- да?
- да, мистер Буковски, я этим домом управляю уже двадцать лет, и
никогда, никогда не видела такого безобразия, которое у вас творится! у
нас всегда тут уважаемые люди жили, мистер Буковски!
- ага, они такие уважаемые, что каждые две недели какой-нибудь сукин
сын влезает на крышу и ныряет вниз головой прямо на цементный козырек
вашего подъезда, между этими вашими фальшивыми кактусами в кадушках.
- у вас есть время до полудня, чтобы выехать, мистер Буковски!
- а сейчас сколько?
- восемь часов.
- благодарю вас.
я повесил трубку. нашел алку-зельцер. хлебнул из грязного стакана.
потом нашел вина на донышке. раздвинул шторы и выглянул на солнце. мир
суров, в этом ничего нового, но трущобные ночлежки я ненавижу. мне
нравятся маленькие комнатки, местечки, от которых можно как-то отбиваться.
женщина. выпивка. но никакой ежедневной работы. именно это у меня никак не
срасталось. я недостаточно умный.
я уже подумывал прыгнуть из окна, но никак не мог себя заставить.
вместо этого оделся и спустился в Томми-Хай. девчонки ржали за дальним
концом стойки с двумя какими-то парнями. бармен Марти меня знал. я
отмахнулся от него. денег нет. сел просто так.
передо мной возникли скотч с водой, записка:
"увидимся в Тараканьем Отеле, комната 12, в полночь, я сниму нам
комнату.
люблю. Линда."
я выпил, что налили, потом убрался с дороги, зашел в полночь в
Тараканий Отель, и портье сказал:
- ничего не выгорит. никакая комната 12 ни на какого Буковски не
записана.
я вернулся в час. весь день я просидел в парке, всю ночь, просто сидел.
то же самое:
- никакая комната 12 для вас не зарезервирована, сэр.
- а какая-нибудь вообще комната для меня зарезервирована либо на это
имя, либо на имя Линды Брайан?
он проверил свои журналы.
- ничего, сэр.
- вы не возражаете, если я загляну в комнату 12?
- там никого нет, сэр. я ж вам сказал, сэр.
- я влюблен, чувак. прости. но пожалуйста, дай мне туда заглянуть!
он одарил меня одним из тех взглядов, что обычно приберегают для
идиотов 4-го класса, и швырнул ключ.
- чтоб через 5 минут - обратно, иначе у тебя будут неприятности.
я открыл дверь, зажег лампочки - "Линда!" - тараканы, завидев свет,
удрали под обои. их тут были тысячи. когда я выключил свет, было слышно,
как они выползают обратно. сами обои казались одной огромной тараканьей
чешуей.
на лифте я спустился назад, к портье.
- спасибо, - сказал я, - вы были правы, в комнате 12 никого нет.
впервые в его голосе мне послышалась какая-то доброта:
- извини, старик.
- спасибо, - ответил я.
выйдя из отеля, я повернул налево, то есть на восток, то есть в
трущобы, и пока ноги мои медленно несли меня туда, я спрашивал себя:
почему люди лгут? теперь я уже больше себя не спрашиваю, но помню до сих
пор, и теперь, когла мне лгут, я это почти знаю, не успевают они еше
закончить. но до сих пор я не настолько мудр, как тот ночной портье в
тараканьем отеле, который знал, что ложь - повсюду, или как те люли, что
ныряли вниз мимо моего окна, когда я хлебал портвейн теплыми
лос-анжелесскими деньками через дорогу от парка Мак-Артура, где до сих пор
ловят, убивают и едят уток, да и людей тоже.
ночлежка по сих пор стоит на месте, и комната, где мы жили, - тоже, и
если захотите как-нибудь поглядеть, заходите, я вам ее покажу. правда,
едва ли в этом есть какой-то смысл, разве нет? лучше просто сказать, что
как-то ночью я выебал 3 теток, или 3 тетки выебали меня. пусть это и будет
весь рассказ.
3 ЦЫПЛЕНКА
с Вики все в порядке. но хлебнули мы с ней достаточно. зависли на вине.
на портвейне. женщина эта напивалась и начинала чесать языком, при этом
изобретая про меня наимерзейшие гадости. да еше этот голос: нарочито
пришепетывает, скрипучий, безумный, любого достанет. меня достал.
как-то раз орала она эти свои безумства, валяясь на раскладной кровати
у нас в квартире. я умолял ее прекратить. но она не хотела. в конце
концов, я просто подошел, поднял кровать с нею вместе и задвинул всё в
стену.
потом отошел, сел и стал слушать, как она орет.
вопить она, однако, не перестала, поэтому я подошел снова и откинул
кровать от стены. она лежала, держась за руку и вопя, что я ее сломал.
- рука у тебя не может быть сломана, - сказал я.
- сломана, сломана. ты, задрота склизкая, ты мне руку сломал!
я еше немного выпил, она же по-прежнему держалась за руку и хныкала.
наконец, с меня хватило, и, сказав, что сейчас вернусь, я спустился вниз,
вышел наружу и нашел за бакалейной лавкой какие-то старые деревянные
ящики. выдрал из них крепкие хорошие дошечки, вытащил гвозди, вернулся в
лифт и приехал обратно в квартиру.
потребовалось дощечки 4. я примотал их к руке, разодрав одно из ее
платьев. на пару часов она успокоилась. потом все началось заново. я уже
больше не мог.
поэтому вызвал такси, мы поехали в больницу. как только такси отъехало,
я снял дощечки и выбросил на улииу. затем они просветили рентгеном ей
ГРУДЬ и залили руку в гипс. можете себе представить? наверное, если б она
себе голову сломала, ей бы задницу просвечивали.
как бы то ни было, после этого она любила сидеть в барах и рассказывать:
- я - единственная женщина, которую сложили в стену вместе с кроватью.
в ЭТОМ я тоже был не очень уверен, но пускай себе болтает.
ладно, когда в другой раз она меня разозлила, я ей заехал по
физиономии, но шлепок пришелся по губам, и я сломал ей вставные зубы.
я удивился, что зубы сломались, и сходил вниз, купил такого клея
суперцемент и склеил ей эти зубы. некоторое время они держались, а потом
однажды вечером она сидела и пила вино, как вдруг во рту у нее оказалось
полно сломанных зубов.
вино оказалось таким крепким, что клей рассосался. отвратительно,
пришлось новые доставать. как нам это удалось, я не очень хорошо помню, но
она утверждала, что теперь похожа на лошадь.
обычно мы так вот ссорились, только немного выпив, и Вики утверждала,
что я, когда пьяный, становлюсь очень мерзким, однако, я думаю, мерзкой
становилась она. в любом случае, где-то посреди ссоры она вскакивала с
места, хлопала дверью и неслась в какой-нибудь бар. "живого искать," как
девчонки выражаются.
когда она ухопила, мне постоянно становилось не по себе. должен в этом
признаться. иногда она не возвращалась дня по 2, по 3. и ночи. не очень
хорошо так поступать.
однажды она вот так выбежала, а я остался сидеть, пить вино, думать обо
всем этом. потом встал, нашел лифт и тоже поехал на улицу. отыскал ее в ее
любимом баре. сидела, держала в руках какой-то лиловый шарфик. никогда
этого лилового шарфика я раньше не вилел. скрывала от меня. я подошел и
сказал ей довольно громко:
- я пытался из тебя женщину сделать, а ты просто блядина проклятая!
бар был полон. все места заняты. я поднял руку. я размахнулся. я сшиб
ее тыльной стороной руки с этой чертовой табуретки. она упала на пол и
заорала.
это происходило в дальнем углу бара. я даже не обернулся на нее. прошел
через весь бар к выходу. и только там повернулся к толпе. было очень тихо.
- так, - сказал я. - если здесь кому-то не НРАВИТСЯ то, что я только
что сделал, пусть хотя бы СКАЖЕТ что-нибудь...
стало еше тише, чем тихо.
я повернулся и вышел прочь. только я оказался на улице, как они
залопотали и зазудели там, зазудели и залопотали.
ГОВНЯШКИ! ни единого мужика на борту!
...но, конечно же, она вернулась, ну и, короче говоря, как бы там ни
было, сидим мы с нею как-то ночью, не так давно, пьем вино, и начинается
та же самая свара.
в этот раз я решил отвалить.
- Я, НА ХУЙ, ВЫЛЕЗУ ИЗ ЭТОЙ ДЫРЫ! - заорал я Вики. - Я БОЛЬШЕ НЕ
ПОТЕРПЛЮ ТВОИХ ОСКОРБЛЕНИЙ!
она вскочила и загородила собою дверь.
- только через мой труп - вот как ты отсюда вылезешь!
- ладно, если тебе так хочется.
я ей хорошенько заехал, и она упала прямо на пороге. пришлось двигать
тело, чтобы выйти.
я спустился вниз на лифте, чувствуя себя довольно неплохо. хорошая
лихая увеселительная прогулка с 4 этажа. лифт был допотопной штуковиной в
виде клетки и вонял старыми носками, старыми перчатками, старыми половыми
тряпками, но в нем я чувствовал себя надежно и мощно - почему-то, - а
вино скакало по мне во весь опор.
но потом я из него вылез и передумал. сходил в винную лавку. купил еше
четыре бутылки вина, вернулся, снова проехал на лифте наверх. то же самое
ощущение безопасности и силы. зашел к себе. Вики сидела на стуле и плакала.
- я вернулся к тебе, счастливица ты моя, - сказал я ей.
- ты сволочь, ты меня ударил. ТЫ МЕНЯ УДАРИЛ!
- хмм, - сказал я, открывая новую бутылку. - а еше будешь меня
говном кормить, получишь больше.
- АГА! - завопила она. - МЕНЯ-ТО ТЫ УДАРИЛ, А МУЖИКУ ВРЕЗАТЬ КИШКА
ТОНКА!
- НЕТ, БЛЯДЬ! - завопил я в ответ. - МУЖИКА Я БИТЬ НЕ СТАНУ! ТЫ ЧТО,
ДУМАЕШЬ, Я СОВСЕМ СПЯТИЛ? ПРИЧЕМ ЗДЕСЬ ЭТО?
это ее чуток угомонило, и мы немного посидели, попили вино стаканами.
портвейн.
потом она меня начала снова оскорблять, главным образом, заявляя, что я
дрочу, пока она спит.
ладно б еше это было правдой, все равно ведь мое дело, прикинул я, а
если нет, так она и ПОДАВНО рехнулась. она утверждала, что дрочу я в
ванной, в чулане, в лифте, везде.
стоило мне выйти из ванны, как она туда забегала, типа:
- вот! Я ВИЖУ! ПОСМОТРИ, ВОТ ОНО!
- ты, ворона полоумная, это же просто налет грязи.
- нет, это МОЛОФЬЯ! это МОЛОФЬЯ!
или залетала, когда я мылся под мышками или между ног, и говорила:
- видишь, видишь, ВИДИШЬ! ты это ДЕЛАЕШЬ!
- ЧТО делаю? мужику уже что, ЯЙЦА себе помыть нельзя? это МОИ яйца,
черт бы тебя побрал! мужику уже собственные яйца помыть нельзя?
- а что это за штука там торчит?
- мой левый указательный палец. а теперь ПОШЛА ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ
МАТЕРИ!!!
или в постели, сплю себе крепко, как вдруг эта рука хватается за мой
аппарат с прибором, мужики, дрыхаю себе посреди ночи, а тут эти НОГТИ!
- АХ-ХА! Я ТЕБЯ ПОЙМАЛА! Я ТЕБЯ ПОЙМАЛА!
- ворона ты полоумная, еше раз так сделаешь, и Я КЛЯНУСЬ, Я ТЕБЯ
ПОРЕШУ!
- ПОЙМАЛА, ПОЙМАЛА, ПОЙМАЛА!
- да спи ты, ради бога...
так вот, в эту ночь, сидит она, значит, и орет, суходрочку на меня
вешает. я сижу, пью себе спокойно вино, ничего не отрицаю. а она от этого
еше туже заводится, злится.
и еше злее.
наконец, ей уж совсем невтерпеж стало, после всего этого базара про
сухолрочки, то есть, про то, что Я, как предполагается, дрочу, а сейчас
сижу себе спокойно и ей улыбаюсь, и она вскочила и выбежала за дверь.
пусть идет. я сидел и пил свое вино. портвейн.
то же самое пойло.
я обдумал эту мысль. хмм, хмм, так-так...
затем очень лениво я поднялся и съехал на лифте вниз. то же самое
чувство силы.
я не сердился. я был очень спокоен. просто та же самая война.
я прошел по улице, но в ее любимый бар заходить не стал. к чему ту же
самую игру повторять? ты - блядь; я пытался сделать из тебя женщину.
хуйня. через некоторое время мужик уже может выглядеть довольно глупо.
поэтому я зашел в другой бар и сел на табурет возле двери. заказал себе
выпить, отхлебнул, поставил стакан, и тут увидел ее. Вики. она сидела на
другом конце бара.
почему-то выглядела испуганной до усрачки.
но я не стал на нее обрушиваться. просто смотрел, будто мы вовсе
незнакомы.
потом я заметил рядом нечто в таких старорежимных лисьих мехах. голова
мертвой лисицы свешивалась ей на грудь и смотрела на меня. то есть, грудь
на меня смотрела.
- похоже, твоей лисичке нужно выпить, милашка, - сказал я.
- она сдохла; ей не нужно выпить, выпить нужно мне, а то и я подохну.
ну что ж, славный такой парнишка, вроде меня. кто я такой, чтобы сеять
смерть? я купил ей выпить. звали ее, как она мне сообщила, Марджи. я тоже
представился:
Томас Найтенгейл, продавец обуви. Марджи. все эти бабы со своими
именами - пьют, срут, переживают месячные. мужиков ебут. складываются в
