начала царапать и бить его. Манекен опрокинулся и ударился о стену. Бренда
выскочила за дверь, прыгнула в машину и с диким ревом стартанула. Она
врезалась в бок стоявшего автомобиля, резко отвернула, уехала.
Роберт подошел к Стелле. Голова оторвалась и закатилась под стул. На
полу остались дорожки чего-то белого, похожего на мел. Одна рука
болталась, сломанная, торчали две проволоки. Роберт сел на стул. Просто
посидел. Потом встал, зашел в ванную, постоял там минутку и снова вышел.
Постоял в прихожей.
Оттуда виднелась голова под стулом. Он начал всхлипывать. Ужасно. Он не
знал, что делать. Он вспомнил, как хоронил мать и отца. Но сейчас все
по-другому. Все иначе. Он просто стоял в прихожей, вздыхал, ждал. Оба
глаза Стеллы были открыты, холодны и прекрасны. Они смотрели прямо на него.
ПАРА ПЬЯНЧУГ
Мне уже было за 20, и хотя я сильно пил и почти не ел, но был
по-прежнему силен.
Я имею в виду физически - хоть в этом человеку везет, когда все
остальное не ладится. Мой ум взбунтовался против судьбы и жизни, и
утихомирить его я мог, только если пил, пил и пил. Я шел по дороге, было
пыльно, грязно и жарко, и штат, наверное, был Калифорния, хотя я уже в
этом не уверен. Вокруг лежала пустыня. Я шел по дороге, мои чулки
задубели, гнили и воняли, гвозди протыкали стельки и впивались в пятки, и
мне приходилось подкладывать картонки в башмаки - картонки, газеты, все,
что удавалось найти. Гвозди дырявили и это, и я либо подкладывал еще, либо
переворачивал эту дрянь, либо лепил ее по-другому.
Рядом остановился грузовик, я его проигнорировал и шел себе дальше.
Грузовик взревел снова, и парень поехал рядом.
- Парнишка, - сказал водитель, - поработать хочешь?
- Кого надо прикончить? - спросил я.
- Никого, - ответил парень. - Давай, садись.
Я обошел кабину - дверца с той стороны уже была распахнута. Я шагнул на
подножку, проскользнул внутрь, потянул на себя дверцу, захлопывая ее, и
откинулся на кожаную спинку сиденья. Хоть в тенечке посижу.
- Хочешь у меня отсосать, - произнес парень, - получишь пять баксов.
Я двинул ему правой в брюхо, левой заехал куда-то между ухом и шеей,
догнал правой в ебало, и грузовик съехал в кювет. Я схватил руль и снова
поставил его на дорогу. Затем приглушил мотор и поставил на тормоз. Вылез
и снова зашагал по дороге. Примерно пять минут спустя грузовик вновь
оказался рядом.
- Парнишка, - сказал водитель, - прости меня. Я не хотел. Я не хотел
сказать, что ты гомик. В смысле, ты как бы наполовину похож на гомика.
Гомики, что - не люди?
- Если ты гомик, то ты - человек. Наверное.
- Ладно тебе, - сказал парень. - Залезай. У меня для тебя есть
настоящая честная работа. Сможешь деньжат заработать, на ноги встать.
Я снова влез. Мы поехали.
- Извини, - сказал он, - на морду-то ты крутой, а руки у тебя... У тебя
дамские руки.
- Не волнуйся о моих руках, - сказал я.
- Ладно, работа суровая. Шпалы грузить. Ты когда-нибудь грузил шпалы?
- Нет.
- Тяжелая работа.
- У меня всю жизнь тяжелая работа.
- Ладно, - произнес парень. - Ладно.
Мы ехали, не разговаривая, грузовик шкивало. Кроме пыли - пыли и
пустыни - вокруг ничего не было. У парня у самого рожа не бог весть была,
у него все не бог весть каким было. Но иногда людишки, долго сидящие на
одном месте, добиваются мелкого престижа и власти. У него был грузовик, и
он нанимал на работу. Иногда с этим приходится мириться.
Мы ехали, а по дороге шел мужик. На вид далеко за сорок. Слишком старый
вот так по дорогам гулять. Этот мистер Бёркхарт, он мне представился,
притормозил и спросил у мужика:
- Эй, приятель, пару баксов подзаработать не хочешь?
- О, еще бы, сэр! - ответил мужик.
- Подвинься. Впусти его, - скомандовал мистер Бёркхарт.
Мужик залез - ну от него и несло: пойлом, потом, агонией и смертью. Мы
ехали, пока не добрались до кучки каких-то зданий. Мы вместе с Бёркхартом
вылезли и зашли в магазин. Там сидел мужик в зеленом козырьке и с
браслетом из резинок на левом запястье. Он был лыс, но его руки покрывала
тошнотно длинная светлая волосня.
- Здрасьте, мистер Бёркхарт, - сказал он. - Я вижу, вы нашли себе еще
парочку пьянчуг.
- Вот список, Джесс, - ответил мистер Бёркхарт, и Джесс пошел выполнять
заказ.
Это заняло некоторое время. Потом он закончил:
- Что-нибудь еще, мистер Бёркхарт? Пару бутылочек винца подешевле?
- Мне вина не надо, - сказал я.
- Тогда ладно, - отозвался мужик. - Я возьму обе.
- Я с тебя вычту, - сказал мужику Бёркхарт.
- Неважно, - ответил мужик, - вычитай.
- Ты уверен, что не хочешь вина? - спросил меня Бёркхарт.
- Хорошо, - ответил я. - Бутылочку возьму.
Нам дали палатку, и в тот вечер мы выпили вино, а мужик рассказал мне о
своих бедах. Он потерял жену. До сих пор ее любит. Думает о ней все время.
Великая женщина. Он раньше преподавал математику. Но потерял жену. Другой
такой женщины нет. Хуё-моё.
Господи, когда мы проснулись, мужику было очень херово, мне не лучше, а
солнце светит и пора на работу: железнодорожные шпалы складывать. Их надо
было связывать в штабель. Поначалу было легко. Но штабель рос, и уже
приходилось опускать их на счет.
- Раз, два три, - командовал я, и мы бросали шпалу на место.
Мужик повязал на голову платок, и кир так и сочился у него из башки,
платок уже весь вымок и потемнел. То и дело щепка со шпалы протыкала
гнилую рукавицу и возналась мне в ладонь. Обычно боль была бы невыносима,
и я бы все давно уже бросил, но усталость притупила мне все чувства, в
самом деле притупила их что надо. Когда такое случалось, я лишь злился -
мне хотелось кого-нибудь убить, но когда я оглядывался, вокруг были только
песок, скалы, сухое ярко-желтое солнце, как в духовке, и некуда идти.
Время от времени железнодорожная компания выдирала старые шпалы и
заменяла их новыми. А старые оставляла валяться рядом с полотном. Большого
вреда от старых шпал-то не было, но железная дорога их повсюду
разбрасывала, а Бёркхарт нанимал парней, вроде меня, складывать их в
штабели, потом нагребал их в свой грузовик и вез продавать. Наверное, от
них было много пользы. На некоторых ранчо их втыкали в землю, обматывали
колючей проволокой - и забор готов. Другие применения, я полагаю, тоже
существовали. Меня это сильно не интересовало.
Обычная невозможная работа, похожая на остальные: устаешь, хочется
бросить, затем устаешь сильнее и забываешь, что хотел бросить, а минуты не
шевелятся, живешь вечно в одной-единственной минуте, ни надежды, ни
выхода, в западне, бросить - слишком туп, а бросишь - все равно деваться
некуда.
- Парнишка, жену я потерял. Такая чудесная женщина была. Все время о
ней думаю.
Хорошая баба - самое лучшее, что на земле есть.
- Ага.
- Винца бы еще.
- Нет у нас винца. До вечера подожди.
- Интересно, а пьянчуг кто-нибудь понимает?
- Другие пьянчуги.
- А как ты думаешь, эти занозы от шпал по венам могут до сердца
добраться?
- Хрен там; нам никогда не везло.
Подошли два индейца и стали за нами наблюдать. Долго они за нами
наблюдали.
Когда мы с мужиком сели на шпалу перекурить, один из индейцев подвалил
к нам.
- Вы, парни, все неправильно делаете, - сказал он.
- Это в каком смысле? - спросил я.
- Вы работаете в самый солнцепек. А нужно так: встать утречком пораньше
и все сделать, пока еще свежо.
- Ты прав, - сказал я, - спасибо.
Индеец был прав. Я решил, что мы встанем рано. Но нам это так и не
удалось.
Мужику постоянно было слишком плохо после вечернего возлияния, и я
никогда не мог поднять его вовремя.
- Еще пять минут, - говорил он, - ну пять минуточек еще.
Наконец, однажды старик выдохся. Не мог больше поднять ни единой шпалы.
И все время извинялся.
- Да все нормально, Папик.
Мы вернулись в палатку и стали дожидаться вечера. Папик лежал и
разглагольствовал. Он говорил о своей бывшей жене. Я слушал про его бывшую
жену весь день и весь вечер. Потом приехал Бёркхарт.
- Господи Иисусе, парни, немного же вы сегодня сделали. Думаете, дарами
земными проживете?
- С нас хватит, Бёркхарт, - сказал я. - Мы ждем расчета.
- У меня есть хорошая мысль не платить вам, парни.
- Если у тебя бывают хорошие мысли, - сказал я, - то ты заплатишь.
- Прошу вас, мистер Бёркхарт, - сказал старик, - пожалуйста,
пожалуйста, мы так сильно работали, как проклятые, честно, мы работали!
- Бёркхарт знает, что мы заканчиваем, - сказал я, - сейчас ему надо
только сосчитать штабели - и мне тоже.
- 72 штабеля, - сказал Бёркхарт.
- 90 штабелей, - сказал я.
- 76 штабелей, - сказал Бёркхарт.
- 90 штабелей, - сказал я.
- 80 штабелей, - сказал Бёркхарт.
- Продано, - сказал я.
Бёркхарт достал карандаш и бумажку и вычел с нас за вино и еду,
транспорт и проживание. У нас с Папиком получилось по 18 долларов на брата
за пять дней работы. Мы взяли деньги. И нас бесплатно довезли до города.
Бесплатно? Бёркхарт наебал нас со всех сторон. Но поднять хай мы не могли,
поскольку если у тебя нет денег, закон работать перестает.
- Ей-богу, - сказал старик, - я сейчас по-настоящему нажрусь. Я вот
прямо сейчас соберусь и надерусь. А ты, парнишка?
- Вряд ли.
Мы зашли в единственный бар в городке, сели, и Папик заказал вина, а я
заказал пива. Старик завел про свою бывшую жену снова, и я пересел на
другой конец стойки. По лестнице спустилась мексиканская девчонка и
подсела ко мне. Почему они всегда спускаются по лестницам, как в кино? Я
сам себя даже почувствовал, как в кино, и взял ей пива. Она сказала:
- Меня зовут Шерри, - а я ответил:
- Это не по-мексикански, - и она ответила:
- И не надо, - и я сказал:
- Ты права.
И наверху стоило пять долларов, и она меня подмыла и сначала, и в
конце. Она подмывала меня из маленькой белой миски - нарисованные цыплята
гонялись на ней друг за другом по всей окружности. Она заработала за
десять минут столько же, сколько я за день, если прибавить к нему еще
несколько часов. В денежном смысле, как говно определенно, что лучше
ходить с пиздой, чем с хуем.
Когда я спустился, старик уже уронил голову на стойку; его торкнуло. В
тот день мы ничего не ели, и у него не осталось сил сопротивляться. Рядом
с головой лежал доллар с мелочью. В какую-то минуту я подумал было
прихватить старика с собой, но я и о себе-то позаботиться не мог. Я вышел
наружу. Было прохладно, и я зашагал на север.
Мне было не по себе от того, что я бросил Папика на растерзание
стервятникам маленького городка. Потом я подумал: интересно, а жена мужика
о нем думает? Я решил, что нет, а если и думает, то едва ли так, как он о
ней. Вся земля кишит печальными людьми, которым больно, вроде него. Мне
нужно было где-то переспать.
Постель, в которой я оказался с мексиканской девчонкой, была первой за
три недели.
За несколько ночей до этого, я обнаружил, что как только холодает,
занозы у меня в ладонях начинают пульсировать сильнее. Я ощущал, где
воткнулась каждая.
Становилось холодно. Не могу сказать, что я возненавидел мир мужчин и
женщин, но некое отвращение отъединяло меня от ремесленников и торговцев,
лжецов и любовников, и теперь, много десятков лет спустя, я испытываю то
же самое отвращение. Конечно же, это история только одного человека и
взгляд на реальность только одного человека. Если вы не закроете эту
книжку, может, следующий рассказ покажется вам веселее, я надеюсь.
МАДЖА ТУРУП
Пресса освещала это обширно, да и телевидиние тоже, и дамочка должна
была написать об этом книгу. Дамочку звали Хестер Эдамс, дважды
разведенная, двое детей. Ей было 35, и легко можно было догадаться, что
это ее последний шанс. И морщинки уже прорезались, и груди провисали уже
некоторое время, лодыжки и икры толстели, и появились признаки живота.
Америку хорошо научили, что красота живет только в молодости, особенно у
женщин. Но Хестер Эдамс обладала темной красотой досады и грядущей утраты;
