- Подъем, сволочь! Плесни себе на рожу и пипиську холодной воды и иди
наслаждаться пиршеством!
В тот день я отвез ее на пляж. День стоял рабочий и не вполне летний,
поэтому берег был великолепно пуст. Пляжные бичи в лохмотьях дрыхли на
лужайках над полосой песка. Другие сидели на каменных скамьях, передавая
другу одинокую бутылку. Кружились чайки, безмозглые, но рассеянные.
Старухи лет по 70-80 сидели на лавках и обсуждали продажу недвижимости,
оставленной им мужьями, давным-давно не выдержавшими гонки и глупости
выживания. Для всего тут в воздухе разливался мир, и мы бродили по пляжу,
валялись на лужайках и почти ни о чем не разговаривали. Хорошо было просто
быть вместе. Я купил пару бутербродов, чипсов и чего-то попить, мы сели на
песок и поели. Потом я обнял Кэсс, и мы проспали часик. Почему-то это
казалось лучше, чем заниматься любовью. Мы текли вместе без напряжения.
Проснувшись, мы поехали обратно ко мне, и я приготовил ужин. После него
предложил Кэсс жить вместе. Она долго сидела, смотрела на меня, потом
медленно ответила:
- Нет.
Я отвез ее обратно в бар, купил ей выпить и вышел. На следующий день
нашел себе работу фасовщиком на фабрике, и весь остаток недели ходил на
работу. Я слишком уставал, чтобы сильно шляться по окрестностям, но в ту
пятницу в бар на Западной Окраине поехал. Сел и стал ждать Кэсс. Шли часы.
Когда я надрался уже довольно сильно, бармен мне сказал:
- Мне жаль, что так с твоей девчонкой вышло.
- Что вышло? - не понял я.
- Прости. Ты что, не знал?
- Нет.
- Самоубийство. Вчера похоронили.
- Похоронили? - переспросил я. Казалось, она войдет в любой момент.
Как же ее может больше не быть?
- Сестры и похоронили.
- Самоубийство? А не мог бы ты мне сказать, как?
- Горло перерезала.
- Понятно. Налей-ка мне еще.
Я пил до самого закрытия. Кэсс, самая красивая из 5 сестер, самая
красивая в городе. Мне удалось доехать до своей квартиры, и я не
переставал думать: я должен был заставить ее остаться со мной, а не
принимать это ее "нет". Все в ней говорило, что я ей не безразличен. Я
просто был слишком небрежен, слишком ленив, слишком черств. Я заслуживаю и
ее смерти, и своей. Собака я. Нет, зачем собак обижать? Я встал, отыскал
бутылку вина и глубоко глотнул из горла. Кэсс, самая красивая девушка в
городе, - умерла в 20 лет.
Снаружи кто-то давил на клаксон своей машины. Очень громко и
настойчиво. Я поставил бутылку на пол и заорал в окно:
- ЧЕРТ ТЕБЯ ПОБЕРИ, ТЫ, ПАДЛА, ЗАТКНИСЬ!
Ночь продолжала наступать, и с этим я поделать ничего не мог.
БИФШТЕКС ИЗ ЗВЕЗДНОЙ ПЫЛИ
удача моя снова скисла, и я в то время слишком нервничал от чрезмерного
пития; шары дикие, сил нет; слишком паршиво всё, чтоб ходить искать
обычного перестоя, какой-нибудь оттяжной работенки типа экспедитора или
кладовщика, поэтому я пошел на мясокомбинат, захожу прямо в контору.
а я тебя раньше нигде не видел? спрашивает мужик.
не-а, соврал я.
я там уже был года 2 или 3 назад, прошел всю бумажную мутотень, сдал
анализы и так далее, и они повели меня вниз по лестнице, 4 пролета вниз, и
там становилось все холоднее и холоднее, а полы покрывала пленка крови,
зеленые полы, зеленые стены. мне объяснили, что нужно делать, - нажимать
кнопку, и тогда через дыру в стене раздается грохот, будто защитники на
поле столкнулись, или слон в капкан попал, и оно выползает - что-то
дохлое, причем его много, кровавое, и он мне показал: берешь и кидаешь на
грузовик, а потом опять кнопку нажимаешь, и выползает другой, а потом
ушел. только он скрылся, я снял с себя робу, каску, сапоги (на 3 размера
меньше выдали), поднялся по лестнице и свалил оттуда. а теперь вот
вернулся - снова застрял.
староват ты для такой работы.
хочу немного подкачаться, мне нужна тяжелая работа, хорошая трудная
работа, соврал я.
а справишься?
сплошные мускулы. я раньше на ринге дрался, с самыми лучшими.
вот как?
ага.
ммм, по лицу видать. должно быть, круто приходилось.
да что там лицо. у меня были быстрые руки. и до сих пор быстрые. надо
было хоть что-то ловить, чтоб хорошо смотрелось.
я слежу за боксом. что-то твоего имени не припоминаю.
я под другим дрался - Пацан Звездная Пыль.
Пацан Звездная Пыль? не помню я Пацана Звездную Пыль.
я дрался в Южной Америке, в Африке, в Европе, на островах. в глуши, в
общем.
поэтому у меня в трудовой такие пробелы - не люблю писать "боксер",
потому что люди думают, я или шучу, или вру. просто оставляю пробелы и ну
его на хер.
ладно, приходи на медкомиссию. в 9:30 завтра утром, определим тебя на
работу.
говоришь, потяжелее хочешь?
ну, если у вас что-нибудь другое есть...
нет, сейчас нету. знаешь, тебе на вид уже полтинник. прямо не знаю,
правильно ли я поступаю. нам тут не нравится, когда такие люди, как ты,
наше время тратят.
я не люди - я Пацан Звездная Пыль.
ладно, пацан, рассмеялся он, РАБОТУ мы тебе дадим!
мне не понравилось, как он это сказал.
2 дня спустя я через проходную вошел в деревянный сарай, где показал
какому-то старику свой квиток, на котором стояло мое имя: Генри Чарльз
Буковски-мл., и он отправил меня к погрузочной платформе - я должен был
найти там Турмана. я пошел. на деревянной скамейке сидели в ряд мужики -
они посмотрели на меня так, будто я гомосексуалист или инвалид в коляске.
я же взглянул на них с тем, что в моем воображении было легким
презрением, и протянул со своей самой лучшей трущобной интонацией:
где тут Турман? мне сказали его найти.
кто-то показал.
Турман?
ну?
я у вас работаю.
да?
да.
он посмотрел на меня.
а сапоги где?
сапоги?
нету, ответил я.
он сунул руку под лавку и протянул мне пару. пару старых жестких
задубевших сапог. я их натянул. та же самая история: на 3 размера меньше.
пальцы у меня расплющились и согнулись.
затем он вручил мне окровавленную робу и жестяную каску. я стоял перед
ним, пока он закуривал или, как сказали бы англичане, зажигал сигарету. он
выкинул спичку спокойным и мужским росчерком руки.
пошли.
там сидели одни негры, и когда я подошел, они на меня посмотрели так,
будто все они - черные мусульмане. во мне почти шесть футов росту, они же
все были выше меня, а если и не выше, то в 2-3 раза шире.
Чарли! завопил Турман.
Чарли, подумал я. Чарли, совсем как я, это славно.
под каской я уже весь вспотел.
дай ему РАБОТУ!!
господи боже мой, о господи ты ж боже мой, во что превратятся милые и
легкие вечера? почему такого не случается с Уолтером Уинчеллом(1),
верующим в Американский Путь? я ли не был самым блестящим студентом на
курсе Антропологии?
что же произошло?
Чарли подвел меня к платформе и поставил перед пустым грузовиком в
полквартала длиной.
обожди тут.
тут подбежало несколько черных мусульман с тачками, клочковато и
бугристо выкрашенными белым, будто краску смешали с куриным пометом. в
каждой навалено по куче окороков, плававших в водянистой сукровице. нет,
они в ней даже не плавали, они сидели, будто свинцовые, будто пушечные
ядра, будто смерть.
один из парней запрыгнул в кузов у меня за спиной, а другие начали
швырять в меня эти окорока, я их ловил и перекидывал тому, который стоял
за спиной, он поворачивался и забрасывал их в кузов. окорока прилетали
БЫСТРО, тяжелые, и каждый новый тяжелее предыдущего. как только я
избавлялся от одного, следующий уже летел ко мне по воздуху. я понимал,
что меня пытаются сломать. скоро я уже потел, потел так, будто все краны
развинтили, спина болела, запястья болели, руки ныли, все ныло, а дохлая
энергия истощилась до последней невозможной унции.
я еле-еле видел, едва мог собраться и поймать хотя бы еще один окорок,
а потом кинуть его дальше, хоть еще один и кинуть. кровь забрызгала меня с
головы до пят, в руки беспрерывно прилетал мягкий, мертвый, тяжелый ПЛЮХ,
окорок слегка подавался, как женская задница, а я слишком ослаб, не могу
даже сказать, эй, да что это с вами, К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ, такое, парни?
окорока летят, а я верчусь, пригвожденный, как тот чувак на кресте, под
этой жестяной каской, а те знай бегают себе с тачками окороков окороков
окороков, и, наконец, все они опустошаются, а я стою, покачиваясь и
втягивая в себя желтый электрический свет.
то была ночь в преисподней. что ж, мне всегда нравилась ночная работа.
давай!
меня отвели на другой склад, наверху сквозь здоровенную дыру в дальней
стене еще половина бычка, а может и целый бычок, да, оттуда лезли бычки
целиком, подумать только, со всеми четырьмя ногами, и один такой вылезал
из стены на крюке, его только что зарезали, мало того, останавливается
прямо надо мной, повис у меня над головой на этом своем крюке.
его только что убили, подумал я, только что проклятущую тварь зарезали.
как они людей от бычков отличают? откуда им знать, что я не бычок?
ЛАДНО - КАЧАЙ!
качать?
вот именно - ТАНЦУЙ С НИМ!
чего?
ох ты госполи боже мой! ДЖОРДЖ, иди сюда!
Джордж подлез под мертвого бычка, сграбастал его. РАЗ. побежал вперед.
ДВА.
побежал назад. ТРИ. побежал далеко вперед, бычок завис почти
параллельно земле.
кто-то нажал на кнопку, и он его заполучил, захапал для всех мясников
мира.
захапал для всех дуркуюших сплетниц, хорошо отдохнувших глупых
домохозяек мира в 2 часа дня, в своих халатиках, затягивающихся
вывоженными красным сигаретами и почти ничего уже не чувствующих.
меня засунули под следующего.
РАЗ.
ДВА.
ТРИ.
он у меня в руках, его мертвые кости против моих живых, его мертвое
мясо против моего живого, и пока эти кости и эта тяжесть впивались в меня,
я думал об операх Вагнера, о холодном пиве, думал о манящей пиздёшке,
сидящей на диванчике напротив нога на ногу, задрав юбку повыше, а у меня в
руке стакан, и я медленно, но верно убалтываю ее, пробираясь в пустой
разум ее тела, и тут Чарли заорал ВЕШАЙ ЕЕ В КУЗОВ!
я зашагал к грузовику, из стыда перед поражением, преподанным мне
мальчишкой на школьных дворах Америки, я знал, что ни за что не должен
уронить тушу на землю, ибо это верный признак того, что я струсил, что я
не мужик, и, следовательно, заслуживаю немногого, только презрительных
ухмылок, насмешек, да трепки, в Америке надо быть победителем, выхода
никакого тут нет, и ты должен выучиться драться ни за что, ничего не
спрашивая, а кроме того, если я бычка уроню, то скорее всего придется его
поднимать, и он кроме этого испачкается. а я пачкаться не хочу, или,
скорее, им не хочется, чтобы он пачкался.
я вошел в крытый кузов.
ВЕШАЙ!
крюк, свисавший с потолка, оказался тупым, будто большой палец с
сорванным ногтем. зад бычка оттягиваешь назад и целишься вверх, суешь его
хребтом на крюк снова и снова, а крюк не проходит. МАТЬ ТВОЮ В ЖОПУ!!!
одна щетина и сало, жёстко, жёстко все.
ДАВАЙ! ДАВАЙ ЖЕ!
я выдавил из себя весь последний запас сил, и крюк вошел, прекрасное
зрелище, диво, как крюк вонзается, бычок этот зависает сам по себе, с плеч
долой, висит ради халатиков и бакалейных сплетен.
ШЕВЕЛИ МОСЛАМИ!
285-фунтовый негритос, наглый, резкий, четкий, убийственный, вошел в
кузов, щелчком подвесил свое мясо, свысока взглянул на меня.
у нас тут цепочка!
лады, командир.
я вышел вперед него. меня уже поджидал следующий бычок. всякий раз,
загружая себе на плечи следующего, я был уверен, что он последний, с
которым мне справиться, но я все время повторял
еще один один - и всё а потом бросаю.
на хуй.
они ведь ждут, чтобы я все бросил, я читал это по глазам, по улыбкам,
когда они думали, что я не вижу. мне не хотелось дарить им победу. я пошел
за следующим бычком. игрок до последнего вздоха, до последнего рывка
некогда блиставшего игрока - я кинулся на мясо.
прошло 2 часа, когда кто-то завопил ПЕРЕРЫВ.
я не умер. отдохну минут десять, кофейку выпью, и меня им уже отсюда не
