали? - бушевал Персиков.
- Сдала.
- Расписку мне.
- Да, Владимир Ипатьевич. Да неграмотный же председатель.
- Сию секунду. Чтоб. Была. Расписка. Пусть за него какой-нибудь
грамотный сукин сын распишется!
Марья Степановна только покрутила головой, ушла и вернулась через 1/4
часа с запиской:
"Получено в фонд от проф. Персикова 1 (одна) па кало. Колесов"
- А это что?
- Жетон-с.
Персиков жетон истоптал ногами, а расписку спрятал под пресс. Затем
какая-то мысль омрачила его крутой лоб. Он бросился к телефону,
вытрезвонил Панкрата в институте и спросил у него: "Все ли благополучно?"
Панкрат нарычал что-то такое в трубку, из чего можно было понять, что, по
его мнению, все благополучно. Но Персиков успокоился только на одну
минуту. Хмурясь, он уцепился за телефон и наговорил в трубку такое:
- Дайте мне эту, как ее, лубянку. Мерси... Кому тут из вас надо
сказать... у меня тут какие-то подозрительные субъекты в калошах ходят,
да... Профессор IV университета Персиков...
Трубка вдруг резко оборвала разговор, Персиков отошел, ворча сквозь
зубы какие-то бранные слова.
- Чай будете пить, Владимир Ипатьевич? - робко осведомилась Марья
Степановна, заглянув в кабинет.
- Не буду я пить никакого чаю... мур-мур-мур, и черт их всех
возьми... как взбесились, все равно...
Ровно через десять минут профессор принимал у себя в кабинете новых
гостей. Один из них приятный, круглый и очень вежливый, был в скромном,
защитном военном френче и рейтузах. На носу у него сидело, как хрустальная
бабочка, пенсне. Вообще он напоминал ангела в лакированных сапогах.
Второй, низенький, страшно мрачный был в штатском, но штатское на нем
сидело так, словно оно его стесняло. Третий гость вел себя особенно, он не
вошел в кабинет профессора, а остался в полутемной передней. При этом
освещенный и пронизанный стручками табачного дыма кабинет был ему насквозь
виден. На лице этого третьего, который был тоже в штатском, красовалось
дымчатое пенсне.
Двое в кабинете совершенно замучили Персикова, рассматривая визитную
карточку, расспрашивая о пяти тысячах и заставляя описывать наружность
гостя.
- Да черт его знает, - бубнил Персиков, - ну противная физиономия.
Дегенерат.
- А глаз у него не стеклянный? - спросил маленький хрипло.
- А черт его знает. Нет, впрочем, не стеклянный, бегают глаза.
- Рубинштейн? - вопросительно и тихо отнесся ангел к штатскому
маленькому. Но тот хмуро и отрицательно покачал головой.
- Рубинштейн не даст без расписки, ни в коем случае, забурчал он, -
это не Рубинштейнова работа. Тут кто-то покрупнее.
История о калошах вызвала взрыв живейшего интереса со стороны гостей.
Ангел молвил в телефон домовой конторы только несколько слов:
"Государственное политическое управление сию минуту вызывает секретаря
домкома Колесова в квартиру профессора Персикова с калошами", - и Колесов
тотчас, бледный, появился в кабинете, держа калоши в руках.
- Васенька! - негромко окликнул ангел того, который сидел в передней.
Тот вяло поднялся и словно развинченный плелся в кабинет. Дымчатые стекла
совершенно поглотили его глаза.
- Ну? - спросил он лаконически и сонно.
- Калоши.
Дымные глаза скользнули по калошам и при этом Персикову почудилось,
что из-под стекол вбок, на одно мгновенье, сверкнули вовсе не сонные, а
наоборот изумительно колючие глаза. Но они моментально угасли.
- Ну, Васенька?
Тот, кого называли Васенькой, ответил вялым голосом:
- Ну что тут, ну. Пеленжковского калоши.
Немедленно фонд лишился подарка профессора Персикова. Калоши исчезли
в газетной бумаге. Крайне обрадовавшийся ангел во френче встал и начал
жать руку профессору, и даже произнес маленький спич, содержание которого
сводилось к следующему: это делает честь профессору... Профессор может
быть спокоен... больше никто его не потревожит, ни в институте, ни дома...
меры будут приняты, камеры его в совершеннейшей безопасности...
- А нельзя ли, чтобы вы репортеров расстреляли? - спросил Персиков,
глядя поверх очков.
Этот вопрос развеселил чрезвычайно гостей. Не только хмурый
маленький, но даже дымчатый улыбнулся в передней. Ангел, искрясь и сияя,
объяснил... что пока, гм... конечно, это было бы хорошо... о, видите ли,
все-таки пресса... хотя, впрочем, такой проект уже назревает в Совете
труда и обороны... честь имеем кланяться.
- А это что за каналья у меня была?
Тут все перестали улыбаться и ангел ответил уклончиво, что это так,
какой-нибудь мелкий аферист, не стоит обращать внимания... тем не менее он
убедительно просит гражданина профессора держать в полной тайне
происшествие сегодняшнего вечера, и гости ушли.
Персиков вернулся в кабинет, к диаграммам, но заниматься ему все-таки
не пришлось. Телефон выбросил огненный кружочек и женский голос предложил
профессору, если он желает жениться на вдове интересной и пылкой, квартиру
в семь комнат. Персиков завыл в трубку:
- Я вам советую лечиться у профессора Россолимо... - И получил второй
звонок.
Тут Персиков совершенно обмяк, потому, что лицо, достаточно известное
звонило из Кремля, долго и сочувственно расспрашивало Персикова о его
работе и изъявило желание навестить лабораторию. Отойдя от телефона
Персиков вытер лоб и трубку снял. Тогда в верхней квартире загремели
страшные трубы и полетели вопли Валькирий, - радиоприемник у директора
суконного треста принял вагнеровский концерт в Большом театре. Персиков
под вой и грохот, сыплющийся с потолка, заявил Марье Степановне, что он
уедет из Москвы, что он будет судиться с директором, что он сломает ему
этот приемник, потому, что, очевидно, задались целью его выжить вон. Он
разбил лупу и лег спать в кабинете на диване и заснул под нежные переборы
клавишей знаменитого пианиста, прилетевшие из Большого театра.
Сюрпризы продолжались и на следующий день. Приехав на трамвае к
институту, Персиков застал на крыльце неизвестного ему гражданина в модном
зеленом котелке. Тот внимательно оглядел Персикова, но не отнесся к нему
ни с какими вопросами и поэтому Персиков его стерпел. Но в передней
института, кроме растерянного Панкрата, навстречу Персикову поднялся
второй котелок и вежливо его приветствовал:
- Здравствуйте, гражданин профессор.
- Что вам надо? - страшно спросил Персиков, сдирая при помощи
Панкрата с себя пальто. Но котелок быстро утихомирил Персикова, нежнейшим
голосом нашептав, что профессор напрасно беспокоится. Он, котелок, именно
затем здесь и находится, чтобы избавить профессора от всяких назойливых
посетителей... что профессор может быть спокоен не только за двери
кабинета, но даже и за окна. Засим неизвестный отвернул на мгновение борт
пиджака и показал профессору какой-то значок.
- Гм... однако, у вас здорово поставлено дело, - промычал Персиков и
прибавил наивно, - а что вы здесь будете есть?
На это котелок усмехнувшись объяснил, что его будут сменять.
Три дня после этого прошли великолепно. Навещали профессора два раза
из Кремля, да один раз были студенты, которых Персиков экзаменовал.
Студенты порезались все до единого, и по их лицам было видно, что теперь
уже Персиков возбуждает в них просто суеверный ужас.
- Поступайте в кондуктора! Вы не можете заниматься зоологией, -
неслось из кабинета.
- Строг? - спрашивал котелок у Панкрата.
- У, не приведи Бог, - отвечал Панкрат, - ежели какой-нибудь и
выдержит, выходит, голубчик, из кабинета и шатается. Семь потов с него
сойдет. И сейчас в пивную.
За всеми этими делишками профессор не заметил трех суток, но на
четвертые его вновь вернули к действительной жизни, и причиной этого был
тонкий и визгливый голос с улицы.
- Владимир Ипатьич! - прокричал голос в открытое окно кабинета с
улицы Герцена. Голосу повезло: Персиков слишком переутомился за последние
дни. В этот момент он как раз отдыхал, вяло и расслабленно смотрел глазами
в красных кольцах и курил в кресле. Он больше не мог. И поэтому даже с
некоторым любопытством выглянул в окно и увидал на тротуаре Альфреда
Бронского. Профессор сразу узнал титулованного обладателя карточки по
остроконечной шляпе и блокноту. Бронский нежно и почтительно поклонился
окну.
- Пару минуточек, дорогой профессор, - заговорил Бронский, напрягая
голос, с тротуара, - я только один вопрос и чисто зоологический. Позвольте
предложить?
- Предложите, - лаконически и иронически ответил Персиков и подумал:
"Все-таки в этом мерзавце есть что-то американское".
- Что вы скажете за кур, дорогой профессор? - крикнул Бронский,
сложив руки щитком.
Персиков изумился. Сел на подоконник, потом слез, нажал кнопку и
закричал, тыча пальцем в окно:
- Панкрат, впусти этого, с тротуара.
Когда Бронский появился в кабинете, Персиков настолько простер свою
ласковость, что рявкнул ему:
- Садитесь!
И Бронский, восхищенно улыбаясь, сел на винтящийся табурет.
- Объясните мне, пожалуйста, - заговорил Персиков, - вы пишите там в
этих ваших газетах?
- Точно так, - почтительно ответил Альфред.
- И вот мне непонятно, как вы можете писать, если вы не умеете даже
говорить по-русски. Что это за "пара минуточек" и "за кур"? Вы, вероятно,
хотели спросить "насчет кур"?
Бронский почтительно рассмеялся:
- Валентин Петрович исправляет.
- Кто это такой Валентин Петрович?
- Заведующий литературной частью.
- Ну, ладно. Я, впрочем, не филолог. В сторону вашего Петровича! Что
именно вам желательно знать насчет кур?
- Вообще все, что вы скажете, профессор.
Тут Бронский вооружился карандашом. Победные искры взметнулись в
глазах Персикова.
- Вы напрасно обратились ко мне, я не специалист по пернатым. Вам
лучше всего было бы обратиться к Емельяну Ивановичу Португалову, в I
университете. Я лично знаю весьма мало...
Бронский восхищенно улыбнулся, давая понять, что он понял шутку
дорогого профессора. "Шутка - мало!" - черкнул он в блокноте.
- Впрочем, если вам интересно, извольте. Куры или гребеньчатые... Род
птиц из отряда куриных. Из семейства фазановых... - заговорил Персиков
громким голосом, и глядя не на Бронского, а куда-то в даль, перед ним
подразумевались тысяча человек, - ...из семейства фазановых... фазианидэ.
Представляют собою птиц с мясисто-кожным гребнем и двумя лопастями под
нижней челюстью... гм... хотя, впрочем, бывает и одна в середине
подбородка... Ну, что же еще. Крылья короткие и округленные... Хвост
средней длины, несколько ступенчатый, даже, я бы сказал, крышеобразный,
средние перья серпообразно изогнуты... Панкрат... принеси из модельного
кабинета модель номер 705, разрезной петух... впрочем, вам это не нужно?..
