еше не достиг желаемого размера.
- Послушай, - сказал я ей, - во мне шесть футов росту. Какой при
этом должен быть желаемый вес?
И тут Сара ответила мне довольно странно:
- Я не говорила "желаемый вес", я сказала "желаемый размер". Сейчас у
нас - Новая Эра, Атомный Век, Век Космоса, а самое главное - Век
Перенаселения. Я - Спаситель Мира. У меня есть решение проблемы Взрыва
Перенаселения. Пускай Загрязнением занимаются другие. Корень - в решении
Перенаселения: а это решит и Загрязнение, и все остальное.
- Ты это, к чертовой матери, о чем? - спросил я, отколупывая крышку с
пивной бутылки.
- Не волнуйся, - ответила она, - скоро узнаешь.
Потом, становясь на весы, я начал замечать, что несмотря на потерю
веса, я, кажется, ни на унцию не худел. Странно. А потом я заметил, что
брючины уже съезжают мне на башмаки - чуть-чуть, а манжеты рубашек
немного болтаются на кистях. По пути на работу я начал подмечать, что руль
от меня как-то отдаляется.
Пришлось даже сиденье на одно деление приподнять.
Однажды вечером я забрался на весы.
155.
- Смотри, Сара.
- Что, дорогой?
- Я тут кое-чего не понимаю.
- Чего?
- Кажется, я ссыхаюсь.
- Ссыхаешься?
- Да, ссыхаюсь.
- Ох, ты дурашка! Это же невозможно! Как человек может ссыхаться? Ты
что, действительно считаешь, что от твоей диеты ссыхаются кости? Кости не
тают!
Снижение калорий только сокращает количество жира. Не будь идиотом!
Ссыхаешься?
Так не бывает!
И она расхохоталась.
- Ладно, - сказал я, - иди сюда. Вот карандаш. Я сейчас встану у
стенки. Так мама мне делала, когда я маленьким был. Рисуй на стене линию
там, куда карандаш упрется, когда я голову уберу.
- Ладно, глупый, - согласилась она.
И провела черту.
Через неделю я уже дошел до 131. Все быстрее и быстрее.
- Иди сюда, Сара.
- Что, глупыш?
- Рисуй.
Она нарисовала. Я обернулся.
- Вот видишь, я потерял 24 фунта и 8 дюймов за последнюю неделю. Я
таю! Во мне теперь 5 футов и 2 дюйма. Это безумие! Безумие! С меня
довольно. Я застал тебя, когда ты подрезала мои штанины, мои рукава. Номер
не пройдет. Я опять начинаю есть. Мне кажется, ты в самом деле какая-то
ведьма!
- Вот глупый...
Вскоре после этого меня вызвали к начальству.
Я вскарабкался на стул перед его столом.
- Генри Марксон Джоунз-Второй?
- Слушаю, сэр?
- Вы действительно Генри Марксон Джоунз-Второй?
- Разумеется, сэр.
- Ну что, Джоунз, мы тщательно за вами наблюдали. Боюсь, вы просто для
этой работы больше не подходите. Нам очень не хочется, чтобы вы так нас
покидали... Я хочу сказать, что нам не хочется вас вот так отпускать, но...
- Послушайте, сэр, но я же всегда стараюсь, как могу.
- Мы знаем, что вы стараетесь, Джоунз, однако, мужская работа просто
вам больше не под силу.
И он меня уволил. Конечно, я знал, что получу свою компенсацию по
безработице.
Но все равно думаю, так выкидывать меня вон с его стороны было мелко...
Я остался дома с Сарой. Что еше хуже - она меня кормила. Дошло до
того, что я больше не мог дотянуться до дверцы холодильника. А потом она
посадила меня на маленькую серебряную цепочку.
Скоро во мне осталось уже два фута. Чтобы посрать, приходилось
присаживаться на детский стульчик с горшочком. Но она по-прежнему
разрешала мне пить пиво, как и обещала.
- Ах, мой маленький зверек, - говорила она, - какой ты маленький и
славненький!
Даже наша любовная жизнь подошла к концу. Все растворилось
пропорционально. Я взбирался на нее, но через некоторое время она меня
просто снимала и смеялась.
- Ах, ты попытался, мой маленький утенок!
- Я не утенок, я мужчина!
- Ох ты мой славненький мужчинский мужичок!
И она подхватывала меня и целовала красными губами...
Сара довела меня до 6 дюймов. В магазин она носила меня в своей
сумочке. Я мог разглядывать людей сквозь дырочки для вентиляции, которые
она проковыряла. К чести этой женщины могу сказать одно. Пиво мне
по-прежнему разрешалось. Теперь я пил его наперстками. Кварты хватало на
месяц. Раньше оно, бывало, приканчивалось минут за 45. Я смирился. Я
понимал, что захоти она - и я исчезну окончательно.
Лучше уж 6 дюймов, чем ничего. Даже чуточкой жизни дорожишь, когда
конец близок.
Поэтому я развлекал Сару. Ничего больше не оставалось. Она шила мне
крошечную одежду и обувь, сажала на радиоприемник, включала музыку и
говорила:
- Танцуй, малютка! Танцуй, мой шут! Танцуй, мой дурачок!
Что ж, компенсацию по безработице сходить и получить я все равно не
мог, поэтому приходилось танцевать на радиоприемнике, а она хлопала в
ладоши и смеялась.
Знаете, пауки пугали меня ужасно, а мухи были размерами с гигантских
орлов; если бы я попался в лапы кошке, она мучила бы меня, как мышонка. Но
жизнь по-прежнему была мне дорога. Я танцевал, пел и цеплялся за нее.
Сколь мало бы у человека ни оставалось, он поймет, что всегда сможет
обходиться еше меньшим. Когда я гадил на ковер, меня шлепали. Сара везде
разложила листики бумаги, и я срал на них. И отрывал от них кусочки еше
меньше - подтираться. На ошупь - как картон. У меня начался геморрой. По
ночам не спал. Чувствовал себя человеком второго сорта, осознавал, что
попал в ловушку. Паранойя? Как бы то ни было, лучше становилось, когда я
пел и танцевал, и Сара давала мне пиво. По какой-то причине она оставила
мне эти шесть дюймов. В чем причина заключалась, выходило за рамки моего
понимания. Впрочем, почти все остальное тоже теперь выходило за мои рамки.
Я сочинял Саре песенки, так их и называл: Песенки для Сары.
"о, я нахальный такой карапуз - то есть, покуда не разойдусь, да
никуда не засадишь дружка кроме игольного, на хуй, ушка!"
Сара хлопала в ладоши и смеялась.
"хочешь адмиралом стать на королевском флоте?
отрасти до 6 дюймов и ебись...
сможешь умываться золотистым ливнем, когда Королева делает пись-пись..."
И Сара смеялась и аплодировала. А что, нормально. Как и должно быть...
Но однажды ночью случилось нечто отвратительное. Я пел и танцевал, а
Сара валялась на кровати, голая, хлопала в ладоши, трескала вино и
хохотала. Я был в ударе. Один из лучших моих концертов. Но, как обычно и
бывало, крышка радиоприемника нагрелась и стала жечь мне пятки. Терпеть
больше не было сил.
- Слушай, крошка, - сказал я, - с меня хватит. Сними меня отсюда.
Дай мне пива. Вина не надо. Сама пей эту бормотуху. Дай мне наперсток
моего хорошего пива.
- Конечно, сладенький мой, - ответила она, - ты сегодня чудесно
выступал.
Если б Мэнни с Линкольном выступали так же хорошо, как и ты, то сегодня
были бы с нами. Но они ни петь, ни танцевать не хотели, они куксились. А
самое худшее - возражали против Последнего Акта.
- Что же это за Последний Акт?
- Пока, миленький мой, пей себе пиво и не напрягайся. Мне хочется,
чтобы ты Последним Актом тоже насладился. Совершенно очевидно, что ты
гораздо талантливее Мэнни или Линкольна. Я в самом деле верю, что у нас с
тобой может произойти Кульминация Противоположностей.
- О, черт возьми, еше бы, - сказал я, опустошая наперсток. -
Налей-ка мне еше. И что же это за Кульминация Противоположностей такая?
- Пей пиво, не спеши, моя сладенькая малютка, скоро узнаешь.
Я допил пиво, а потом и произошла эта гадость, самая мерзостная гадость
в жизни.
Сара взяла меня и положила между ног, которые слегка при этом
расставила. Я оказался лицом к волосяной чашобе. Напряг мышцы спины и шеи,
чувствуя, что мне предстоит. И меня впихнули во тьму и вонь. Я слышал, как
Сара застонала. Затем она начала мною медленно двигать - туда-сюда. Как я
уже сказал, вонь была непереносима, дышалось едва-едва, но воздух все-таки
там оставался - в каких-то закоулках и кислородных сквозняках. Время от
времени голова моя, самая макушка, утыкалась в ее Лилипутика, и она
испускала сверхпросветленный стон.
Сара задвигала мной быстрее и быстрее. Кожу начало жечь, дышать стало
еше труднее; вонь усугубилась. Было слышно, как она хватает ртом воздух.
Мне пришло в голову, что чем скорее я с этим покончу, тем меньше буду
мучиться. Всякий раз, когда она себя мной таранила, я изгибал спину и шею,
вписываясь всем своим существом в этот ее поворот, стукаясь о Лилипутика.
Вдруг меня выдрали из этого ужасного тоннеля. Сара поднесла меня к лицу:
- Кончай, проклятое отродье! Кончай! - скомандовала она.
Сара совсем обалдела от вина и страсти. Я ощутил, как меня снова со
свистом ввергают в тоннель. Она поспешно ерзала мной вперед и назад. Тут я
неожиданно вобрал в легкие воздуху, чтобы раздаться в размерах, набрал в
челюсти побольше слюны и выхаркнул - раз, другой, третий, 4, 5, 6 раз и
прекратил... Вонь сгустилась сверх всякого воображения, и меня, наконец,
извлекли на воздух.
Сара поднесла меня к лампе и осыпала поцелуями всю голову и плечи.
- О, дорогой мой! о мой драгоценный маленький хуечек! Я тебя люблю!
И поцеловала меня своими кошмарными красными накрашенными губами. Меня
вырвало.
Затем, утомленная вином и страстью, она забылась, положив меня между
грудей. Я отдыхал и слушал, как бьется ее сердце. С этого своего
проклятого поводка, с серебряной цепочки она меня отпустила, но какая
разница. Едва ли я был свободен.
Одна из ее массивных грудей скатилась на сторону, и я, казалось, лежал
на самом сердце. На сердце ведьмы. Если я был решением Взрыва
Народонаселения, то почему она не пользовалась мною больше, чем просто
развлечением, больше, чем сексуальной игрушкой? Я вытянулся на ней, слушая
стук сердца. Я решил, что она все-таки ведьма. Потом поднял голову. И
знаете, что я увидел? Поразительнейшую вещь. Наверху, в шелке под самым
изголовьем. Шляпную булавку. Да, шляпную булавку, длинную, с такой круглой
пурпурной стеклянной штукой на конце. Я прошел у нее между грудей,
вскарабкался по горлу, залез на подбородок (ценой немалых усилий), потом
на цыпочках перешел губы, а потом она чуть шевельнулась, и я едва не
свалился - пришлось даже за ноздрю схватиться. Очень медленно я поднялся
мимо правого глаза, - голова ее была слегка повернута влево, - и вот я
уже на лбу, миновал висок и забрался в волосы - очень трудно сквозь них
продираться.
Затем встал и изо всех сил вытянулся, подтянулся - едва удалось за эту
булавку схватиться. Спускаться оказалось быстрее, но опаснее. Несколько
раз я чуть было не потерял равновесие с этой булавкой на плече. Свалился
бы разок - и кранты.
Несколько раз я не мог сдержаться и хохотал, настолько смешно все это
было. Итог конторской вечеринки, С Новым Годом.
Потом я снова оказался под этой массивной грудью. Положил булавку и
прислушался.
Я пытался точно уловить стук сердца. Определил место - в аккурат под
небольшой коричневой родинкой. Затем встал во весь рост. Поднял шляпную
булавку с ее пурпурной стеклянной головкой, такой красивой под светом
лампы. И подумал: а получится? Во мне всего 6 дюймов, а булавка, должно
быть, раза в полтора меня больше. 9 дюймов, значит. Сердце, кажется, ближе.
Я поднял булавку над головой и с размаху всадил ее. Под самой родинкой.
Сара перевернулась и задергалась. Я держался за булавку. Она меня чуть
на пол не скинула - а он, если брать в сравнительных размерах, казался в
тысяче футов от меня, и такой полет бы меня точно прикончил. Я держался. С
ее губ сорвался странный звук.
Затем всю ее передернуло, будто женщине стало зябко.
Я подтянулся и всадил оставшиеся 3 дюйма булавки в ее грудь, пока
красивая пурпурная головка не уткнулась в самую кожу.
Затем Сара затихла. Я прислушался.
Услышал стук сердца: раз два, раз два, раз два, раз два, раз два, раз...
Остановилось.
А потом, цепляясь и хватаясь своими маленькими руками убийцы за
простыню, я слез на пол. Во мне оставалось 6 дюймов росту, я был реален,
