выкинуть. следом за ними я зашагал к подъехавшему обеденному киоску. я
видел, как в ночи от бачка с кофе поднимается пар; видел пончики,
сигареты, бисквиты и бутерброды под яркими электрическими лампочками.
ЭЙ, ТЫ!
кричал Чарли. Чарли, как и я.
чего, Чарли?
пока на перерыв не ушел, залезь-ка в тот грузовик, выведи его отсюда и
поставь к рампе 18.
мы его только что загрузили, этот грузовик в полквартала длиной. рампа
18 находилась на другой стороне грузового двора.
дверцу открыть мне удалось, залезть в кабину - тоже. внутри
раскинулось мягкое кожаное сиденье, такое славное, что я сразу понял -
если не дать ему бой, то я тут мгновенно закемарю. грузовики водить я не
умел. я глянул вниз: полдюжины сцеплений, тормозов, педалей и прочего. я
повернул ключ - машина все-таки завелась. потыкал в педали, подергал
сцепления, пока грузовик не покатился, и повел его через весь двор к рампе
18, все время думая - когда я вернусь, тележка с обедом уже уедет. а для
меня это трагедия, просто трагедия. я припарковал грузовик, заглушил мотор
и еще минутку посидел, впитывая добрую мягкость кожаного сиденья. потом
открыл дверцу и вылез. промахнулся мимо ступеньки, или что там должно было
торчать, и шлепнулся наземь вместе со всей этой окровавленной робой и в
бога душу мать каской, как подстреленный. больно не было, я ничего не
почувствовал. поднялся я как раз в ту минуту, когда киоск выезжал за
ворота и сворачивал на дорогу. я увидел, как они возвращаются к рампе,
хохоча и закуривая.
я снал сапоги, снял робу, каску и направился ко времянке у центрального
входа, швырнул робу, каску и сапоги на стойку. старик взглянул на меня:
как? бросаешь такую ХОРОШУЮ работу?
скажи им, чтоб переслали мне чек за 2 часа по почте или засунули его
себе в жопу, мне по фиг!
я вышел наружу. перешел через дорогу в мексиканский бар, выпил там пива
и поймал автобус до дому. всеамериканский школьный двор снова меня
выставил.
ЖИЗНЬ В ТЕХАССКОМ БОРДЕЛЕ
Я слез с автобуса в этой техасской дыре, там стоял жуткий холод, а у
меня запор, но зарекаться не стоило: комната здоровенная, чистая, всего за
5 баксов в неделю, к тому же с камином, и только я разлатался, как
залетает в комнату этот черный дедуля и ну кочергой такой длинной в камине
шурудить. Дровишек-то там не было, вот я и думаю: чего это он тут кочергой
своей в моем камине расшурудился?
А он смотрит на меня, крантик свой в кулачке зажал и шипит этак вот:
"иссссссс, иссссссс!" И тут я подумал: что ж, он с чего-то решил, что я
распиздяй залетный, но поскольку я не из таких, то помочь ему ничем не
могу. М-да, подумал я, таков весь мир, так уж он устроен. Он навил еше
несколько кругов по комнате со своей кочергой, потом отчалил.
После этого я забрался в постель. От длинных автобусных перегонов у
меня всегда запор - и бессонница к тому же, впрочем бессонница у меня
постоянно.
Как бы то ни было, значит, только дедуля с кочергой из комнаты вымелся,
как я растянулся на кровати и подумал: ну вот, может, через несколько дней
удастся опростаться.
Тут дверь открывается снова, и заходит такое нехило втаренное существо
женского пола, опускается на колени и давай полы драить, а задница у нее
так и ходит, так и ходит, так и ходит, а она полы-то все драит и драит.
- Как насчет хорошей девчушки? - спрашивает.
- Нет. Подыхаю от усталости. Только что с автобуса. Мне отоспаться
надо.
- Славный кусочек жопки тебя как раз и убаюкает. К тому же - всего
пятерка.
- Я устал.
- Хорошая чистенькая девчушка.
- Где она?
- Она - это я.
Она поднялась с колен и повернулась ко мне.
- Прости, но я действительно слишком устал, правда.
- Всего 2 доллара.
- Нет, прости.
Она вышла. Через несколько минут я услыхал голос этого мужика.
- Слушай, ты хочешь сказать, что жопу свою ему толкнуть не смогла? Да
мы дали ему самый лучший номер всего за пятерку. И ты теперь хочешь
сказать, что не смогла ему толкнуть жопу?
- Бруно, я пыталась! Чесслово, ей-бо, пыталась, Бруно!
- Блядина ты грязная!
Я знал этот звук хорошо. Не пошечина. Хорошим сутенерам по большинству
не безразлично, есть бланш на лице или нет. Они бьют по шеке, у самой
челюсти, подальше от глаза и рта. У Бруно, должно быть, тут большая
конюшня. То определенно был удар кулака о голову. Она взвыла, ударилась о
стену, а братец Бруно заехал ей еше разок - так, что стена вздрогнула.
Так она и отскакивала, то от стены, то от кулаков, и орала, а я
потягивался в постели и думал: н-да, жизнь иногда - действительно штука
интересная, но что-то не очень мне хочется все это слушать. Если б я знал,
что так все обернется, я б ей кусочек уделил.
Потом я заснул.
Наутро я встал, оделся. Естественно, оделся. Но просраться по-прежнему
не получалось. Поэтому я вышел на улицу и стал искать мастерские
фотографии. Зашел в первую.
- Слушаю вас, сэр? Хотите сняться на карточку?
Она неплохо выглядела - рыжие волосы, улыбается мне снизу вверх.
- С такой-то рожей - зачем мне на карточку сниматься? Я ишу Глорию
Вестхэвен.
- Я Глория Вестхэвен, - ответила она, закинула одну ногу на другую и
поддернула юбку. А я думал, нужно сдохнуть, чтобы попасть в рай.
- Что это с вами такое? - спросил я ее. - Какая вы Глория Вестхэвен?
Я познакомился с Глорией Вестхэвен в автобусе из Лос-Анжелеса.
- А у нее тут что?
- Ну, я слыхал, что у ее матери тут фотостудия. Пытаюсь ее найти. В
автобусе между нами кое-что было.
- Хотите сказать, что в автобусе между вами ничего не было?
- Мы с нею познакомились. Когда она выходила, у нее слезы в глазах
стояли. Я доехал до самого Нового Орлеана, потом поймал автобус обратно.
Ни одна женщина раньше из-за меня не плакала.
- Может, она плакала из-за чего-то другого.
- Я тоже так думал, пока все остальные пассажиры не начали меня
материть.
- И вы знаете только, что у ее матери тут фотостудия?
- Только это и знаю.
- Ладно, послушайте, я знакома с редактором главной газеты в этом
городе.
- Меня это не удивляет, - заметил я, глядя на ее ноги.
- Хорошо, запишите мне, как вас зовут и где вы остановились. Я позвоню
ему и расскажу, что с вами случилось, только придется кое-что изменить. Вы
познакомились в самолете, понятно? Любовь в небесах. Теперь вы расстались
и потеряли друг друга, понятно? И прилетели аж из самого Нового Орлеана,
зная только, что у ее матери тут фотостудия. Ясно? Завтра утром напечатают
в колонке "М--- К---". Договорились?
- Договорились, - ответил я. Кинул прощальный взгляд на эти ноги и
вышел, когда она уже начала набирать номер. Вот я во 2-ом или З-ем
крупнейшем городе Техаса - и он уже у моих ног. Я направился к ближайшему
бару...
Внутри было довольно людно для такого времени суток. Я устроился на
единственном свободном табурете. Ну, не совсем, потому что свободных
табурета было два - по обе стороны от какого-то здоровенного парняги. Лет
25-ти, больше 6 футов росту и чистого весу фунтов 270. Значит, сел я на
один из табуретов и заказал себе пива.
Опорожнил стакан и заказал другой.
- Вот когда так пьют, мне нравится, - произнес парняга. - А то эти
задроты тут сидят, один стакан часами сосут. Мне нравится, как ты себя
держишь, чужак.
Чем занимаешься и откуда ты?
- Ничем не занимаюсь, - ответил я, - и я из Калифорнии.
- Думаешь чем-нибудь заняться?
- Не-а, не думаю. Тусуюсь вот.
Я выпил половину своего второго стакана.
- Ты мне нравишься, чужак, - сказал парняга, - поэтому я тебе
доверюсь. Но скажу я тебе на ушко, потому что хоть я и здоровый бык,
боюсь, что перевес слегка не на нашей стороне.
- Запуливай, - сказал я.
Парняга склонился к моему уху:
- Техасцы - говно, - прошептал он.
Я огляделся и тихонько кивнул: да, мол.
Когда его кулак завершил свой размах, я очутился под одним из тех
столиков, которые по вечерам обслуживает официантка. Я выполз, вытер рот
платком, посмотрел, как весь бар грегочет, и вышел наружу....
В гостиницу я войти не смог. Из-под двери торчала газета, а сама дверь
была чуть-чуть приотворена.
- Эй, впустите меня, - сказал я.
- Ты кто? - спросили меня.
- Из 102-го. Уплачено за неделю вперед. Фамилия Буковски.
- А ты не в сапогах, а?
- В сапогах? С какой стати?
- Рейнджеры.
- Рейнджеры? Это еше что такое?
- Тогда заходи, - ответили мне....
Не провел я в своем номере и десяти минут, как уже лежал в постели,
подобрав вокруг себя всю эту сетку. Вся кровать - причем, немалая, да еше
и с крышей - была обмотана сеткой. Я ее подобрал с краев и улегся в самой
середине - а сетка вокруг меня. От этого я себя прямо педрилой каким-то
почувствовал, но, учитывая ход событий, педрилой я себя мог чувствовать
так же, как и кем-нибудь другим.
Мало того - в двери повернулся ключ, и она отворилась. На сей раз
вошла приземистая и широкая негритянка с довольно-таки доброй физиономией
и совершенно необъятным задом.
И вот эта большая добрая черная деваха откидывает мою педрильную сетку
и воркует:
- Дорогуша, пора простынки менять.
А я ей:
- Так я же вчера только заехал.
- Дорогуша, мы тут не по твоему распорядку простынки меняем. Давай,
вытаскивай оттуда свою розовую попку и не мешай мне работать.
- Угу, - сказал я и выпрыгнул из постели в чем мама родила. Ее это,
кажется, не смутило.
- Хорошая у тебя тут кроватка, дорогуша, - сообщила она мне. - У
тебя во всем отеле самый лучший номер и самая лучшая кровать.
- Наверное, мне повезло.
Расправляет она простыни, а сама мне весь свой зад на обозрение
выставила.
Продемонстрировала, значит, потом поворачивается и спрашивает:
- Ладно, дорогуша, простыни я постелила. Что-нибудь еше надо?
- Ну, 12-15 кварт пивка бы не помешали.
- Принесу. Только денежки - вперед.
Я дал ей денег и прикинул: ну, всё. Лег, педрильно подоткнул под себя
со всех сторон эту сетку и решил: утро вечера мудренее. Но широкая черная
горничная вернулась, я снова откинул сетку, и мы сидели, болтали и пили
пиво.
- Расскажи мне о себе, - попросил я.
Она рассмеялась и рассказала. Конечно, в жизни ей пришлось несладко. Уж
и не знаю, сколько мы так пили. В конце концов, она вскарабкалась на эту
мою постель и выебла меня так, как мне редко в жизни доводилось...
На следующий день я поднялся, прошелся по улице и купил газету: вот
она, в колонке популярного обозревателя. Упоминалось и мое имя. Чарльз
Буковски, прозаик, журналист, путешественник. Мы познакомились в воздухе,
милая дамочка и я, и она приземлилась в Техасе, а я отправился дальше в
Новый Орлеан выполнять задание редакции. Но прилетел обратно, поскольку
милая дамочка не лезла у меня из головы. Зная только, что у ее матери
здесь - фотостудия.
Я вернулся в гостиницу, раздобыл пинту виски и 5 или 6 кварт пива и
наконец просрался - что за радостное действо! Должно быть, газетная
колонка повлияла.
Я снова забрался под сетку. Тут зазвонил телефон. Я выпростал руку и
снял трубку.
- Вам звонят, мистер Буковски. Редактор "--- ---". Разговаривать
будете?
- Буду, - ответил я, - алё.
- Вы - Чарльз Буковски?
- Да.
- Как вы оказались в такой дыре?
- Что вы имеете в виду? Я обнаружил, что люди здесь довольно славные.
- Это самый паршивый бордель в городе. Мы уже 15 лет пытаемся выжить
их отсюда.
Что вас туда привело?
- Было холодно. Я поселился в первой попавшейся гостинице. Сошел с
автобуса, а тут холодища.
- Вы прилетели на самолете. Не забыли?
- Не забыл.
- Хорошо, у меня есть адрес вашей дамочки. Надо?
- Надо, если не возражаете. Если не хотите мне его давать, ну его на
фиг.
- Я просто не понимаю, зачем вы живете в таком месте.
- Ладно, вы - редактор самой большой газеты в этом городе и
разговариваете со мной по телефону, а я живу в техасском борделе.
Слушайте, давайте просто расстанемся и обо всем забудем. Барышня плакала
