Что ж, посмотрите, что вам прислали.
Кирк вытащил конверт и разорвал его. Послание было коротким, четким,
в духе Спока. Оно гласило:
"Офицер корабля Дайкен отравлен, состояние серьезное. Доктор Мак-Кой
выясняет причину и подбирает противоядие. Требует вашего присутствия.
Спок."
Ленора увидела, как изменилось лицо Кирка. Наконец она сказала:
- Мне кажется, что я вас потеряла. Надеюсь, не навсегда.
- Вряд ли, - ответил Кирк, пытаясь улыбнуться, но это ему не удалось.
- Просто я должен был раньше посмотреть эту записку. Извините меня,
пожалуйста; и, - доброй ночи Леди Макбет.
Когда Кирк прибыл в госпитальный отсек, Спок и Мак-Кой уже были там.
Дайкен лежал на столе, от его покрытого испариной тела тянулись
многочисленные провода к контрольному пульту, который, казалось, тихо
сходил с ума. Кирк бросил быстрый взгляд на пульт, однако показания этих
приборов мало что ему говорили. Он спросил:
- Он выживет? Что произошло?
- Кто-то подложил ему в молоко тетралубизол, - сказал Мак-Кой. -
Неуклюжая работа - эта штука весьма ядовита, но почти не растворяется. Так
что выделить ее оказалось легко. Он еще плохо себя чувствует, но шансы
неплохие. Больше, мне нечего сказать, Джим.
Кирк бросил острый взгляд сперва на врача, затем на Спока. Они оба
следили за ним, как коты.
- Прекрасно, - сказал он. - Вижу, что теперь, я следующий. Так почему
бы вам не начать свою лекцию, мистер Спок?
- Дайкен был предпоследним свидетелем по делу Кодоса, - ровно
проговорил Спок. - Вы - последний. Доктор Мак-Кой и я проверили
библиотеку, как и вы, и получили ту же информацию. Мы предполагаем, что вы
ухаживаете за мисс Каридан, чтобы получить информацию, - но следующее
покушение будет на вас. Совершенно очевидно: вы и Дайкен до сих пор
оставались в живых только потому, что находились на борту "Энтерпрайза".
Но если был прав доктор Лейтон, - у вас больно нет такого преимущества, и
покушение на Дайкена, похоже, это подтверждает. Короче, вы сами пригласили
смерть.
- Я уже делал это прежде, - ответил устало Кирк. - Если Каридан - это
Кодос - я хочу его прижать. И все. Установление истины - часть моей
работы.
- Вы уверены, что это все? - спросил Мак-Кой.
- Нет, Боунс, совсем не уверен. Помнишь, кем я тогда был на Тарсе -
простым механиком, попавшим в гущу революции. Я видел, как женщин и детей
загоняли в камеры, из которых не было выхода... и возомнивший себя
мессией, полусумасшедший Кодос нажимал клавишу. И затем, внутри никого не
оказывалось. Четыре тысячи людей - исчезнувшие, мертвые, - а я должен был
стоять и дожидаться своей очереди... Я не могу забыть этого, как не мог
забыть Лейтон. Я думал, что забыл, но ошибался.
- И что будет, если ты решишь, что Каридан - это Кодос? - спросил
Мак-Кой. - Что тогда? Ты триумфально пронесешь по коридорам его голову?
Этим мертвых не вернешь!
- Конечно же, нет, - ответил Кирк. - Но, по крайней мере, они смогут
покоиться в мире.
- Мне отмщение, и аз воздам, сказал Господь, - почти прошептал Спок.
Оба мужчины испуганно уставились на него.
Наконец Кирк сказал:
- Это правда, мистер Спуск, что бы это ни означало для человека
другого мира, вроде вас. Я ищу не отмщения. Я ищу справедливости и
предотвращения. Кодос убил четыре тысячи человек, и пока он на свободе, он
может снова устроить резню. Но еще учтите, Каридан - такое же человеческое
существо, как и все мы, и обладает теми же правами. Он заслуживает той же
справедливости. И если это возможно, с него необходимо снять все
подозрения.
- Я не знаю, что хуже, - произнес Мак-Кой, переводя взгляд со Спока
на Кирка, - человек-машина или капитан-мистик. Идите оба к черту и
оставьте меня с пациентом.
- С радостью, - ответил Кирк. - Я собираюсь побеседовать с Кариданом,
не обращая внимания на его правило не давать интервью. Он может попытаться
убить меня, если ему захочется, но при этом ему придется уложить и моих
офицеров.
- Короче, - произнес Спок, - вы _с_ч_и_т_а_е_т_е_, что Каридан - это
Кодос.
Кирк поднял руки.
- Конечно же, мистер Спок, - сказал он. - Неужели я настолько туп,
чтобы так не думать? Но я хочу в этом убедиться. Это единственное
определение справедливости, которое мне известно.
- Я, - произнес Спок, - назвал бы это логикой.
Каридан с дочерью не только не спали, когда открыли на стук Кирка, но
уже наполовину были одеты в костюмы, готовясь к спектаклю, который они
должны были дать перед командой "Энтерпрайза". Каридан был одет в рубище,
которое могло быть одеянием Гамлета, призрака или короля-убийцы; что бы
это ни было, выглядел он величественно. Это впечатление он еще усилил,
подойдя к высокому резному креслу и усевшись в него, словно на трон. В
руках он держал довольно потрепанный томик пьесы, на котором карандашом
было написано его имя.
Ленору было легче определить: она была сумасшедшей Офелией... или
просто девятнадцатилетней девушкой в ночной рубашке. Каридан взмахом руки
отослал ее. Она отступила с осторожным выражением лица, но все же осталась
стоять у двери каюты.
Каридан повернул неподвижные, сияющие глаза в сторону Кирка и
спросил:
- Что вам угодно, капитан?
- Я хочу прямого ответа на прямой вопрос, - сказал Кирк. - И обещаю:
вам не причинят вреда на этом корабле, и с вами поступят по
справедливости, когда вы его покинете.
Каридан кивнул, словно и не ожидал ничего другого. Капитан явно
раздражал его. Наконец Кирк сказал:
- Я подозреваю вас, мистер Каридан. Вы это знаете. Мне кажется, что
лучшую свою роль вы играете вне сцены.
Каридан угрюмо улыбнулся.
- Каждый человек в разное время играет разные роли.
- Но меня интересует только одна. Скажите мне: вы Кодос-Палач?
Каридан посмотрел на свою дочь, но казалось, не видел ее; глаза его
были раскрыты, зрачки сужены, как у кошки.
- Это было давно, - сказал он. - Тогда я был еще молодым характерным
актером, путешествовавшим по земным колониям... Как видите, я до сих пор
этим занимаюсь.
- Это не ответ, - сказал Кирк.
- А что вы ожидали? Будь я Кодос, у меня на руках была бы кровь
тысяч. Так признался бы я чужаку двадцать лет спустя, на столь долгий срок
избежав более организованного судилища? Кем бы ни был Кодос в те дни, я
никогда не слышал, чтобы о нем сказали: он был дураком.
- Я оказал вам услугу, - сказал Кирк. - И я обещал относиться к вам
честно. Это не просто слова. Я - капитан этого корабля, и каково бы ни
было правосудие - здесь оно в моих руках.
- А я воспринимаю вас иначе. Вы стоите передо мной, как четкий символ
нашего технологически общества: механизированного, электронного,
обезличенного... и не совсем человеческого. Я ненавижу машины, капитан.
Они обездолили человечество, лишили человека стремления достигать величие
собственными силами. Вот почему я актер, играющий в живую, а не тень в
видеофильме.
- Рычаг - всего лишь орудие, - возразил Кирк. - У нас теперь есть
новые орудия, но великие люди выживают и не чувствуют себя обделенными.
Злодеи используют, орудия чтобы убивать, как это делал Кодос. Но это не
означает, что сами эти орудия - зло. Оружие само не стреляет в людей. Это
делают люди.
- Кодос, - сказал Каридан, - кто бы он ни был, должен был решать
вопрос жизни и смерти. Некоторые должны были умереть, чтобы остальные
остались жить. Это право королей, но это и их крест. И командиров тоже.
Иначе зачем бы вы оказались здесь?
- Я что-то не помню, чтобы мне пришлось убить четыре тысячи невинных
людей.
- И я этого не помню. Но зато я помню, что остальные четыре тысячи
были спасены. Если бы я ставил пьесу о Кодосе, первым делом я бы вспомнил
об этом.
- Это была не пьеса, - сказал Кирк. - Я был там. Я видел, как это
произошло. И с тех пор все оставшиеся в живых свидетели систематически
убивались... кроме двоих или троих. Один из моих офицеров был отравлен. Я
моту быть следующим. И вот вы здесь, - человек, о котором у нас никакой
информации, больше чем девятилетней давности - и определенно опознанный,
не важно ошибочно или нет ныне покойным доктором Лейтоном. Думаете, я могу
все это игнорировать?
- Нет, конечно же, нет, - ответил Каридан. - Но это ваша роль. У меня
своя. Я сыграл много ролей. - Он посмотрел на свои старческие руки.
- Рано или поздно, кровь холодеет, тело старится, и, наконец, человек
начинает радоваться, что его память слабеет. Я больше уже не ценю жизнь,
даже свою собственную. Смерть для меня - всего лишь освобождение от
ритуала. Я стар и устал, и прошлое для меня - туман.
- И это все, что вы можете ответить?
- Боюсь, что так, капитан. Разве вы всегда получали то, что хотели?
Нет, ни у кот так не получается. Но если вам так везло, что ж, - остается
только пожалеть вас.
Кирк пожал плечами и отвернулся. Он заметил, что Ленора пристально
смотрит на него, но ему было нечего ей сказать. Он вышел.
Она проследовала за ним. В коридоре, напротив двери, она произнесла
ледяным шепотом:
- Вы - машина. С огромным кровавым пятном жестокости на металлической
шкуре. Вы могли пощадить его.
- Если он Кодос, - ответил также тихо Кирк, - тогда я уже и так
проявил к нему неслыханное снисхождение. Больше, чем он заслуживает. Если
же он не Кодос, тогда мы доставим вас на Эту Бенеции без всякого вреда.
- А кто вы такой, - угрожающе произнесла Ленора, - чтобы говорить о
причиненном зле?
- А кем я должен для этого быть?
Она, казалось, собралась ответить, в глазах ее металось яростное
холодное пламя. Но тут открылась дверь, и показался Каридан, уже не
казавшийся таким высоким и величественным, как прежде. По ее щекам
побежали слезы; она протянула руки к его плечам, голова ее опустилась.
- Отец... отец...
- Пустяки, - мягко сказал Каридан, придав себе чуть-чуть былого
величия. - Это давно прошло. Я всего лишь дух твоего отца, приговоренный
являться в назначенный час ночи...
- Успокойся!
Чувствуя себя полудюжиной злобных чудовищ, Кирк оставил их наедине.
Для спектакля зал заседаний переоборудовали в небольшой театр; там и
тут виднелись камеры, чтобы постановку по трансляции могли наблюдать те
члены экипажа, которые должны были оставаться на своих постах. Свет уже
погасили, и Кирк, конечно, снова опоздал. Он как раз опускался в свое
кресло - как капитану, ему полагалось кресло в переднем ряду, и он, не
мешкая уселся в него, - когда занавес раздвинулся и появилась Ленора в
белом костюме Офелии и гриме.
Она произнесла чистым, почти веселым голосом:
- Сегодня Каридан представляет "Гамлета" - еще одну пьесу из цикла
живых пьес пространства, посвященную традициям классического театра,
которые, как мы верим, никогда не умрут. "Гамлет" - жестокая пьеса о
жестоком времени, когда жизнь не стоила почти ничего, а честолюбие было
всем. Это пьеса вне времени; она о личной вине, сомнениях, нерешительности
и незаметной грани между Правосудием и Местью.
Она исчезла, оставив Кирка в задумчивости. Никому не нужно было
представлять "Гамлета", этот монолог предназначался только для него. Ему
тоже не надо было напоминать, но послание, содержавшееся в прологе, он
уловил.
Раздвинулся занавес, и пьеса началась. Но Кирк упустил большую часть
начала, поскольку именно в эту минуту появился Мак-Кой и уселся рядом с
Кирком, и довольно долго при этом устраивавшийся.
- А вот и мы, вот и мы, - пробормотал он. - За всю долгую историю
