смутно прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а
может быть, чего-то не дослушал.
Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение,
как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необ"ясненной,
ибо не могла же ее об"Яснить мелькнувшая как молния и тут же
погасшая какая-то короткая другая мысль: "бессмертие... Пришло
бессмертие..." Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокура-
тор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его по-
холодеть на солнцепеке.
- Хорошо, - сказал пилат, - да будет так.
Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился
происшедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали
кипарисы, окаймляющие вернюю террасу, и гранатовое дерево, и
белая статуя в зелени, да и сама зелень. Поплыла вместо этого
всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли и дви-
нулись куда-то, а вместе с ними двинулся и сам пилат. Теперь
его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев, гнев бес-
силия.
- Тесно мне, - вымолвил пилат, - тесно мне!
Он холодною влажною рукою рванул пряжку с ворота плаща, и
та упала на песок.
- Сегодня душно, где-то идет гроза, - отозвался каифа, не
сводя глаз с покрасневшего лица прокуратора и предвидя все му-
ки, которые еще предстоят. "О, какой страшный месяц нисан в
этом году!"
- Нет, - сказал пилат, - это не оттого, что душно, а тесно
мне стало с тобой, каифа, - и, сузив глаза, пилат улыбнулся и
добавил:- побереги себя, первосвященник.
Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ра-
нее прокуратор, он выразил на своем лице удивление.
- Что слышу я, прокуратор?- Гордо и спокойно ответил ка-
ифа, - ты угрожаешь мне после вынесенного приговора, утвержден-
ного тобою самим? Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что
римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь ска-
зать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон?
Пилат мертвыми глазами посмотрел на первосвященника и,
оскалившись, изобразил улыбку.
- Что ты, первосвященник! Кто же может услышать нас сейчас
здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого
сегодня казнят? Мальчик ли я, каифа? Знаю, что говорю и где
говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не прони-
кнет ни в какую щель! Да не только мышь, не проникнет даже
этот, как его... Из города кириафа. Кстати, ты знаешь такого
первосвященник? Да...Если бы такой проник сюда он горько по-
жалел бы себя, в этом ты мне, конечно, поверишь? Так знай же,
что не будет тебе, первосвященник покоя! Ни тебе, ни народу
твоему, - и пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пы-
лал храм, - это я тебе говорю- пилат понтийский, всадник золо-
тое копье!
- Знаю, знаю!- Бесстрашно ответил чернобородый каифа, и
глаза его сверкнули. Он вознес руку к небу и продолжал:- знает
народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много
мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит
его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от
губителя пилата!
- О нет!- Воскликнул пилат, и с каждым словом ему станови-
лось все легче и легче: не нужно было больше притворяться, не
нужно было подбирать слова, - слишком много ты жаловался кесарю
на меня, и настал теперь мой час, каифа! Теперь полетит весть
от меня, да не наместнику в антиохию и не в рим, а прямо на
капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятеж-
ников в ершалаиме прячете от смерти. И не водою из соломонова
пруда, как хотел я для ващей пользы, напою я тогда ершалаим!
Нет, не водою! Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со
стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось,
видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! Вспо-
мни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в
ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион фуль-
мината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький
плач и стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного вар-раввана и
пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною пропове-
дью !
Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели он
подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил:
- веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь?
Нет не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в
ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его
выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и
подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский,
покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слы-
шишь, пилат?- И тут каифа грозно поднял руку:- прислушайся,
прокуратор!
Каифа смолк, и прокуратор услыхал опять как бы шум моря,
подкатывающего к самым стенам сада ирода великого. Этот шум
поднимался снизу к ногам и в лицо прокуратору. А за спиной у
него, там, за крыльями дворца, слышались тревожные трубные си-
гналы, тяжкий хруст сотен ног, железное бряцание, - тут проку-
ратор понял, что римская пехота уже выходит, согласно его при-
казу, стремясь на страшный для бунтовщиков и разбойников пред-
смертный парад.
- Ты слышишь, прокуратор?- Тихо повторил первосвященник, -
неужели ты скажешь мне, что все это, - тут первосвященник под-
нял обе руки, и темный капюшон свалился сголовы каифы, - вызвал
жалкий разбойник вар-равван?
Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холод-
ный лоб, поглядел на землю, потом, прищурившись в, небо, уви-
дел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень
каифы совсем с"ежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и рав-
нодушно:
- дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем
надо продолжать.
В изысканных выражениях извинившись перед первосвященником,
он попросил его присесть на скамью в тени магнолии и обождать,
пока он вызовет остальных лиц, нужных для последнего краткого
совещания, и отдаст еще одно распоряжение, связанное с казнью.
Каифа вежливо поклонился, приложив руку к сердцу, и остался
в саду, а пилат вернулся на балкон. Там ожидавшему его секрета-
рю он велел пригласить в сад легата легиона, трибуна когорты, а
также двух членов синедриона и начальника храмовой стражи, ожи-
давших вызова на следующей нижней террасе сада в круглой бе-
седке с фонтаном. К этому пилат добавил, что он тотчас выйдет и
сам, и удалился внутрь дворца.
Пока секретарь собирал совещание, прокуратор в затененной
от солнца темными шторами комнате имел свидание с каким-то че-
ловеком, лицо которого было наполовину прикрыто капюшоном, хотя
в комнате лучи солнца и не могли его беспокоить. Свидание это
было чрезвычайно кратко. Прокуратор тихо сказал человеку не-
сколько слов, после чего он удалился, а пилат через колоннаду
прошел в сад.
Там в присуствии всех, кого он желал видеть, прокуратор
торжественно и сухо подтвердил, что он утверждает смертный при-
говор иешуа га-ноцри, и официально осведомился у членов сине-
дриона о том, кого из преступников угодно оставить в живых.
Получив ответ, что это - вар-равван, прокуратор сказал:
- очень хорошо, - и велел секретарю тут же занести это в
протокол, сжал в руке поднятую секретарем с песка пряжку и тор-
жественно сказал:- пора!
Тут все присутствующие тронулись вниз по широкой мраморной
лестнице меж стен роз, источавших одуряющий аромат, спускаясь
все ниже и ниже к дворцовой стене, к воротам, выходящим на
большую гладко вымощенную площадь, в конце которой виднелись
колонны и статуи ершалаимского ристалища.
Лишь только группа, выйдя из сада на площадь, поднялась на
обширный царящий над площадью каменный помост, пилат, оглядыва-
ясь сквозь прищуренные веки, разобрался в обстановке. То про-
странство, которое он только что прошел, то есть пространство
от дворцовой стены до помоста, было пусто, но зато впереди себя
пилат площади уже не увидел - ее с"Ела толпа. Она залила бы и
самый помост, и то очищенное пространство, если бы тройной ряд
себастийских солдат по левую руку пилата и солдат итурейской
вспомогательной когорты по правую - не держал ее.
Итак, пилат поднялся на помост, сжимая машинально в кулаке
ненужную пряжку и щурясь. Щурился прокуратор не оттого, что
солнце жгло ему глаза, нет! Он не хотел почему-то видеть группу
осужденных, которых, как он прекрасно знал, сейчас вслед за ним
возводят на помост.
Лишь только белый плащ с багряной подбивкой возник в высоте
на каменном утесе над краем человеческого моря, незрячему пила-
ту в уши ударила звуковая волна: "га-а-а..." Она началась не-
громко, зародившись где-то вдали у гипподрома, потом стала гро-
моподобной и, продержавшись несколько секунд, начала спадать.
"Увидели меня", - Подумал прокуратор. Волна не дошла до низшей
точки и неожиданно опять стала опять вырастать и, качаясь, под-
нялась выше первой, и на второй волне, как на морском валу
вскипает пена, вскипел свист и отдельные, сквозь гром раз-
личимые, женские стоны. "Это их ввели на помост...- Подумал
пилат, - а стоны оттого, что задавили нескольких женщин, когда
толпа подалась вперед".
Он выждал некоторое время, зная, что никакою силой нельзя
заставить умолкнуть толпу, пока она не выдохнет все, что на-
копилось у нее внутри, и не смолкнет сама.
И когда этот момент наступил, прокуратор выбросил вверх
правую руку, и последний шум сдуло с толпы.
Тогда пилат набрал, сколько мог, горячего воздуха в грудь и
закричал, и сорванный его голос понесло над тысячами голов:
- именем кесаря императора !
Тут в уши ему ударил несколько раз железный рубленый крик-
в когортах, взбросив вверх копья и значки, страшно прокричали
солдаты:
- да здравствует кесарь!
Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце. Под веками
у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг, и над
толпою полетели хриплые арамейские слова:
- четверо преступников, арестованных в ершалаиме за убийст-
ва, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры,
приговорены к позорной казни - повешению на столбах ! И казнь
сейчас совершится на лысой горе! Имена преступников - дисмас,
гестас, вар-равван и га-ноцри. Вот они перед вами!
Пилат указал вправо рукой, не видя никаких преступников, но
зная, что они там, на месте, где им нужно быть.
Толпа ответила длинным гулом, как бы удивления или облег-
чения. Когда же он потух, пилат продолжал:
- но казнены из них будут только трое, ибо, согласно закону
и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осужденных, по вы-
бору малого синедриона и по утверждению римской власти, велико-
душный кесарь император возвращает его презренную жизнь!
Пилат выкрикивал слова и в то же время слушал, как на смену
гулу идет великая тишина. Теперь ни вздоха, ни шороха не до-
носилось до его ушей, и даже настало мгновение, когда пилату
показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город
умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упер-
шись лицом в небо. Пилат еще придержал тишину, а потом начал
выкрикивать:
- имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу...
Он сделал еще одну паузу, задерживая имя, проверяя, все ли
сказал, потому что знал, что мертвый город воскреснет после
произнесения имени счастливца и никакие дальнейшие слова слышны
быть не могут.
"Все?- Беззвучно шепнул себе пилат, - все. Имя!"
И, раскатив букву "р" Над молчащим городом, он прокричал:
- вар-равван!
Тут ему показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и
залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны,
хохот и свист.
Пилат повернулся и пошел по мосту назад к ступеням, не гля-
дя ни на что, кроме разноцветных шашек настила под ногами, что-
бы не оступиться. Он знал, что теперь у него за спиною на по-
