- Я тебе могу впендюрить, - сказал Лео, - так, что заплачешь.
- А можно посмотреть? - рассмеявшись, спросил Дэйл.
- Нечего там будет смотреть, - сказала Салли. - Пошли. Шевелитесь.
Они встали и зашагали к трассе. Идти до нее было десять минут.
Выбравшись на бетонку, Салли встала и вытянула большой палец. Лео с Дэйлом
остались в стороне, чтоб не заметили. Они забыли про вьетконговский флаг.
Они оставили его возле сортировочной станции. Он валялся в грязи около
железнодорожного полотна. Война продолжалась. Семь рыжих муравьев крупной
породы ползли по флагу.
ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ СОЧИНИТЬ РАССКАЗ О ЛЮБВИ
Марджи собиралась на свиданку с этим парнем но пути к ней этот парень
встретил другого парня в кожаной куртке и парень в кожаной куртке
распахнул свою кожаную куртку и показал ее парню свои сиськи поэтому ее
парень приехал к Марджи и сказал что на свиданку прийти не сможет потому
что парень в кожаной куртке показал ему свои сиськи и он теперь собирается
этого парня отъебать. Поэтому Марджи отправилась повидать Карла. Карл был
дома, она села и сказала Карлу:
- Этот парень собирался пригласить меня в кафе где столики стоят
снаружи и мы собирались пить вино и разговаривать, просто пить вино и
разговаривать, вот и все, ничего больше, но по пути сюда этот парень
встретил другого парня в кожаной куртке и парень в кожаной куртке показал
этому парню свои сиськи и теперь этот парень собирается отъебать парня в
кожаной куртке, поэтому ни столика, ни вина, ни разговоров мне не светит.
- Я не могу писать, - промолвил Карл. - Ушло.
Затем он встал и вышел в ванную, закрыл за собой дверь и посрал. Карл
ходил срать четыре-пять раз в день. Больше делать было нечего. Он принимал
пять-шесть ванн в день. Делать больше нечего было. Напивался он по тем же
самым причинам.
Марджи услышала шум воды из бачка. Потом Карл вышел.
- Человек просто не может писать по восемь часов в день. Он даже не
может писать каждый день или каждую неделю. Полная засада. Ничего не
остается делать - только ждать.
Карл подошел к холодильнику и вернулся с шестериком Мичелоба. Открыл
бутылочку.
- Я величайший писатель в мире, - сказал он. - А ты знаешь, как это
сложно?
Марджи не ответила.
- Я чувствую, как по мне всему боль ползает. Будто вторая кожа. Хорошо
бы ее сбросить, как змее.
- Так ложись на ковер и попробуй.
- Слушай, - спросил он, - а где я с тобой познакомился?
- В забегаловке у Барни.
- Н-да, тогда кое-что ясно. Выпей пива.
Карл открыл бутылку и передал ей.
- Ага, - сказала Марджи, - я знаю. Тебе нужно одиночество. Тебе
необходимо быть одному. Только когда тебе хочется или когда мы ругаемся,
ты садишься на телефон.
Говоришь, что я тебе нужна. Говоришь, что с бодуна помираешь. Ты быстро
слабеешь.
- Я быстро слабею.
- И ты со мной такой скучный, ты никогда не загораешься. Вы, писатели,
такие...
драгоценные... вы людей терпеть не можете. Человечество смердит,
правильно?
- Правильно.
- Но всякий раз, когда мы ругаемся, ты начинаешь закатывать эти
гигантские балехи на четыре дня. И тут ты вдруг становишься остроумным,
таким ГОВОРЛИВЫМ!
Ты внезапно полон жизни, болтаешь, танцуешь, поешь. Пляшешь на кофейном
столике, швыряешь бутылки в окно, играешь Шекспира целыми актами. Внезапно
ты жив - когда меня нет. О, я об этом слышу!
- Мне не нравятся вечеринки. Особенно я не люблю людей на вечеринках.
- Для парня, который не любит вечеринки, ты определенно закатываешь их
больше, чем достаточно.
- Послушай, Марджи, ты не понимаешь. Я больше не могу писать. Сдох. Я
где-то не туда свернул. Где-то я умер среди ночи.
- Ты умрешь только одним способом - от одного из своих здоровенных
бодунов.
- Джефферс сказал, что даже самые сильные люди попадают в капканы.
- Кто такой Джефферс?
- Мужик, превративший Большой Сюр в ловушку для туристов.
- Что ты собирался делать сегодня вечером?
- Слушать песни Рахманинова.
- А это еще кто?
- Мертвый русский.
- Ты посмотри на себя. Ты просто сидишь.
- Я жду. Некоторые парни ждут по два года. Иногда это так и не
возвращается.
- А если никогда не вернется?
- Тогда я просто надену башмаки и спущусь на Главную Улицу.
- Почему ты не устроишься на приличную работу?
- Приличных работ не бывает. Если у писателя не получается жить
творчеством, он покойник.
- Ох, да ладно тебе, Карл! У миллиардов людей в мире не получается жить
творчеством. Ты хочешь сказать, что они покойники?
- Да.
- А у тебя - душа? Ты - один из немногих, у кого есть душа?
- Похоже, что так.
- Похоже, что так! Ты со своей пишущей машиночкой! Ты со своими
крохотными чеками! Да моя бабушка больше тебя зарабатывает!
Карл откупорил следующую бутылку пива.
- Пиво! Пиво! Ты со своим проклятым пивом! Оно даже в рассказах твоих
есть!
"Марти поднес ко рту бутылку пива. Он оторвал от нее взгляд, и тут в
бар вошла эта крупная блондинка и села рядом с ним..." Ты прав. Ты
кончился. Твой материал ограничен, очень ограничен. Ты не можешь написать
рассказ о любви, ты не можешь написать приличную любовную историю.
- Ты права, Марджи.
- Если человек не может написать любовную историю, он бесполезен.
- А ты их сколько написала?
- Я не претендую на то, чтоб быть писателем.
- Зато, - произнес Карл, - ты, кажется, становишься в позу чертовского
литературного критика.
Вскоре после этого Марджи ушла. Карл сидел и пил оставшееся пиво. Это
правда, умение писать его оставило. Нескольких врагов-подпольщиков
осчастливил. Теперь смогут вырасти на одно деление. Смерть их радует, будь
они хоть в подполье, хоть сверху. Он вспомнил Эндикотта, как тот сидит и
разглагольствует:
- Ну что, Хемингуэя нет, Дос-Пассоса нет, Пэтчена нет, Паунда нет,
Берримен с моста прыгнул... все выглядит лучше, лучше и лучше.
Зазвонил телефон. Карл снял трубку.
- Мистер Гэнтлинг?
- Да? - ответил он.
- Мы хотели поинтересоваться, не сможете ли вы почитать в Колледже
Фэйрмаунт?
- Ну, смог бы, какого числа?
- Тридцатого, следующего месяца.
- Мне кажется, я тогда ничем не занят.
- Наш обычный гонорар - сто долларов.
- Обычно я получаю сто пятьдесят. Гинзберг получает тысячу.
- Так то Гинзберг. Мы можем предложить только сто.
- Хорошо.
- Прекрасно, мистер Гэнтлинг. Мы пришлем вам подробности письмом.
- Как насчет дороги? Дьявольски далеко к вам добираться.
- Ладно, двадцать пять долларов на дорогу.
- Договорились.
- Вы не согласились бы побеседовать со студентами на занятиях?
- Нет.
- Будет бесплатный обед.
- Принимаю.
- Прекрасно, мистер Гэнтлинг, мы с нетерпением ждем вас на кампусе.
- До свидания.
Карл походил по комнате. Посмотрел на пишущую машинку. Вставил в нее
листок бумаги, затем поразглядывал девчонку в изумительно коротенькой
мини-юбке, проходившую мимо окна. Потом начал печатать:
"Марджи собиралась на свиданку с этим парнем но пути к ней этот парень
встретил другого парня в кожаной куртке и парень в кожаной куртке
распахнул свою кожаную куртку и показал ее парню свои сиськи поэтому ее
парень приехал к Марджи и сказал что на свиданку прийти не сможет потому
что парень в кожаной куртке показал ему свои сиськи..."
Карл поднес к губам пиво. Хорошо было писать снова.
ПОМНИШЬ ПЁРЛ-ХАРБОР?
Нам приходилось прогуливаться во дворе дважды в день - в середине утра
и в середине дня. Делать особо было нечего. Люди становились друзьями на
основе того, что привело их в тюрьму. Как сказал мой сокамерник Тэйлор,
насильники детей и случаи непристойного обнажения находятся в самом низу
социального порядка, а крупные мошенники и главари рэкета - на самом верху.
На прогулочном дворе Тэйлор со мной не разговаривал. Он прохаживался
взад-вперед со своим крупным мошенником. Я сидел в одиночестве. Некоторые
парни сворачивали шаром рубашку и играли в мяч. Казалось, им нравится.
Средств развлечения заключенных явно было немного.
Я сидел. Вскоре заметил скучковавшуюся группу. Они играли в кости. Я
поднялся и подошел. У меня оставалось немного меньше доллара мелочи.
Посмотрел, как несколько раз катнули. Хозяин костей взял несколько конов
подряд. Я почувствовал, что его удача на этом кончится и поставил против
него. Он обосрался. Я заработал четвертачок.
Всякий раз, когда кому-нибудь начинало везти, я отваливал, пока не
прикидывал, что вот сейчас его веревочка разовьется. И тут ставил против
него. Я заметил, что остальные мужики ставили на каждый кон. Я же поставил
шесть раз и пять из них выиграл. Затем нас загнали обратно в камеры. Я
опережал на доллар.
На следующее утро я встрял в игру пораньше и за утро сделал 2.25, а за
день - 1.75. Когда игра закончилась, ко мне подошел этот пацан:
- У вас, кажется, ништяк идет, мистер.
Я дал пацану 15 центов. Он ушел вперед. Со мной поравнялся еще один
мужик:
- Ты что-нибудь давал этому сукиному сыну?
- Ага. 15 центов.
- Он каждый раз с кона срывает. Не давай ему ничего.
- Я не заметил.
- Точно. Рвет с кона. Своего не упустит.
- Понаблюдаю за ним завтра.
- А кроме этого, он сидит за непристойное обнажение, мать его.
Показывал пипиську маленьким девочкам.
- Ага, - ответил я. - Терпеть не могу таких хуесосов.
Пища была паршивой. Как-то вечером после ужина я упомянул Тэйлору, что
выигрываю в кости.
- А знаешь, - сказал он, - ты ведь можешь еду себе здесь покупать,
хорошую еду.
- Как?
- Когда гасят свет, приходит повар. Ты получаешь то же, что ест
начальник тюрьмы, самое лучшее. Десерт, все дела. Повар хороший. Начальник
его здесь поэтому и держит.
- Сколько нам будет стоить пара ужинов?
- Дай ему дайм. Не больше пятнадцати центов.
- И все?
- Если дашь больше, он подумает, что ты осел.
- Ладно. Пятнадцать центов.
Тэйлор договорился. На следующую ночь, когда вырубили свет, мы сидели,
ждали повара и давили клопов, одного за другим.
- Этот повар пришил двоих. Клевый сукин сын, но гад порядочный. Грохнул
одного, отсидел червонец, откинулся и через два-три дня грохнул второго.
Здесь вообще-то пересылка, но начальник держит его тут постоянно, потому
что он - хороший повар.
Мы услышали, как кто-то подходит. Повар. Я встал, и он просунул нам
пищу. Я отнес ее на стол, затем вернулся к двери камеры. Действительно
здоровый сукин сын, двоих укокошил. Я дал ему 15 центов.
- Спасибо, приятель, мне завтра тоже приходить?
- Каждый вечер.
Мы с Тэйлором сели ужинать. Все лежало на тарелках. Кофе был хорош и
горяч, мясо - ростбиф - нежное. Пюре, зеленый горошек, бисквиты, подливка,
масло и яблочный пирожок. Я так хорошо не ел лет пять.
- Однажды этот повар моряку в шоколадный цех заехал. Так его отхарил,
что тот ходить не мог. Моряка пришлось госпитализировать.
Я набрал полный рот пюре с подливкой.
- Да ты не волнуйся, - успокоил меня Тэйлор. - Ты такой урод, что тебя
никому ебать не захочется.
- Я больше беспокоюсь, как бы себе чутка ухватить.
- Ладно, я этих обсосов тебе покажу. Некоторые уже заняты, некоторые -
нет.
- Жратва хорошая.
- Говна не держим. Тут есть два вида петушни. Те, что сели пидорами, и
те, кого в тюрьме опустили. Пятерок никогда не хватает, поэтому парням
приходится лишних себе прихватывать, чтоб потребности удовлетворять.
- Разумно.
- Тюремная петушня обычно слегка с прибабахом, поскольку им по голове
сильно стучат. Сначала они ерепенятся.
- Во как?
- Ага. А потом смекают, что лучше быть живым пинчем, чем дохлой целкой.
Мы доели ужин, разошлись по люлькам, посражались с клопами и
попробовали заснуть.
Каждый день я продолжал выигрывать в кости. Я начал ставить потяжелее,
но все равно выигрывал. Жизнь в тюряге становилась все лучше и лучше.
Однажды мне запретили прогулку. Навестить меня пришли два агента ФБР. Они