трупов дивизии "Дуглас", солдаты разворачивают пулеметные установки.
- Нарцисс, я тебе бинокль давал? - спросил Эпикур.
- Ну, мне, - неохотно отозвался секретчик.
- Давай его сюда обратно!
Получив бинокль и выдернув его из футляра, Эпикур разглядывал чужую
позицию. Прямо среди бегающих солдат пряных стоял живописец. Он развер-
нул свой мольберт на железных ногах, установил холст, и теперь, высовы-
вая язык, облизывая губы, в творческом экстазе смешивал краски и живо
писал что-то, вероятно, поле сражения.
- Ребята, будьте внимательны, - предупредил Эпикур. - Не заденьте
случайно художника! Он без мандата, это определенно, его практически не
существует!
- Да, ясное... ясное дело... понятно... - загудели гливеры.
Два бронекомарика зажали "пи-пи-эр" с двух сторон, а третий, сделав
петлю, атаковал снизу.
- Эх! - вздохнул Эпикур. - Летчик, ты летчик!
Вся рота смотрела в небо.
- Прыгай, - прошептал Нарцисс. - Прыгай!
Взорвалась рядом бомба, сброшенная одной из бомбострекоз. Все упали,
их завалило горячей сорванной листвою и мягкой пылью. Взрывом разнесло и
повалило набок одну из бронемашин. Пользуясь, как прикрытием, разорван-
ной раскаленной броней, Эпикур опять посмотрел на небо. Но небо было
чисто.
Висело в голубом просторе маленькое прозрачное облачко, сквозь него
лилось солнце, и только вдалеке, почти у горизонта, все еще торчали,
уменьшаясь, четыре точки - три бронекомарика прикрытия и стрекоза.
- Куда ж он делся-то? - удивился ротный.
Заработали, застукали пулеметы пряных. Полетели фонтанами пыль и пе-
сок. Зазвенели бока броневиков. Ждать было нечего. Эпикур поднял гливе-
ров в атаку и сам кинулся первым. Лощина кончилась. До скал опять было
неприкрытое пустое пространство - метров сто. Он бежал, задыхаясь, неч-
ленораздельно орал во все горло, орал одним бессмысленным продолжи-
тельным звуком. А позади тяжело топали его солдаты. Как и положено сек-
ретчику, Нарцисс бежал рядом, по левую руку. Вакси застрял в тылу, прик-
рывая наступление ударами ручных гранат.
Добежав, наконец, до первого пулемета, Эпикур ногой в тяжелом ботинке
отшвырнул черный дырчатый ствол и ударом кулака оглушил пряного, сжимаю-
щего гашетку. Второй пряный, выхватив нож, кинулся на ротного, но его
остановил выстрел гливера.
- Слабаки! - довольно прохрипел Эпикур. - Бей их, ребята!
Над джунглями, виляя и оставляя за собою огненный черный шлейф, вдруг
появился "пи-пи-эр". Самолет сильно кренило, но он все еще держал высо-
ту. А за ним, тоже дымясь, следовал бронекомарик, пытаясь ударом пулеме-
та свернуть самолету хвост.
- Пленных, пленных бери! - вопил Нарцисс, но никто не собирался кол-
лекционировать пленных для чужой докторской.
Гливеры легко убивали пряных. Минут через двадцать все было законче-
но. Эпикур построил и пересчитал своих солдат. Тяжелый запах поднимался
над белыми скалами. Оставалось, не считая Вакси и секретчика, пять чело-
век. Нечего было и думать о создании братской могилы, нечего было думать
об экскаваторе.
"Как все-таки грустно хоронить своих товарищей по оружию, - размышлял
Эпикур. - И какое все-таки варварство, не давать похоронить товарищам по
оружию товарищей по оружию!.. Впрочем, это отнятие похорон тоже имеет
свое очарование, свою особую прелесть... Так или иначе, что-то надо ре-
шать с этим свидетельством нашей победы!"
Двое гливеров, вытащив из щели очередной труп, положили его и акку-
ратно перевернули на спину. Лицо мертвеца было сильно перепачкано мелом,
вокруг шеи туго обмотались аксельбанты. Левой ноги не хватало, а в руке
в почерневших пальцах был зажат шелковый носовой платочек. Вероятно,
этим платочком полковник Кентурио хотел исправить свою ошибку и стереть
плевок с воротничка обидчивого губернатора.
"Хотел, но не успел... - с грустью отметил Эпикур. - Хотел и не ус-
пел... Бывает!.."
Он вынул из мертвой руки платочек и очистил от жирного пота собствен-
ный пылающий лоб. На уголке платочка было алой ниткой изящно вышито ма-
ленькое сердце и проставлены инициалы.
- Ребята, давайте-ка, снесем всех в штабель! - скомандовал он. - Нет,
пряных не трогать, пусть валяются!
- А "дугласов"? - спросил кто-то из гливеров, брезгливо затыкая нозд-
ри.
- А "дугласов" вместе с нашими! Как ты себе думаешь? В одном строю
несем боевую вахту! Стой, а где этот, художник!? Художник, как стоял пе-
ред своим мольбертом, так и теперь оставался там. Работа его - батальное
полотно - быстро продвигалась вперед.
С железной ноги мольберта на ниточке свешивался небольшой пластиковый
пакет. В пакете находилось удостоверение. Легко прочитывались буквы, вы-
давленные по белому ледерину: "Художник-баталист, вторая категория."
- Ну, слава Богу, с мандатом! - вздохнул Эпикур. Он подошел к худож-
нику и спросил: - Не мешают мои ребята? А то мы можем убраться!
- Нет, ни в коем случае! Вы все уместились! - задумчиво художник
смотрел куда-то в небо. - Знаете, чего мне не хватает? - взгляд его мед-
ленно двигался по полю сражения. - Я немного не успел, нельзя ли повто-
рить бой?!
- Сложновато! - Эпикур поскреб затылок. - Но попробуем! Вы подождите
немного, а я пока парламентера за противником пошлю!
- Конечно-конечно! - закивал довольно художник. - Я вполне могу по-
дождать.
Вручая Нарциссу белый шелковый платок с алым сердцем и инициалами да-
лекой подруги полковника Кентурио, Эпикур сказал:
- Придется тебе идти! Расскажи, что художник работает, монументальная
живопись, мол, не в службу, а в дружбу! Пусть пришлют человек де-
сять-пятнадцать похилее! А то он работу закончить не может!..
Удобно устроившись в неглубокой каменной выемке, Эпикур наблюдал в
бинокль, как Нарцисс в наглухо застегнутом комбинезоне и фуражке идет по
открытому пространству маленького каменного плато. Как ветерок полощет
белый шелковый платочек в его высоко поднятой руке. Секретчик упал на
спину и выронил платок. Фуражка полетела с головы и колесом покатилась
по камню. Нарцисс был убит почти в упор из крупнокалиберного пулемета.
Из выдолбленного в скале окопа на четвереньках выполз солдат в облегчен-
ном бронежилете. С большим трудом он подобрался к телу убитого офицера,
поднял платок, вынул из кармана парламентера удостоверение.
В мощный бинокль было видно, что губы Нарцисса шевельнулись, он
что-то сказал, и из горла хлынула кровь.
"Неужели, не пришлют?! - удивился про себя Эпикур. - Неужели, им на
искусство наплевать?! Всего-то человек десять надо! Мы бы их зарезали
тихо, а парень бы холст свой закончил. Неужели, все-таки наплевать?!"
Он видел в бинокль, как пряный железным жуком медленно вползает об-
ратно в окоп. Прошло минут пятнадцать.
- Идут! - констатировал Вакси, зачехляя свою рацию. - Ты сколько их
просил прислать?
- Десяток! Раз, два, три... - шептал Эпикур. - Двадцать восемь, двад-
цать девять... Они что, с ума сошли?
- Неприятно, конечно, - вздохнул Вакси. - Может, отступим?
- Не было приказа! Противоречит разработке.
Блестели под солнцем и надвигались округлые белые бронежилеты.
Глава 10. СЕНЕКА
Опытный стоик со здоровым сердцем, железной логикой и белыми руками,
Сенека ни за что не пошел бы в Институты войны, но тема самоубийства,
привлекала его до страсти. Гордое самоубийство и в армиях, и на флоте
противопоставленное, так называемому, самоубийству бытовому, вялому -
вот была тема его первой курсовой работы.
К выпускным экзаменам он перешел к теме: "Самоубийство в воздухе", а
уже через сорок минут после вручения диплома первый пилот бронестрекозы
перерезал себе в небе вены и с блаженной улыбкой, поливая кровью штур-
вал, врезал свою груженую ядовитыми бомбами машину в здание горного са-
натория. Вместе с пилотом-апологетом была вычеркнута из жизни община фи-
лософов, всего сорок один старец.
Сенека отрекся от своего диплома. Отрекся, но из Института не ушел, а
напротив, создал новую кафедру, кафедру военных капелланов. Любая рели-
гиозная концессия, несущая в мир элементарный тезис "не убий", теперь
могла выйти на поле брани.
Свое профессорское звание Сенека получил на поле сражения. Он стоял с
крестом в руке среди дыма и взрывов. (Удивительно, его грозный вопль:
"НЕ НАДО СТРЕЛЯТЬ В БРАТА", воспринимался совершенно буквально, и не
стреляли только в него самого.)
Умирающий генерал-полковник, почетный академик Иероним шестнадцатый,
в этом роковом бою славно завершивший свою карьеру, вступил, не покидая
поле битвы, в перекрестную исповедь с Сенекой и перед смертью пожаловал
ему медаль Легиона и профессорское звание в комплекте.
Институт капелланства развивался быстро, с той блистательной широтой
и охватом, какие вообще были свойственны современной науке, но опять Се-
нека был глубоко разочарован. Новых духовных пастырей вполне устраивало,
что их самих никто не расстреливает, хотя иногда и случались восторжен-
ные самосожжения, однако они не могли примириться с тем обстоятельством,
что не будут умирать солдаты. Церковь не мыслила себя без ритуала отпе-
ваний и погребений.
Невероятным образом, не выходя за рамки канона, каждый из новых мис-
сионеров умудрялся доказать, что убивать не только можно, а даже и по-
лезно для духовного здоровья. Старинное: "СОЛДАТ УБИТЫЙ...ПРОЖИВАЕТ В
РАЮ" повлекло за собою новые страшные жертвы, и профессор Сенека ушел в
чистую теорию, в стерильный лабораторный эксперимент.
Несколько лет просидев в архивах Сенека доказал: все мало-мальски от-
ветственные эксперименты сперва проводят на людях, а лишь потом, уже без
всякого смысла, повторяют на мышах. Хотя постоянно и утверждается обрат-
ное. Сенека поставил перед собою задачу: эксперимент на мышах должен
опередить человеческий опыт. Но задача оказалось непосильна. И лишь пос-
ле многих лет упорной работы ему удалось достичь некоего равновесия, не-
которой одновременности происходящего.
Теперь он мог на стенде имитировать бой во время самого боя. Нес-
колько раз ему удавалось на лабораторном столе умертвить грызунов
столько же, сколько было убито солдат в настоящем бою. Строгий традицио-
налист Сенека работал только с мышами. Обезьяны были для него слишком
громоздки, а мухи могли дать лишь общую картину войны, причем события
многолетней войны протекали у тонизированных и верно сориентированных
мух в считанные секунды.
"Война может и должна быть прекращена, - заявлял Сенека с высокой ка-
федры, взгромождаясь на нее между своими изнурительными опытами. - Я
признаю войну, как одно из наиболее ярких, наиболее могучих, скажем так,
проявлений человека, но высшей смысл для человека - удержаться от войны,
исключить ее из нашей жизни, как можно исключить излишества в пище или
сексе, война - это одно из самых больших искушений, война - это гло-
бальное излишество, и с него следует начинать великий путь отказа.
Представьте себе: зоны войны отменены... Рвы засеяны цветами... Пусть
бродят по ним свободные кони... Пусть девушки вдыхают запах роз без при-
меси гари..."
- Но, позвольте! - возразил ему однажды средних лет, обширного телос-
ложения, еще тогда незнакомый, профессор. - Запах напалма может украсить
запах розы, во всем свое наслаждение, свой шарм. Вы, милейший, - Эпикур,
перебирая тяжелыми ножками, взбежал на сцену и оказался рядом с кафед-
рой,- что-то здесь перепутали. Наслаждение везде. И нечего, - он разма-
хивал перед носом Сенеки толстым пальцем обжоры, - нечего отрезать нам
путь к истинным наслаждениям. Выхолащивать саму человеческую природу,
закрывать бездонный колодец человеческой души какими-то цветами, ведь в
этом колодце, на дне его, вечные, сверкают звезды. И это - звезды нас-
лаждения.
Зал просто разорвало громом аплодисментов. Эпикур галантно раскланял-
ся, и не подозревая, что в одну минуту приобрел себе не только научного
